Глава 1* * *
Я стригла ногти. Конечно, это не то, чем занимаются Героини перед большой Бурей, но, тем не менее, я их стригла. Осторожно, стараясь не задеть ножницами кожу, затем придавала форму пилочкой и на мгновенье задумалась о цвете лака. Фиолетовый? Люблю фиолетовый. Он такой необычный, как небо в сказках, например, ночное небо, я имею в виду, усыпанное звёздами, в золотистых разводах от комет и Луной – необычно большой, по размерам с Земли напоминавшей, скажем, пуговицу от пальто. Не от какой-нибудь кофты, с крохотными пуговичками мальчика-с-пальчика, а от моего клетчатого пальто. Там такая пуговица, что и убить ею можно ненароком, если хорошо прицелиться и придать достаточное ускорение. А ещё я знаю, как вычислить ускорение. И даже написала контрольную по этой теме лучше всех в классе. Правда-правда! МакДональд – наша главная умница школы буквально позеленела от зависти и стала похожа на динозавра. По правде говоря, она и по размерам, знаете ли, тот ещё динозаврище, но это я по секрету. Не люблю говорить о людях гадости за их спиной, но уж больно МакДональд противная.
Нет, в Хогвартсе не начали изучать физику. Увы. Иначе бы меня точно оттуда не выперли.
«Потеря магических способностей. Такое случается. Очень редко, но случается, колдомедицина бессильна, миссис Уизли, вам придётся перевести дочь в обычную школу. Нам очень жаль». Так колдомедики и сказали. Ну да. Жаль им. Что мне с их жалости? Я же не смогу запихнуть её во внутренний генератор магии как топливо. Лучше бы, вместо того, чтобы жалеть и утешающие слова придумывать, начали бы изобретать способ вернуть мне и всем таким же несчастным волшебство. А уж пожалеть я и сама себя смогу.
И вот, мне уже четырнадцать, а магия ко мне так и не вернулась.
Итак, ногти. Нельзя плакать. Нужно красить ногти.
В светло-голубой, как утреннее небо.
- Роза-а-а-а!
Мой брат. Наверное, он нашёл божью коровку или занятной расцветки камушек.
- Чего-о-о? – проорала в ответ я и провела кисточкой по мизинцу. Всегда начинаю с безымянных, потому что их и так природа по жизни обделила – даже имени не дала. Я бы обиделась, если бы меня все звали Безымянная Уизли.
- Я нашёл шляпу!
Я высунулась из окна в сад и перевесилась через подоконник, явно рискуя упасть. Впрочем, падать невысоко – окно кухни, где, собственно, я их находилась, располагалось на первом этаже.
- Какую ещё шляпу? И зачем тебе шляпа? – спросила я.
Хьюго встал на мысочки и помахал цилиндром перед моим носом. Потрёпанным цилиндром какого-нибудь уже давно умершего лорда, жившего во времена Диккенса. Ох, это точно цилиндр Плута, я уверена в этом!
- Вообще-то, это не шляпа. Но всё равно круто, - оценила я.
- Представляешь, нашёл на заднем дворе. Наверное, ветром занесло или собаки притащили. Пробрались через дырку в заборе и притащили! Много раз говорил папе, что её пора забить, - по-взрослому проворчал Хьюго и в этом момент ещё сильнее, чем обычно, был похож на нашу мать.
Это было началом моей Бури. Знаете, что такое Буря? То, что происходит в книгах. Особенно приключенческих. Буря. Жил-был на свете Герой, ел, спал, занимался сексом, и тут в его жизнь ворвалось нечто, что перевернуло вверх дном самые обычные вещи, изменило его знакомых, заставило пройти семь кругов надо и чуть ли не ходить в туалет адреналином. В общем-то, Буря – это и есть сюжет.
Шляпа оказалось той самой бабочкой в Бразилии, которая вызвала тайфун в Техасе.
Через двадцать минут я вытащила из Шляпы кролика. Вернее, он выпал из Шляпы сам. В одном прыжке перемахнул через стол, чуть было не упал в раковину, приземлился на пол и замер, как неживой. Маленький белый кролик с чёрными глазками, пушистым хвостиком и длинными, непропорционально длинными ушами – вообще, в жизни я не видела ни одного живого кролика, как, впрочем, и мёртвого, разве что, только на картинках в книжках, но даже у нарисованных сказочных кроликов не было таких сказочно длинных ушей.
