Глава 11.
Он заметил её ещё на перроне: высокая, прямая, она летела размашистым шагом по платформе, и полы её белого пальто развевались на ветру узкими крыльями чайки. Тонкой рукой, обтянутой кожаной перчаткой, она плотно прижимала под шеей пушистый воротник, а другой катила перед собой сумку на колёсах. В свете неоновых фонарей лицо её, необычное, довольно резко очерченное, казалось неестественно бледным, но взгляд тёмных глаз вовсе не выражал волнения, напротив, был деловито-спокоен. Очевидно, она искала свой вагон.
Никто не провожал её. Впрочем, провожающих вообще было мало – кому охота лишний раз рисковать заразиться? Несмотря на недавние утешительные прогнозы, эпидемия свиного гриппа продолжала бушевать, находя всё новых и новых жертв.
Словно подчёркивая беспомощность властей человеческих перед силами природы, болезнь прорывалась в самые высокие ведомства. Прокуратура Москвы не была исключением: с десяток коллег Станислава Омирова пластом лежали в постели. Впрочем, его самого это не слишком беспокоило: оклемаются как-нибудь. А менять собственные планы из-за всеобщей тревоги и паники он не собирался. В его кошельке лежал купейный билет до Петрозаводска, и, как обычно, ему предстояло провести рождественские праздники в карельском пансионате «Снегири».
Ровной, неторопливой походкой он шёл к своему вагону, лениво раздумывая, куда может направляться эта женщина в белом, только что обогнавшая его – и почему, собственно, она его так заинтересовала? Может, какая-нибудь давнишняя знакомая? Словно в подтверждение этой мысли она вдруг обернулась и окинула его коротким быстрым взглядом. Но на лице её не отразилось ни малейшей эмоции.
Подойдя к вагонной двери, она полезла в сумочку за билетом и паспортом, аккуратно выудила их оттуда и протянула проводнице. Та, поправив съехавшую к подбородку марлевую маску, пробежала документы глазами, кивнула, и, слегка нахмурившись, новая пассажирка мысленно смерила пропасть от края платформы до подножки. Покачала головой, с видимым усилием приподняла сумку…
- Поднимайтесь. Я подам вам ваши вещи.
Помощь Омирова подоспела весьма кстати. Без труда справившись с сумкой и заслужив искреннее «спасибо», он забрался в вагон вслед за женщиной и направился к концу коридора, в купе номер шесть.
Туда же зашла она.
Стали устраиваться: загремели полки, зашуршали пакеты… Краем глаза Омиров наблюдал, как пальцы соседки проворно расстёгивают ряд пуговиц на пальто, приглаживают сбившиеся под шапкой пряди глянцевито-чёрных волос, сколотых узлом на затылке. Вот она сбросила кожаные сапоги на платформе, и через пару мгновений её ноги, обтянутые прозрачным капроном, уже утопали в нелепых плюшевых тапках с нашитыми мордочками крольчат. «Крольчата» шаркнули по пыльному полу, их хозяйка потянулась к закрытому наглухо окну:
- Я подниму штору, не возражаете?
Он со вздохом поднялся:
- Давайте лучше я. У вас сил не хватит.
- Вы очень любезны.
Голос у неё был низкий, приятный, но словно какой-то надтреснутый. Омиров не мог припомнить, слышал ли его раньше. Всё же, закрепив штору наверху, он поинтересовался:
- Скажите, а как ваше имя? Мне всё кажется, будто раньше я видел вас.
- Поланина, Анастасия Анатольевна. Но едва ли мы с вами встречались. Вас как зовут?
- Станислав Альбертович Омиров.
Она медленно, задумчиво покачала головой:
- Нет, вы, должно быть, меня с кем-то спутали.
- Прошу извинения. – Это прозвучало суше, чем ему хотелось бы. Но она спокойно улыбнулась:
- Что ж, будем знакомы. – И, закашлявшись, поднесла ладонь ко рту.
Отвернувшись к окну, Омиров уставился в расцвеченное блеклыми огнями фонарей мутно-фиолетовое небо. Низкое, пасмурное, оно словно давило на город. Наверняка завтра в Москве снова будет ненастно: этот резкий, обжигающий морозом ветер, этот мелкий колючий снег… Какое облегчение – на две с половиной недели вырваться отсюда.
