Глава 1- Послушай, Сириус, - говорит она. – Ты уверен, что такие шутки в твоем возрасте – нормально?
Сириус хмурится: он ненавидит, когда его поучают.
Джеймс хмурится: ему иногда кажется, будто тот ненавидит Лили.
Разговор затихает сам собой.
Джеймс вертит в руках чашку, смотрит на часы, на встрепанные волосы Луни, на ботинок Питера, покрытый какими-то бурыми пятнами…
Он не знает, куда деть руки, куда деть взгляд.
Он вообще понятия не имеет, что нужно сделать, чтобы не вспоминать слова Дамблдора, его улыбку-в-бороду и жалость в глазах.
А Сириус сказал, что «послушай, Джеймс, среди нас – предатель, он сливает информацию и вертит тобой». И Джеймс ходит в рейды, убивает подозреваемых при попытке к бегству, отскабливает ногтем кровь с подошв ботинок и полирует волшебную палочку до зеркального блеска так, что ее бы не узнал сам Олливандер. Он улыбается жене, гладит ее по круглому животу, смеется с друзьями.
Но фраза: «среди нас предатель» - запала в душу. Но картина: Сириус брезгливо-удивленно-настороженно смотрит в спину Ремусу, - не идет из мыслей.
И Джеймс нервничает, смахивает локтем фарфоровые чашки, часами смотрит в одну точку, просыпается от кошмаров и изводит себя. А Лили – плачет и не знает, что с ним делать, что делать с его нервозностью и взглядом исподлобья; все валится у нее из рук, и Джеймс думает: «Вот, посмотри на нее, до чего ты ее довел? Ты сломал ее, ты корежишь ее психику вернее, чем война. Разве ты ее не любишь?»
Почему же, любит. Просто ее он любит, а без друзей - не может. Он задыхается под гнетом собственных подозрений, скрупулезно восстанавливая в памяти все, от генеалогии Блэков до трактатов о природе оборотней.
Он вспоминает, как Сириус отправил Снейпа к Гремучей Иве, как Ремус отталкивал их на первом курсе, как подставил тогда, специально, чтоб и не думали приближаться. Или не за этим? Может, просто так?
Он спит и во сне видит наглые глаза чернокнижника Блэка, его ухмылку, перекошенное ненавистью лицо Грюма и слова: «Черного кобеля не отмоешь добела».
Просыпаясь, долго смотрит в темноту спальни, и дышит тяжело, и трогает языком сколотый зуб – еще на втором курсе еще Бродяга постарался. А во сне тихо и обреченно плачет Лили, она беременна, а ведь война и нервы у всех ни к черту. А Ремус – оборотень.
Джеймс едва ли не впервые понимает отчетливо, что это значит. Косые взгляды, отсутствие работы, и есть нечего, и у друзей занимать стыдно, и зимой – в осенних ботинках по талому снегу, и проверка палочки раз в неделю, и бесконечная-бесконечная-бесконечная боль – раз в месяц. И пелена перед глазами, и жажда крови, а друзья ведь не всегда рядом, не всегда остановят, и еще – страх. Перед самим собой и перед волком внутри.
Джеймс гонит от себя мысли о том, что там еще там может испытывать Ремус. И страшно думать об Упивающихся, которые обещали равные права, потому, что он не уверен точно, что выбрал бы сам, будь оборотнем. А даже если уверен в себе, то не в Ремусе, нет.
Когда Джеймс рассказывает Лили про слова Дамблдора, про Фиделиус и про свои подозрения, она говорит:
- Тебе необыкновенно повезло с друзьями. Странно, что они вообще тебе достались. Не слушай Дамблдора, милый, ты же ему не подданный. И меня не слушай, я ворчу, потому что вы следите в прихожей. У тебя чудесные друзья, а в свои подозрения ты сам не веришь.
И Джеймс понимает, что да, не верит.
Именно поэтому он может сейчас смеяться. А еще потому, что Лили скоро родит, а на столе конфитюр, а за окном – солнце.
В кухне – сыро, но это ничего; Бродяга еще подозревает Лунатика, но это тоже скоро пройдет, Дамблдор – известный перестраховщик, доказательства у него косвенные и вообще весьма призрачные.
Чтобы Лили успокоилась и не нервничала, он согласится на Фиделиус. А Хранителем выберет Ремуса; Сириус должен понять, что Джеймс своим друзьям доверяет, даже если они оборотни.
Впрочем, позже, в прихожей, между вешалкой для мантий и стеллажом с книгами, Ремус скажет: «Среди нас - предатель».
И Джеймс побледнеет и проклянет манипулятора Дамблдора. И подавит порыв сказать, что тогда хранителем будет Сириус. Подавит, потому что поддержать паранойю Блэка – значит развалить союз Мародеров. И он будет смотреть в глаза Ремуса, и – в чем дело? Когда у вас закончились слова? Когда вы начали подозревать друг друга?
Пройдет несколько минут – или целая вечность, – а Джеймс все так же не будет знать, что делать, что отвечать, потому что хотя Ремус и не озвучил своих подозрений, но Джеймсу это и не нужно, он и сам уже догадался.
В прихожую войдет Питер, и начнет обуваться, демонстративно молча. Его оттопыренные уши будут гореть от обиды, а пыхтеть он будет вдвое громче обычного.
Джеймс вспомнит, что ничего еще не говорил ему о словах Дамблдора. Что Питер ни о чем, наверное, не знает и, должно быть, обижается – они опять шушукаются без него.
- Послушай, Хвост, Дамблдор сказал, что среди нас предатель, что ты по этому поводу думаешь? – и чуть-чуть испугается – его самого эта новость огорошила, что уж говорить о Питере, который вообще, наверное, сердечный приступ схлопочет.
Питер слегка вздрогнет, помедлит, а потом скажет:
- Брось, Сохатый, Дамблдор – старый дурак. Кто из нас может быть предателем? Дамблдор осторожен – прекрасно, но это уже паранойя, – и посмотрит на Джеймса так, что тот покраснеет, потому что подозревал ведь! Лучших друзей подозревал!
И тогда Джеймс скажет:
- Давай, ты будешь Хранителем? – и немножко испугается своей порывистости: ни с кем не посоветовался, на эмоциях, разве так дела делаются? А потом отмахнется от этих мыслей, потому что подозревать Хвоста – глупость даже большая, чем подозревать Бродягу с Лунатиком.
А Питер скажет:
- Я подумаю, - и слегка побледнеет.
За плечом облегченно выдохнет Ремус: ему главное, чтоб не Сириус.
Джеймс закроет за ними дверь и подумает, что потом, когда война закончится, обязательно купит дом с уютной кухней, чтоб никакие ветра не продували. Они будут есть конфитюр солнечным утром и смеяться, прям как сейчас, только вот сейчас вечер и солнца нет, конечно. Они будут есть конфитюр и смеяться над своей глупостью, которая когда-то давно, однажды, едва их не рассорила.
- Кто из нас может быть предателем? – спросил Питер.
- Никто, – подумал Джеймс. – Никто, права Лили. Я умею выбирать друзей.
