Глава 1Вся эта зарисовка посвящается dolk'e. Удачного поступления, дорогая!
_________
Я так и думал, я так и думал, и знал
Самое время тебя рисовать.
Станционный Смотритель, «Рисовать»
– Мам, я пойду погулять, хорошо? – маленькая девочка рыжим вихрем промчалась через кухню к входной двери, прижимая к себе какой-то сверток.
– Подожди, Роза, стой! Роза! Роза, я же еще не ответила!.. – Гермиона Уизли устало махнула рукой, стоя на крыльце и глядя вслед убегающей дочери.
«Ну надо же: всю жизнь мечтала о тихой скромной помощнице по дому, а получила уменьшенную копию Фреда и Джорджа в одном флаконе, – досадливо думала Гермиона, возвращаясь в кухню и продолжая мытье посуды. – Удивительно, что дом еще цел, хотя прошло девять лет. А впрочем, – перебила она саму себя, резко поставив на стол вытертую тарелку, – сама виновата! Кто разрешал долгожданной доченьке делать все, что она захочет? Кто стремился удовлетворить все прихоти маленького чудовища? Кто лишь рассмеялся да строго погрозил пальцем, когда трехлетняя Роза, увидев новорожденного Хьюго, с ужасом воскликнула: «Какой страшный, его выбросить нельзя?!»? Все ты, Гермиона Уизли. Получи теперь вот такой вот результат. А это она еще даже в Хогвартс не поступила…».
Гермиона с ужасом представила, что ее ждет всего через пару лет, и поспешила переместиться в гостиную, чтобы немного поработать. Стояло солнечное июльское воскресенье; Рон уехал на какую-то квиддичную игру, прихватив с собой Хью, Роза убежала гулять, и, значит, никто не сможет помешать ей заняться отчетами. Гермиона села на диван, положила на колени толстую кипу бумаг и углубилась в чтение. Если выдается свободный день, да еще и домочадцев нет поблизости – этим надо пользоваться.
***
– Ну? Ну? Принесла? – невысокий светловолосый мальчик даже подпрыгивал от нетерпения, глядя на запыхавшуюся подругу.
– Да принесла, принесла, сказала же, что не забуду, значит – не забуду, - недовольно отозвалась Роза. – Дались они тебе! Вот, держи.
Она протянула Скорпиусу сверток, чудом не замеченный мамой при побеге Розы из дома. Скорпиус, сияя от счастья, взял его и с трепетом развернул.
– Вау-у… Мерлин, Роза, это же просто сокровище!.. – восторженно произнес он.
– Это просто краски, Скорпи, – недовольно поморщилась в ответ дарительница. – Нет, ну что за детская радость? – возмутилась она, увидев, как Скорпиус восхищенно осматривает кисточки, словно боясь коснуться их.
– Ты не понимаешь, Рози… – прошептал он, осторожно проводя по тюбикам с краской.
Роза расхохоталась, глядя на друга, который, казалось, готов был упасть перед ее художественным набором на колени и петь ему дифирамбы. Скорпиус хмуро на нее посмотрел, откашлялся и полуприказным тоном сказал:
– Так, я сейчас буду рисовать, а ты… а ты посиди пока здесь, подожди, потом поиграем во что-нибудь.
Решив не спорить, Роза разулась, села на берег небольшого озера и принялась болтать ногами в прохладной воде и что-то напевать.
Это было их со Скорпиусом тайное место. Три года назад она убежала из дома, обиженная на мир вообще и, в частности, на своих родителей, весьма строго осудивших ее поведение в магловском детском саду, когда она заявила, что вовсе не собирается делать то, чего от нее требует воспитатель. В садик тот, кстати, Роза больше не ходила. Ох, как ей тогда влетело не только от мамы, но от и от папы! Роза прекрасно помнила, как она вылетела из дома, громко хлопнув дверью, и пошла бродить по окрестностям, размазывая по щекам слезы. Тогда она случайно вышла к озеру, а немного обойдя его, увидела чудесное место: узкий край озера вдавался в высокий берег и был окружен могучими деревьями, словно специально посаженными, благодаря чему создавалось ощущение, что это – защищенный от любопытных глаз уютный уголок, куда можно сбежать в любой момент. Ее восторг тогда омрачило лишь одно обстоятельство: совсем скрыться от людей у нее не получилось, потому что на самом берегу сидел светловолосый мальчик ее возраста, прижав к груди колени и наблюдая закат солнца.