Откинувшись на спинку сиденья, Омиров прикрыл глаза. Спать ему вовсе не хотелось, но на какое-то время он словно бы задремал, поддаваясь незаметно накатывавшей усталости. В себя его привёл лёгкий толчок отправляющегося поезда.
Попутчица его, оторвав взгляд от мобильника, заметила:
- К нам так никто и не присоединился. Похоже, вагон вообще полупустой.
- А чего вы хотели? Все сидят дома перед телеэкранами и стучат зубами от страха: свиной грипп, видите ли.
- А у нас с вами, выходит, пир во время чумы.
- Да какая чума! Новые формы гриппа появляются каждый год. Эта – чуть более опасна и намного более раскручена прессой, чем остальные.
- Пожалуй, что так. Иногда мне кажется, будто людям вообще приятно сочинять для себя страшные сказки. Эта выдумка о две тысячи двенадцатом годе, например.
Омиров пожал плечами и развернул купленную на вокзале «Комсомолку».
- Возможно. Вот, взгляните-ка. В Благовещенске задержали молодую женщину, призывавшую жечь дома, громить машины и уходить в леса в смиренном ожидании Апокалипсиса.
- Сектантка?
- Или просто ненормальная. Хотя с сектами сейчас действительно проблем навалом.
У прокурора перед глазами всплыло нагло ухмыляющееся лицо «пророка» Суфиянова, желтовато-бледное, со вздувшимися жилами на лбу. На суде он до последнего всё отрицал, да, и адвокатишка старался как мог – мелкий такой, востроносый… Не вышло. Получил гадёныш свой положенный десяток. Теперь на зоне у него полно времени для молитвы.
А ещё – эта проповедница из Самары, приторговывавшая героином. Как же её… Корсунская. Уж такая на вид набожная, а когда её в камеру уводили – материлась последними словами, слюной брызгала на пол. Святая, яко Гришка Распутин.
Резкий кашель собеседницы выбросил Омирова из едких воспоминаний. Подняв глаза, он увидел, как она с силой прижимает к губам белый хлопковый платок, как измученно вздрагивают её худые плечи под плотной тканью джемпера. От восковых щёк её совсем отлила краска, и только чёрные зрачки лихорадочно сверкали на безжизненно-застывшем лице.
- Вам, может, воды? – растерянно пробормотал он. Женщина отрицательно помотала головой, и через несколько мгновений ей, похоже, удалось справиться с приступом – во всяком случае, её уже не трясло, и черты её перестали напоминать ледяную маску.
- Что вы на меня так смотрите? – еле слышно, но с изрядной насмешкой осведомилась она. – Не пугайтесь. Это совсем другая болезнь.
Его губы чуть скривились.
- Если вы воображаете, будто я вообразил…
Спокойная, неожиданно тёплая улыбка не дала ему продолжить.
- Оставим в покое воображение - и моё, и ваше. Извините меня. Последнее время в страхе перед эпидемией от меня шарахались, считай, все коллеги, вот и стала по-дурацки щепетильной.
Поколебавшись, он выдавил из себя ответную улыбку:
- Понимаю вас. – И снова занялся газетой.
А она, потянувшись наверх, с тихим шорохом стащила к себе на полку выцветший полосатый матрац и завёрнутую в него подушку – хотя, какая подушка, одно название. Кое-как расположила их поудобнее и прилегла, подсунув под голову ладонь.
Из окна ей был виден лишь самый краешек тёмного неба, да иногда мелькал золотистым всполохом свет дорожных фонарей. Зато своеобразное, словно выточенное острым резцом из твёрдого, неподатливого камня лицо своего спутника она могла, не таясь, разглядеть, как следует.
Если его можно было назвать несимпатичным, то виноват в этом, скорее, был устало-надменный вид, отстранённая холодность больших тёмно-серых глаз да ещё косой шрам на правой щеке, тянущийся из-под нижнего века к кончику носа. А так, вообще… Довольно запоминающиеся черты: высокий лоб, прорезанный едва видными морщинками, высокие же густые брови, нос с заметной горбинкой. Выдающиеся скулы и твёрдый, рельефный подбородок говорят о непреклонности и решительности, хотя это впечатление чуть смягчено классической формы губами и тонкой складкой в уголке рта. В коротко стриженных гладких чёрных волосах не видно ни одной седой пряди – а сколько, собственно, ему лет? Сорок… пять? семь?