- Ути, какой пусичка, - умилилась я, и тут у меня появилась коварная мысль этого кролика потискать. Он, наверное, такой мягкий, такой тёплый на ощупь, может, попробовать уговорить маму, чтобы мы его оставили? Даже её пыльное бюрократическое сердце должно растаять при виде эдакой прелести, ну не совсем же она высохшее дерево, в самом-то деле. Папа же на ней почему-то женился, вон, даже двоих детей заделать сумели.
Кролик таял в воздухе, как мороженое. Медленно, размеренно сливался с воздухом и выглядел по-прежнему мёртвым: он не моргал, не дышал и, как мне показалось, даже не думал, потому что когда я, присев на корточки и пытаясь разглядеть исчезающее поближе, его глаза были настолько пусты, как темнота в нашей гостиной ночью. Если кинуть через неё, темноту, шарик, он будет лететь-лететь-лететь-лететь до тех пор, пока не врежется в стену. Вот у кролика в глазах то самое пустое пространство, которое пролетает шарик, только не линейное, а скомканное в шарик и запиханное в глаза. Ну вы понимаете, да?
Последним исчезло ухо. Длинное-длинное ухо, за которое мне безумно хотелось дёрнуть, но я понимала, что дёргать за почти растворившиеся уши – бесполезно и даже по-своему глупо.
Я осталась на кухне одна. То есть, со Шляпой. То есть, с Цилиндром, но я так привыкла называть его Шляпой, что пусть уж он остаётся так и до конца. Цилиндр по имени Шляпа.
Я не знаю, сколько я сидела на корточках, глядя в пространство, может быть, минуты две, может быть, целый час, может быть, я уже три жизни тут просидела и теперь проживаю четвёртую, и наверняка бы сидела ещё и ещё, до конца времени, но приход матери заставил меня испуганно подскочить и сделать вид, что я собираюсь поискать что-нибудь в холодильнике, скажем, молоко. Ни к чему маме заносить в свою тетрадку ещё одну мою странность. Это ей посоветовал сделать психотерапевт – доктор МакФатум, мужчина, похожий на сломанный автомобиль самой дорогой марки. Внушительный, элегантный, непробиваемый, внушающий почтение, уважение и зависть, а на самом же деле являющиеся бесполезной кучей отполированного металлолома. Только почему-то эту его душевную, незаметную всего лишь на первый взгляд поломку, никто не замечает. Ну, почти никто. Я вижу. И папа. Мама же от него в восторге и искренне считает, что эта моя болезнь вынуждает меня испытывать колючую неприязнь, а папа – просто ревнует. Странно, что такая начитанная и эрудированная женщина настолько глупа интуитивно. Тётя Луна меня понимает. Она доктора МакФатума ни разу в жизни не видела, но я нарисовала её его внутренний мир, и она со мной согласилась. Только разве маму переубедишь!
Я начала ходить к доктору МакФатуму после того, как у меня пропала магия. До сих пор не могу понять: а зачем? Первые несколько сеансов у меня было смутное ощущение, что у мистера МакФатума есть волшебный сундучок, где спрятана вся магия мира и как только я пройду проверку на… достойность, если можно так сказать, мне незамедлительно вернут всё, что забрали. Но ни после первого занятия, ни после пятого, ни после двадцатого я этого сундучка так и не увидела, после чего от начала от свиданий с доктором МакФатумом уклоняться.
Но зато мама от них уклоняться не стала. Вот и договорились они, что мама будет конспектировать каждое моё слово, а потом они будут все мои слова между собой перетирать да обмусоливать. Естественно, мама об этом мне докладываться не стала: я случайно подслушала ночной разговор на кухне, где папа и мама как раз ссорились насчёт меня, шпионства и доктора МакФатума.
Только папе почему-то голос мистера МакФатума нравится. А меня пугает, пусть и немного завораживает. Но есть что-то такое отталкивающее. По его интонациям я слышу, что он меня куда-то тянет. Давит, пытается что-то выжать. Я слышу в голове нетерпение.
И я вижу, что он чего-то ждёт.
Пока я не покончу с собой, что ли?
- Привет, Рози, - устало поздоровалась мама и машинально чмокнула в щёку. Сейчас она спросит, ела ли я, занималась ли я, где Хьюго и так далее, и тому подобное.
- Ты обедала?
- Угу. Картошку ела.
- Ты начала книги из списка на лето? Вчера ты мне обещала, что начнёшь сегодня.