– Чего пришла? – недовольно осведомился он, не поворачивая головы, когда она осторожно присела рядом.
– Захотела и пришла, тебе какое дело? Ты же не купил это озеро, – с вызовом ответила она.
– А если купил?
– Ты? Да брось, такому мелкому зануде, как ты, никто никогда ничего не продаст, – рассмеялась она.
Наконец мальчик медленно повернулся к ней и высокомерно окинул ее взглядом, после чего заявил:
– Не будь, ты девчонкой, я бы тебе врезал, – и со вздохом добавил, протянув руку: – Скорпиус Гиперион Малфой.
Стараясь не рассмеяться, Роза пожала руку и чинно ответила:
– Роза Нимфадора Уизли.
Почему у нее было заплаканное лицо, он спросил на следующий день, когда они, не сговариваясь, снова пришли к озеру. После этого они действительно сдружились и до наступления зимы почти каждый день встречались здесь, играли, что-то выдумывали, разговаривали обо всем на свете, кроме одного: почему они, если так хорошо дружат, ни разу не были друг у друга дома, например. И Роза и Скорпиус не хотели рассказывать о том, как члены их семей, особенно отцы, относятся друг к другу, и что будет, если они узнают об их дружбе.
Роза потрясла головой, отгоняя от себя воспоминания, и уставилась на Скорпиуса, который сосредоточенно закусив губу, водил кисточкой по листу бумаги, расположенному на книге на его коленях, то и дело смотря на простирающуюся впереди водную гладь озера. Об этом его увлечении она узнала только вчера, когда Скорпиус в который раз упоенно рассказывал ей о красотах Франции, где он недавно побывал, и о множестве рисунков, которые он там сделал. Тогда она совершенно случайно брякнула:
– Ты любишь рисовать? А раньше почему не говорил?
Скорпиус начал заливаться румянцем и, удивленно заморгав, ответил:
– А ты не спрашивала.
Потом он начал расписывать все прелести художественного дела и перешел к описанию совершенно потрясающего набора красок и кисточек с совершенно потрясающими свойствами, увиденного им в каком-то магазине и не купленного отцом, потому что «рисовать – это занятие, недостойное наследника Малфоев». Сама Роза ничего недостойного в нем не видела, но сказать о том, что у нее такой есть, не преминула. Надо было видеть лицо Скорпиуса, когда он об этом услышал: рот широко раскрылся, глаза стали размером с галеоны, а на его возмущенное: «Почему ты мне не сказала?!», Роза ответила: «А ты не спрашивал», передразнив его же и не поняв, что такого особенного в этом наборе. Дядя Джордж подарил ей его на день рождения, наказав под строгим взглядом мамы расписать в доме хоть одну стенку. Наказ Роза выполнила: в ее комнате на стенке мирно пасся, изредка блея, кривобокий барашек. Обо всем этом она рассказала Скорпиусу и, увидев такой щенячий восторг на его лице, пообещала принести набор на следующий день и клятвенно заверила, что ни в коем случае не забудет.
И сейчас Роза ждала, пока Скорпиус что-нибудь уже нарисует и можно будет заняться чем-нибудь гораздо более полезным. В холодной воде ноги замерзли, и она поджала их под себя, устроившись поудобнее. Жалея, что не взяла с собой никакой интересной книжки, Роза глядела по сторонам, не понимая, что можно рисовать столько времени и с таким усердием.