Тихо, аккуратно постучали в дверь: проверка билетов. Всё та же проводница, полная, розовощёкая, придерживая под бородышкой влажную от пота ткань, пролистала сложенные на столе розовые бумажки и дежурно пожелала приятной поездки. Анастасия попросила у неё чая с лимоном: очень хотелось проглотить что-нибудь горячее, избавиться от ощущения шершавой бумаги в горле. Да и ужинать было пора.
Надёжно завёрнутые в фольгу пирожки, конечно, давно остыли, но пахли так же приятно, аппетитно, а внутри них было сочное сладкое яблочное повидло, которое она с детства любила. Только что доставленный стакан струил слабый, едва ощутимый аромат заварки и цитруса… Ей вдруг вспомнился Новый год – не тот, что наступил три дня назад под радостные возгласы подвыпивших коллег, а давний, с Дедом Морозом, громадной смолистой сосной, на которую не хватало мишуры и игрушек, и подарками, которые так хотелось поскорее открыть, не церемонясь с коробкой.
Прижавшись на мгновение щекой к ледяному стеклу, она сделала маленький глоток, потом ещё пару. Ощутив, как по телу мурашками разбегаются искорки тепла, потянулась за пирожком – и бросила взгляд на своего соседа, жующего в сухомятку что-то жёсткое, скомканное, весьма отдалённо напоминающее хот-дог.
- Позвольте вас угостить. Моя тётя пекла, очень вкусные.
Он неуверенно пожал плечами:
- Нет, пожалуй, не стоит… Или давайте. Спасибо.
Угощение, похоже, его и вправду не разочаровало. Уголки рта его даже чуть приподнялись в улыбке:
- У вашей тётушки, определённо, талант.
- Жаль, мне его не досталось. – Рот её как-то мучительно искривился, она поспешно полезла в сумочку за платком. Откашлявшись, вяло улыбнулась:
- Прошу вас, не обращайте внимания.
Подперев подбородок ладонью, он пристально взглянул на неё.
- Вы едете в санаторий?
- Да, да… Только не делайте таких печальных глаз. Мне давно внушили, что туберкулёз в закрытой форме – не самая страшная болезнь, и я не намерена от этого мнения отказываться.
- Угораздило же вас подхватить эту заразу…
Она передёрнула плечами:
- Преступная случайность.
- Надеюсь, вы скоро поправитесь.
- Поправлюсь – навряд, но там мне наверняка станет лучше. Во всяком случае, последние пять лет Карелия здорово мне помогала. Главное, её воздух. Знаете, как легко дышится в лесу, среди громадных старых сосен? Обожаю свежий, острый запах хвои, и ещё сочный бирюзовый цвет толстых веток под сливочным слоем снега…
Она осеклась: радио, доныне молчавшее, вдруг скорбно взвыло.
- Помню – помню – помню я, как меня мать любииила…
Омиров коротко, презрительно усмехнулся.
- Какую только дрянь сейчас не крутят.
- «Машина времени», по-вашему, дрянь? – Брови Анастасии взлетели вверх.
- Я имею в виду данную песню в частности и блатняк в целом, независимо, кто его исполняет.
- Ну, выключите тогда. Я тоже не любительница подобных песен. Хотя и среди них иногда попадаются хорошие, искренние.
- Не замечал.
- Как говорится, на вкус и цвет… Хотите ещё пирожок?
- Благодарю, я уже сыт.
- Тогда, думаю, пора ложиться.
…Тёмно-синяя шёлковая ночная рубашка, мягко обрисовывавшая контуры тела, переливалась всеми оттенками моря, распущенные кудри водопадом лились на голые под прозрачным шифоном плечи. В неярком, рассеянном свете скрадывалась болезненная бледность кожи, прямой, словно у гречанки, нос не казался уже чрезмерно длинным, а подбородок – хищно-острым. Сейчас она была очень хороша, но едва ли ощущала это и, увлечённая «Ночной тьмой» Агаты Кристи, вовсе не замечала жадных, любопытных взглядов Омирова.
А он даже не пытался скрывать от себя странное возбуждение – или, лучше сказать, влечение. Влечение к случайной попутчице, которое исчезнет так же внезапно, как и возникло. В конце концов, иллюзий Омиров не питал как на свой счёт, так и на её.
И всё-таки, соблазнительно приоткрытый блестящий рот, приподнятое сердечко верхней губы – розовое, словно бы чуть припухшее, гладкая шея, которой так хочется коснуться, едва ощутимо провести подушечкой пальца по гладкой, как этот шёлк, коже от подбородка до…
Хватит.