- Да. Оливера Твиста.
- А где…
- Гуляет.
Бла-бла-бла. Скучно.
Но мне вот что интересно. Я же сквиб. Я не могу вытащить кролика из Шляпы. Но вытащила. Как?
* * *
Я летела. Я вытащила кролика днём и летаю ночью, это просто поразительно! И пускай, что я потеряла оба тапка, когда пролетала на озеро, жалко, конечно, озеро, но ничего. Мои тапочки ведь не какие-нибудь там химические вещества, я думаю, они рыбам, русалкам и водяным не очень повредят, хотя, вполне возможно, что русалки примут такой «подарок» за жестокую шутку.
Я летела всё выше и выше, мне становилось всё холоднее с каждой минутой, но мне хотелось проверить, как высоко меня пустит небо и смогу ли я долететь до Луны. Она ведь так близко, если я протяну руку, то смогу сжать её в ладони, но зачем мне нужна маленькая Луна? Кому вообще нужна маленькая Луна? Да и как будут жить мечтатели и поэты без Луны? Я ведь не эгоистка, совсем нет, чтобы там не говорила на этот счёт мама.
Я остановилась и зависла в воздухе, задрав голову. Звёзды. Поразительно много звёзд. На них кто-нибудь живёт. Звёздные люди, звёздные божьи коровки, на них растёт звёздная трава и поются звездные песни. Звёздные улицы, звёздные фонари, звёздные дома. Нехорошо приходить в гости без разрешения. Или то, что я взлетела и есть своего рода приглашение?
Я оттолкнулась босыми ногами от порыва ветра и приподнялась на несколько дюймов, затем остановилась опять – меня всё ещё брали сомнения. Чёртово воспитание. Почему я не полностью папина? Он бы пришёл незамедлительно и попросил звёздный пирог. А я… А я молчу. Всегда молчу. Я же глупая. Только и умею, что задачки по физике решать, а в остальном полностью в папу пошла. Те же веснушки, та же рыжина и волосы почти той же длины. Короткие-короткие. Да ещё и кудрявые. Барашек. Летающий барашек. Бе-е-е-е-е…
Я вздохнула и начала спускаться, почти в буквальном смысле спускаться, как будто по ступенькам. Раз-два, раз-два, аккуратно тяну носочек, как гимнастки и держу осанку, затем делаю сальто в воздухе и вскидываю изящно руку с недокрашенными ногтями. Со стороны я похожа на Питера Пена в девчачьей ночной рубашке.
Вам, наверное, интересно, почему я вдруг летаю? Мне тоже. Я не знаю, почему, но знаю, как всё произошло: иду я, значит, в спальню, уже собираюсь ложиться в кровать, как вдруг что-то заставило меня сначала вскочить на подоконник, а затем вывалиться наружу. Страха не было. Удивления тоже. Словно так и должно быть. Так до сих пор не боюсь и не удивляюсь, мне кажется, что если я начну испытывать эти такие земные чувства, то тут же растеряю всё волшебство и опять стану обычной школьницей с плохими оценками по физкультуре и непомерным аппетитом.
Вот и всё. Надеюсь, маме не придёт в голову поцеловать меня перед сном. А папа не удивится, увидев, что меня нет в постели. Он привык к моим выходкам, и он не собирается меня переделывать и ломать, понимает, что если он что-то изменит, то это уже не буду не я, а какая-нибудь другая девочка. Или он просто не хочет, чтобы я стала похожей на маму, её пока что в единственном экземпляре хватает.
Я коснулась кончиками пальцев воды – всё это время я парила над тем самым озером, в котором нашли свой дом мои тапочки. О, а вот, кстати, и они, слишком лёгкие оказались, для того, чтобы утонуть.
Я надела их и пошлёпала по воде, точно по пляжу. Шлёп-шлёп-шлёп. Неуклюже, как утёнок. Ой, а если меня кто-нибудь схватит за ноги и вниз утянет? Ну что же. Вряд ли я погибну. Сегодня ведь всё только чудесное случается, значит, у меня отрастут жабры, чешуя и я стану жить вместе с подводным народом. Было бы интересно. Главное, не упоминать эту небольшую деталь в школьном сочинение о прошедшем лете, иначе мне точно не избежать встреч с доктором МакФатумом.
Пора домой. Светает. Скоро начнут рыбаки подходить.
Не хочется как-то, чтобы меня поймали на крючок.