Наконец любопытство ее пересилило, и Роза осторожно подкралась к Малфою сзади и через его плечо взглянула на рисунок. Он ей понравился. На самом деле понравился: Скорпиус достаточно точно и красиво изобразил озеро, склонившееся над водой дерево, косые лучи солнца, пробивающиеся через его крону. Лишь одно не устроило Розу, и она ткнула пальцем в левый нижний угол рисунка, где были изображены две светлые скрещенные палки, погруженные в воду, удивленно спросив:
– А это еще что?
Скорпиус вздрогнул от неожиданности и недовольно ответил:
– Ноги.
– Чьи?
– Твои.
– А зачем? – недоумевала Роза.
– Как зачем? – искренне удивился Скорпиус. – Когда я рисовал, они были.
– И что? Это же некрасиво!
– Настоящий художник должен быть правдив! – пафосно воскликнул Скорпиус, закрывая рукой от нее рисунок.
– Замажь немедленно, уродство какое-то! – потребовала Роза.
– Ни за что, – заупрямился Скорпиус. – Когда я рисовал, было, пусть останется.
– Замажь!
– Нет!
– Да!
– Нет!
– Да!
– Нет!
Внезапно Розу посетила совершенно замечательная, как ей показалось, идея.
– А ты замажешь, если я попозирую? Я посижу молча, спокойно, а ты попробуешь нарисовать человека с натуры. Это же так важно для настоящего художника…
Минуту Скорпиус колебался.
– Сначала позируешь, потом замазываю.
Роза не стала спорить – бесполезно. Она лишь кивнула головой и села около воды, изящно вытянув ноги и склонив голову на бок. Все-таки когда тебя рисуют, пусть даже и девятилетний мальчишка, – это серьезно.
– Не наклоняй голову, выпрямись, не кривляйся, – Скорпиус чувствовал себя настоящим профессионалом, указывая Розе, которая покорно повиновалась, как и куда сесть. – И не шевелись!
– А потом покажешь? – почти не разжимая губ, спросила она.
– Покажу. Если получится… – неуверенно ответил он и принялся за работу, сосредоточенно склонившись над листом.
Роза сидела смирно, не шевелилась, не улыбалась. Она с удивлением смотрела на Скорпиуса, с наслаждением водившего кистью по листу бумаги и посматривающего на нее из-под светлой челки, падающей на глаза. Ветер колыхал ветки деревьев, создавая приятный шум, мирно журчала вода, где-то вскрикивали птицы, солнце грело лицо и слепило глаза. В конце концов Роза не выдержала и начала погружаться в дрему, прикрыв глаза и чуть поворачиваясь, чтобы подставить лицо солнцу еще больше.
– Роза, открой глаза! Проснись! – словно издалека раздался возмущенный голос Скорпиуса, и Роза,
пробудившись, удивленно посмотрела на него сквозь кажущиеся красные, желтые, зеленые и голубые пятна и лениво спросила:
– А сколько времени прошло?
– Ну… полчаса, наверное.
– А тебе еще долго?
– Да нет, заканчиваю, как раз глаза нарисовать надо.
Еще минут десять Скорпиус что-то рисовал, наверное,
наносил последние штрихи, как решила Роза. Наконец он поднял голову, смущенно улыбнулся и сказал:
–Я все.
Роза вскочила со своего места и подбежала к нему.
– Покажи, покажи!
– Только ты это…ну… – забормотал Скорпиус, прижимая к себе рисунок. – Не злись… Я же в первый раз так… ну… людей рисую. Вот.
Он протянул Розе лист и, затаив дыхание, ждал реакции. Чем дольше она смотрела на рисунок, тем больше расширялись ее глаза. Набрав побольше воздуху в легкие, она открыла рот и завопила:
– Это что?!
– Ну…э-э-э..это ты.
– Я?!
Скорпиус попятился к пруду. Роза же приближалась к нему, одновременно рассматривая рисунок: на нем было изображено какое-то чудовище: огромное круглое лицо, нос как у некоего Снейпа, портрет которого однажды показал ей дядя Гарри, грязно-голубые узкие глаза, узкие губы, нечто невообразимое, рыже-коричневое на голове, видимо, изображавшее волосы. Завершала картину россыпь ужасающе огромных коричневых пятен на лице и видневшихся плечах.