- Не возражаете, если я выключу свет? – Он не узнал собственный голос – глухой, деревянный. – Спать хочу ужасно.
С едва слышным вздохом она отложила книжку.
- Пожалуйста. Я только выпью лекарство.
Крохотная серая таблетка, запитая целым стаканом минералки, похоже, не слишком помогла: посреди ночи ему неоднократно слышался сквозь сон сдавленный кашель.
Впрочем, он ни разу не проснулся.
2.
Кто-то бережно, но сильно тряс его за плечо, вырывая из вязких сновидений. Недовольно поморщившись, он попытался повернуться на бок и оттолкнуть дерзкую руку, но добился лишь того, что его со смешком встряхнули ещё пару раз.
- Станислав Альбертович! Петрозаводск через два часа, а вы просыпаться не хотите!
Резко открыв глаза, он увидел притворно нахмуренное лицо Анастасии.
- Минут десять вас разбудить не могу. Думала проводницу звать на помощь.
Омиров зевнул, машинально прикрыв рот ладонью, помотал головой:
- Правда, что ли, так поздно?
- Без пяти девять.
И пришлось вставать и идти по выстуженному коридору умываться, чувствуя, как противно липнет к спине мокрая от пота футболка. Во рту со сна гадкий кисловатый привкус, голова точно ватная…
Струи холодной воды сделали своё дело: в купе Омиров вернулся вполне бодрым и благодушно настроенным.
Соседка его, деловитая, спокойная, уже складывала вещи в сумку. Утро словно ластиком прошлось по этой женщине, бесследно стерев её давешнее очарование. Она снова стала такой, какой должна быть: не слишком молодой, не слишком привлекательной, измотанной долгой болезнью.
Вот она нагнулась с усилием, потянулась рукой под полку... Омиров невольно улыбнулся, увидев исторгнутых оттуда матерчатых «крольчат».
- Нравятся? – Уголки её губ озорно приподнялись.
- Ну, скорее, я в тихом ужасе. – Его запоздало кольнуло: не обидится ли? Но она, определённо, почувствовала шутку в его тоне.
- Знали бы вы, насколько они удобные и тёплые. Тётин подарок, между прочим.
- Знаете, я прямо вижу мысленно эту вашу тётю: худенькая, морщинистая, в седых кудряшках, с фартуком на поясе. Выписывает газету «Кулина» и носит блузки с рюшечками.
- Брависсимо! – хлопнула в ладоши Анастасия. – Всё верно. Только вот рецепты она обычно ищет в «Хозяюшке».
- Виноват, промахнулся.
- Наверняка вы частный детектив.
- Вовсе нет. – Он энергично помотал головой.
- А кто же вы тогда?
- Я прокурор.
Скрестив ноги в блестящих лаковых сапогах, она откинулась на спинку сиденья.
- Впечатляет. Направляетесь в командировку?
- Наоборот, собираюсь хорошо отдохнуть. Пансионат «Снегири», наверное, моё любимое место на Земле. Тихо, уютно, никакой беготни… Позвольте полюбопытствовать, а вы чем занимаетесь?
- У меня парфюмерный магазинчик на Шабловской, недалеко от дома. Особо раскрутиться пока не получается, но на плаву держимся.
Потянув молнию на кармане сумки, она достала стаканчик вишнёвого йогурта и аккуратно вскрыла его, вызвав в Омирове лёгкое отвращение: он терпеть не мог все эти разноцветные смеси кефира бог знает с какой химической субстанцией.
- В сорок второй школе, где я училась – сейчас это, кажется, гимназия имени Ломоносова, у меня была замечательная классная руководительница. Помню, на выпускном она говорила мне: «Если ты чего-то хочешь больше всего на свете, оно обязательно придёт к тебе. Рано или поздно. Главное… - Подперев подбородок ладонью, она печально улыбнулась. - …Чтобы твоё желание не испарилось до тех пор». Так что я не теряю надежды.
- На успех в бизнесе?
Глаза её азартно, обжигающе сверкнули, с какой-то кошачьей, неуловимой грацией она подалась вперёд – к нему.
- И не только.
Его прямо обожгло под одеждой.
Чёрт… Да что такое творится? Тоже мне, секс-бомба, Мэрилин Монро.
- Заинтриговали, ничего не скажешь.
- И теперь, - по губам её скользнула лукавая улыбка, - как представитель закона вы решили докопаться до правды?