* * *
Я дура. Я дура. Я некрасивая веснушчатая дура. И нос у меня картошкой. И губы тонкие. И мне ни разу в жизни никто не признавался в любви, только папа, но он не считается, потому что не может на мне жениться. А больше меня никто в жёны и не возьмёт. Готовлю я плохо, вечно «не здесь» и болтушка, конечно, жуткая. И зачем я только рассказала маме о ночном полёте? А потом и кролика зачем-то приплела. Это ведь только моё было. Моё, личное, больше ничьё, я даже в личный дневник не стала это записывать. Это всё равно, что одолжить кому-то свои трусы. Они теперь грязные. Хорошо, что мама не чувствует ни полёт, ни прикосновения рук к Шляпе. У меня хоть что-то своё останется.
Я сижу у доктора МакФатума и держу в руках чашку с чаем. Мне не нравится эта чашка. И чай не нравится. Я больше молоко люблю. Оно такое… белое. И сразу альпийские луга представляются, коровы, красивая доярка с длинными светлыми косами и румянцем во всю щёку.
- Роза. Это просто плод твоего воображения. Ты не можешь смириться с тем… что ты больше не можешь колдовать. И поэтому твой мозг пытается создать иллюзию, пусть правдоподобную, но иллюзию, понимаешь?
Доктор МакФатум очень красивый: у него ясные голубые глаза и кадык. И голос, Мерлин, какой голос, до костей пробирает.
- Да не нужно мне ваше колдовство! – меланхолично произнесла я и сделала глоток. – Зачем? У меня своя магия. Так даже лучше.
Я ценю, что есть. Но я не стала озвучивать последнюю мысль вслух, ни к чему.
Доктор МакФатум тяжело вздохнул.
Я превратила чай в молоко. Всё-таки, чай – та ещё гадость. Особенно без сахара. Но сахар кладут только послушным пациенткам.
- Лучше? Чем же лучше?
Из него рвётся усмешка. Снисходительность. Изнутри разорвёт. А меня раздражение. Ненавижу его, ненавижу, ненавижу и маму ненавижу. Вот так вот. У них всё такое солёное на вкус: и мысли, и слова, и поступки и взгляды, меня сейчас стошнит.
- У меня сила от Бога. А у вас – мелочь со сдачи.
В кабинете было душно. Я всегда плохо переносила жару: она выматывает и как будто на голову меховую шапку надевает, тяжёлую, между прочим, шапку.
Зря я с ним так грубо, я ведь так на самом деле не думаю, просто накипело, ей-богу накипело. И жарко, и доктор МакФатум мне надоел до чёртиков, и мама, и опять жарко.
Сейчас я попаду в эпицентр Бури. Сердце чувствует – сейчас вылетит из груди и забьётся на бежевом ковре бешено. Странное будет зрелище, может быть, даже я его увижу, если проживу ещё несколько секунд по инерции. Проживу? А чёрт знает, плохо учила в школе биологию. Жгло кожу на груди, как раз в том месте, где люди обычно носят крестик. Не знаю, как я это поняла. Просто мелькнула мысль, чужая мысль, не моя. Я обычно не обращаю внимания, носят ли люди крестик, и, уж тем более, как он там висит, а кто-то в моей голове обращал и запоминал. Кто-то внутри моей головы. Там ведь кто-то есть, это я чувствую так же, как и приближающую кульминацию. Кто-то внутри моей головы шевелится, больно, у меня голова сейчас на куски развалится, и её осколки будут походить на осколки разбитой посуды.
Кто-то внутри моей головы выпрямился во весь рост – в затылок словно иглу вогнали.
Кто-то внутри моей головы размял мышцы – из носа потекла кровь.
Доктор МакФатум встал. Он связан с тем, кто сидит у меня в голове, иначе, почему он не удивляется, а улыбается? Хоть оба слова и начинаются на букву «у», но перепутать их сложно.
Доктор МакФатум сел передо мной на корточки и протянул руки. Жуткая у него улыбка. И глаза как у того кролика, с пустотой гостиной.
И тут я поняла.
Нам дали один галлеон.
У меня пятнадцать сиклей.
На всех остальных волшебников приходится два.
Деньги от лукавого, небо для них слишком высоко.
Я сжала ладони доктора МакФатума и улыбнулась в унисон с тем, кто внутри моей головы.
Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: "я Христос", и многие прельстят." (Мф.24:4-5)