– Ну я же говорил, что людей еще не рисовал… - защищался Скорпиус, закрываясь от подруги руками. – Ну, в этот раз не вышло, выйдет в следующий…
– Не будет тебе следующего раза! – воскликнула Роза и толкнула его. Оступившись, Скорпиус, взмахнув руками, к ужасу девочки упал в воду и вынырнул, отплевываясь и отфыркиваясь. Некоторое время он барахтался в воде, но потом понял, что без Розы ему не выбраться.
– Помоги, а? – попросил он, протягивая руку.
Закусив губу, Роза боролась сама с собой: переступить через страх воды и спасти друга или же подождать, пока он не выплывет сам. Наконец она отложила рисунок на траву и, склонившись над озером, протянула Скорпиусу руку. Как только их пальцы соприкоснулись, он схватил ее за руку, что есть силы дернул на себя, и Роза с громким возгласом полетела в воду. Вынырнув, она обнаружила, что ноги еле достают дна, и вцепилась в смеющегося Скорпиуса.
– Ты что делаешь? Ты с ума сошел? Вытаскивай меня отсюда!
– А сама? Или малышка Рози боится воды и не умеет
плавать? – поддразнил он ее.
Роза угрюмо промолчала.
– Ладно, держись за меня, сейчас подплывем к берегу, потом я выберусь и вытащу тебя.
Когда задуманное было осуществлено и Роза, стоя на берегу, выжимала воду из длинных волос, детям пора уже было возвращаться домой. Улыбнувшись, она сказала Скорпиусу:
– Ну что, по домам?
– А ты принесешь завтра краски? – с надеждой спросил он, убирая за пазуху свой пейзаж и намокший Розин портрет и думая, как это все-таки трудно – нарисовать Розу Уизли.
– Принесу-принесу, – ответила Роза и, взяв в руку туфли, зашагала в сторону дома.
Не стоит описывать и озвучивать, что услышала она от мамы, когда заявилась домой босиком, с красками и туфлями в руках, мокрая, но довольная.
***
Только я все рисую тебя, подправляя побитые осенью
Тусклые лица прохожих,
И на пыльных картинах вагонных окон и на рваной холстине небес,
Я рисую тебя, я рисую тебя.
А. Макаревич, «Я рисую тебя»
– … Но всё-таки, ты не дружи с ним очень-то, Роза. Дедушка Уизли не простит тебе, если ты выйдешь замуж за чистокровку! – внушал Розе папа, когда они стояли на платформе 9 ¾, и Роза готовилась к первому году обучения в Хогвартсе.
Позже Роза со смехом вспоминала этот момент – ей огромных трудов стоило не расхохотаться отцу в лицо. Во-первых, они со Скорпиусом на тот момент и так уже дружили шесть лет, а во-вторых – ну что это за глупости? Какой замуж? Какая свадьба? За друзей замуж не выходят.
Правда, когда Роза писала об этом маме, та очень осторожно намекнула ей, что сама она вышла замуж за друга. Пусть когда она выходила замуж, он уже был ее любимым человеком, но изначально-то они были друзьями.
Роза тогда потратила два свитка пергамента, пытаясь объяснить, что они со Скорпиусом действительно друзья, и ничего такого между ними нет и не будет. Как ей показалось, мама лишь сделала вид, что поверила да пожелала побольше времени уделять учебе, а не мальчикам – пусть даже и друзьям. Гермионе Уизли очень не понравилось письмо профессора МакГонагалл, присланное на второй неделе обучения дочери в Хогвартсе и сообщавшее, что поведение Розы в компании младшего Малфоя и Альбуса Северуса Поттера оставляет желать лучшего.