- Нет уж, гражданка, я в отпуске. – В подтверждение своих слов он вытянулся на полке, заложив руки за голову.
- Ну-ну, отдыхайте. Кстати, какая там сейчас станция? Подпорожье? Моя - следующая.
Придвинувшись к окну, она потёрла ладонью заиндевелое стекло.
Солнце, слепяще-холодное зимнее солнце хлынуло в просвет между рваными краями непроницаемой белесой плёнки. Заиграли, заискрились перед глазами россыпи снежных сугробов, озорно выглянули из-за холмов домики с яркими цветными крышами. Чуть вдали маняще мелькнула зелёная полоска бора.
Это был привет, полный беззаботной, чистой радости, и Анастасия не осталась к нему равнодушной.
- Станислав, идите ко мне и взгляните! Правда, как в сказке?
- Мне и отсюда прекрасно видно. Неплохой пейзаж… Но, знаете, не вижу ничего сказочного. Давно нагляделся на всю эту красоту.
- А я, была бы писательницей, обязательно бы сочинила что-то такое волшебное о зимних хоромах Подпорожья.
- А вы попробуйте, - хмыкнул он. – Через три дня Рождество - вам и карты в руки. Как насчёт традиционной праздничной истории о торжестве добродетели и посрамлении порока под переливчатый звон церковных колоколов?
Она неодобрительно покачала головой:
- Какой вы скептик, однако.
- Должность обязывает.
- Да уж. Знаете, - в глазах её мелькнула уже знакомая беззлобная насмешка, - вы единственный прокурор, с которым мне когда-либо приходилось общаться. Так просветите, чем же именно вы занимаетесь?
- Конкретно я – или вся прокуратура? – аккуратно уточнил он.
- Допустим, вы.
- По большому счёту, слежу, чтобы мои коллеги от работы не отлынивали. Для этого меня и назначили первым заместителем прокурора Москвы.
- Ого! Высоко парите.
- А раньше я работал в отделе государственных обвинителей. Может, там даже интереснее было. К каждому делу – свой подход. Сто раз прокручиваешь в голове собранные следаками факты, обдумываешь каждое слово, которое будет сказано на суде… Зато и результат соответствующий.
Анастасия чуть склонила голову на бок, неотрывно глядя ему в лицо.
- Любопытно, что именно вы подразумеваете под результатом?
- Задолго до меня это Глеб Егорыч Жеглов сформулировал: вор должен сидеть в тюрьме.
- Вы, должно быть, очень любите свою работу, - тихо сказала она. Омиров пожал плечами.
- Когда как.
- Вот это, - она медленно очертила кончиком пальца полукруг по правой скуле. – Вот это у вас – служебное ранение?
Лицо его мгновенно оледенело. В металлически-серых глазах полыхнула затравленная злоба.
- Никакого отношения к моей службе этот шрам не имеет, - отчеканил он.
- Если я вас чем-то задела, извините, - вздохнула она. Но Омиров уже и не смотрел в её сторону, внимательно изучая матово-белый потолок.
Он обернулся к ней лишь тогда, когда она стояла в дверях, неспешно расправляя на груди складки мягкого вязаного шарфа. Поезд вот-вот подойдёт к платформе – кажется, самой дальней от вокзала, остановится с протяжным стоном… и он больше не увидит эту непонятную женщину, о которой так ничего ровным счётом и не узнал. Да и она о нём, несмотря на собственное дурацкое любопытство. Шрам ей зачем-то понадобился. Тоже влезть решила со своим сочувствием?
Меркнет небо за окном, тучи тяжёлым байковым одеялом застелили солнце. Всё медленнее и медленнее плывут навстречу дома, столбы, навесные мосты… Надо что-то сказать соседке на прощание – хотя бы ради приличия.
- Удачно вам отдохнуть! – Он постарался выдавить из себя дружелюбную американскую улыбку, получилось как-то кисловато.
- Спасибо, и вам. – Чёрные глаза скользнули по его лицу с мягким упрёком – в прежней ли резкости или в теперешней робости?
Она похожа на детсадовскую Снегурочку, мелькнуло у него в голове. Как славно, как приятно было бы её обнять – прямо сейчас. Прижать покрепче и не отпускать. Или хотя бы спросить номер её телефона.
…Когда её белая фигурка исчезает в круговерти начинающегося снегопада, Омиров откидывается на подушку и закрывает глаза. Ему гораздо легче и свободнее – одному.