Но на пятом курсе она была уже не уверена в том, что написала в своем пламенном письме пятилетней давности: в последнее время она слишком часто розовела, случайно касаясь Скорпиуса, и ловила неодобрительный взгляд Ала, нарушавшего их уединение и непременно замечавшего, как синхронно они вздрагивали, испуганно глядя на него. И почему-то именно Скорпиус, а не Альбус приходил к Розе во сне и хитро подмигивал, куда-то приглашая. В пятнадцать лет жизнь полна сюрпризов.
Роза благодарила небо, Мерлина и всех остальных за то, что их с Малфоем отношения начали несколько меняться именно на пятом курсе, когда впереди сдача С.О.В., и на раздумья о том, почему его прикосновение вызывает какое-то странно-приятное покалывание, уходит гораздо меньше времени, чем могло бы уходить. Но на письменных работах Розы в последнее время стало появляться все больше каких-то цветочков, солнышек, облачков и просто нелепых каракулей. Когда МакГонагалл мягко указала ей на это, Роза лишь пожала плечом, заявив: «Мне так думается лучше», а сама решила бороться с этой несомненно вредной привычкой – во время написания работы думать не только об ответах на вопросы, но и о некоем блондине, нередко сидящим за соседней партой с Алом. Однако пока борьба была безуспешной.
Роза устало потянулась, пытаясь скрыть зевок: сил сидеть на Истории магии и слушать Бинса уже не было, а от урока прошло не больше пятнадцати минут. Злясь на свою собственную лень и понимая, что все, о чем говорит профессор, можно прочитать в учебнике, она достала из сумки чистый пергамент и положила его перед собой на парту. Взяв перо, она обмакнула его в чернильницу и занесла руку над пергаментом.
Написать маме? Только вчера отправила письмо.
Дяде Гарри? Он не поймет, хотя громче всех смеялся, когда Роза сообщила папе, что Скорпиус приедет к ним летом погостить.
Виктуар? Она слишком занята Тедди, собой и работой.
А больше писать было некому: остальные многочисленные кузины и кузены в школе, а с дядями и тетей у Розы были не слишком близкие отношения. «Вот так и проходит жизнь», - мрачно подумала она: в сидении за партой и раздумьях, чем заняться на уроке. Мама была бы в восторге, увидев это.
Роза посмотрела в окно, и ей захотелось застонать: осень только-только началась, ласково грело солнце, и мирно играли на траве уже освободившиеся от уроков первокурсники. Ей жутко захотелось к ним присоединиться, но, увы, профессор Биннс хоть и не обращает внимания на учеников, Розу Уизли, выбегающую из класса посреди урока, явно заметит.
Капля чернил с так и не убранного пера упала на пергамент и расплылась на нем жирной кляксой. Еще и лист испортила! Молодец, Роза, продолжай в том же духе...
Хотя почему – испортила? Роза улыбнулась собственным мыслям и аккуратно превратила кляксу в солнце. Бросив еще один взгляд в окно, нарисовала траву и схематично обозначила на ней пару детишек. Чуть подумав, пририсовала большое дерево. И озеро, видневшееся вдалеке.
Внезапно в углу пергамента появилась надпись, сделанная знакомым до ряби в глазах почерком: «Что, Уизли, порисовать захотелось?». Роза мысленно обозвала себя идиоткой – это ж надо было достать не обычный пергамент, а тот, что они со Скорпиусом и Алом купили еще в начале второго курса, чтобы переписываться на уроках, – и, оглянувшись на Скорпиуса, перед которым лежало почему-то два пергамента, возмущенно фыркнула и написала ниже:
«Ну что ты, Малфой, мне до тебя далеко. Это ты у нас художник». Об этом увлечении слизеринца не знал никто, включая Альбуса, а потому он, убедившись, что друг мирно спит, показал Розе кулак. Не удержавшись, Роза в ответ высунула язык.
– Мисс Уизли, будьте добры слушать о восстании гоблинов и, желательно, записывать, а не демонстрировать мистеру Малфою и всему классу свой… кхм… орган, – ну почему, почему Биннс обратил внимание именно на нее и именно в этот момент? Хроническое невезение?
Роза мучительно покраснела и увидела появившуюся на пергаменте надпись: «
Прости». Оглянувшись на виновника, имевшего действительно виноватый вид, она ответила.
«Да пошел ты»
«Ну Роза…»
Она отвернулась к окну.
«Ну не я же демонстрировал свой, как выразился глубокоуважаемый профессор, орган»
«Ты вынудил меня это сделать»
«Как? Я не применял к тебе Империус, ты действовала вполне осознанно»
«Да иди ты»
«Я уже прочел это»
«Молодец, умение читать надо развивать»
«А если я сбегаю на кухню, и мы втроем устроим пикничок в Выручай-комнате?»
«Не забудь пирожных – у меня стресс и упадок моральных сил»
«А говорят, что все девушки на вечной диете…»
«Малфой»
«Уизли. Договорились, в восемь на восьмом этаже»
«Какая чудная магия цифр. Малфой. Договорились»
Скорпиус толкнул локтем Альбуса и, «случайно» прикрыв верхнюю часть пергамента, показал ему переписку. Быстро пробежав глазами по увиденному, Ал сонно улыбнулся и оттопырил большой палец левой руки, информируя таким образом о своем согласии.
Прозвенел колокол, Роза прошептала «Экскуро», спрятала пергамент и остальные вещи в сумку и выскочила из класса.
***
«Уизли, признайся: ты не умеешь пить»
«Мерлин, Малфой, отстань: у меня и без тебя голова болит, а я, между прочим, на Трансфигурации»
«Только когтевранцам могли поставить первым уроком старушку МакГонагалл: мозги тренировать надо, даже пьяные»
«Только слизеринцам могли поставить первым уроком привидение: заторможенным мозгам нужно время, чтобы проснуться»
«Твой братец недоволен твоим последним заявлением»
«Он опять спит?»
«Да»
«Передай ему, что пить надо меньше, а спать надо больше»
«Уизли, я тебе не сова и не виноват в том, что Алу лень доставать свой пергамент. Кстати, он передает, что это не он рисует на уроках, а вечерами порывается засунуть миссис Норрис в доспехи и прокукарекать на Астрономической башне»
«Вы налили мне слишком много. А потом добавили»
«Нечего было опрокидывать в себя все одним глотком»
«У меня был напряженный день. А виноваты все равно вы»
«Приятно посмотреть на пьяную старосту. Чудная колдография получилась!..»
«Идиоты»
«Альбус передает, что тете Гермионе должно понравиться»
«Передай ему, что тете Джинни не меньше понравится табель с его оценками»
«Почему только тебе удается заткнуть Поттера?»
«Может, потому что я умнее?»
«Кого?»
«Я подумаю, кого. В принципе…»
– Мисс Уизли!
Роза подскочила на месте от показавшегося ей громким оклика профессора МакГонагалл, смотревшей на нее поверх очков. Сонорусом она, что ли, воспользовалась…
– Мисс Уизли, мы уже начали практическую часть занятия. Или вы все еще дописываете лекцию?
– Дописываю лекцию, профессор, – не краснея, соврала Роза и принялась за превращение ежа в подушку для иголок.
– Ваша мама более внимательно относилась к занятиям, – поджав губы, сказала профессора две минуты спустя.
– Я не моя мама, профессор, – меланхолично заметила через пять минут Роза, протягивая ей немного кособокую, но в целом приличную подушку.
С урока она вышла в отвратительном настроении. Как назло, за окном сгущались тяжелые свинцовые тучи и вот-вот должен был начаться если не ураган, то ливень. Достали уже со своей мамой! То есть мамой, конечно, ее, но большинство профессоров ждали от нее если не лучших успехов, чем у родительницы, то хотя бы таких же. А она что? Она не Гермиона Грейнджер, она Роза Уизли. И учится, между прочим, отлично, хоть и не блистает как мама, в чем Роза себе честно признавалась. Кому надо писать сочинения по тридцать дюймов, если задано двадцать? Оценка ниже не станет, а баллы для факультета… Если совсем по-честному, Розе было как все равно, сколько их, потому что она никак не способствовала их увеличению или уменьшению: все, что она зарабатывала на уроках, она теряла за «неудовлетворительное поведение в стенах школы» и наоборот, так ее внос был равен нулю.
Обо всем этом Роза думала, несясь по коридору на следующий урок и яростно сжимая ремень сумки. Каким-то чудом она заметила под ногами валявшийся обрывок пергамента и, остановившись, наклонилась и подняла его. Осторожно разгладила и села на подоконник, положив обрывок на колени. И смотрела, не веря глазам.
Перед ней лежал портрет девушки. Не нужно было быть Гермионой Грейнджер или с лупой его исследовать, чтобы понять: это ее портрет. Нарисованный простыми чернилами, наверное, даже в спешке, изобразивший Розу, как ей казалось, лучше, чем в жизни, но это был ее портрет. Это она так склоняет голову, когда чем-то недовольна, это у нее такие морщинки от смеха в уголках глаз, это она так задумчиво улыбается одним уголком губ, это у нее так безобразно рассыпаны по лицу веснушки, это ее копна непослушных вьющихся волос (и Роза была уверена: был бы портрет выполнен красками, они были бы рыже-каштановыми), скрывающих небольшой шрам у виска (который художник тоже зачем-то изобразил), это ее кулон, подаренный родителями на пятнадцатилетие. Роза была почти уверена в имени художника и думала, как бы ей подтвердить свою догадку, как рядом плюхнулся Скорпиус Малфой, возмущенно возопивший:
– Какого Мерлина твой кузен навернулся с лестницы, как последний первокурсник? Я не переживу Зелья в одиночестве, меня Слизнорт терпеть не может! Да я!..
Внезапно Скорпиус осекся, заметив, что Роза его вовсе не слушает, а сосредоточенно, закусив губу, разглядывает лежащий на коленях пергамент.
– Роза, что это? – он склонился над рисунком, и на мгновение у него перехватило дыхание. – Откуда это у тебя?
– Нашла на полу, когда шла с урока, – пожала она плечами. – Не знаешь, кто это?
– Это же ты, Роза, – удивленно, недоуменно и как-то слишком быстро ответил он. А потом поспешил добавить: – Ну, это же твой кулон, ты также улыбаешься. Даже количество веснушек твое, – фыркнул он.
– Ага… – рассеяно сказала она, медленно поднимая голову. – И даже шрам мой, вот здесь, – она показала на небольшую линию у виска. – Его не так уж и много людей видели: волосы скрывают. Я его получила, когда мы…
– … когда мы с Алом играли в саду у Поттеров, и я случайно толкнул тебя в фонтан, и ты упала. Я помню. К чему ты клонишь, Уизли?
– Ни к чему, Малфой. На моей памяти был всего один человек, пытавшийся нарисовать меня и нарисовавший в итоге. Правда, я тогда жутко рассердилась… – Роза улыбнулась, вспомнив их со Скорпиусом купание в озере. – Но вторая попытка у него оказалась явно удачнее.
Роза встала с подоконника, подхватила сумку и портрет и, низко наклонившись к Малфою, положила портрет ему на колени и тихо, почти шепотом сказала в самое ухо: «Хорошо получилось. Делаешь успехи, Скорпиус» и, поцеловав его в щеку, поспешно куда-то убежала.
***
Скорпиус Малфой вошел в спальню все еще немного ошарашенный, неосознанно касаясь рукой места, которого коснулись губы Розы. Открыл ящик своей тумбочки и бережно достал самодельный конверт из пергамента. Достал оттуда свой самый первый портрет Розы – немного ребристый (в воде побывал все-таки), немного смазанный, и усмехнулся, глядя на него. Роза определенно похорошела за семь лет, да и он стал лучше рисовать. Но одно не изменилось: рисовать Розу Уизли по-прежнему трудно, как и раньше: то ей не нравится, то нравится… Кто их разберет, этих девчонок, а ее уж – в особенности!
Улыбаясь своим мыслям, он бережно вложил оба портрета в конверт и положил его на дно ящика.
