Глава 1Название: "Это Апокалипсис, детка"
Автор: AtraNotte
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Персонажи и пейринги: Клэр Новак/Кас, Дин; Клэр-центрик, ПОВ Клэр.
Категория: джен, гет
Жанр: future-fic, апокалипсический мрачняк, но без извращений. Если не считать пейринга ))
Дисклеймер: все равно мне ничего не дадут.
Статус: закончен
Саммари: Клэр в Читакуа, по мотивам 4.20 и 5.04.
_______________________________________
This is the end,
Beautiful friend.
This is the end,
My only friend, the end
Of our elaborate plans, the end,
Of everything that stands, the end.
No safety or surprise, the end.
I'll never look into your eyes... again.
Can you picture what will be
So limitless and free?
Desperately in need of some stranger's hand
In a desperate land.
Doors. The end.
[1]
Каждое утро, просыпаясь и поднимаясь с кровати, я первым делом перевожу красный бегунок в календаре на следующую цифру. Наверное, эта дурацкая традиция осталась у меня из моего короткого счастливого детства: отмечать крестиком дни до каникул, до папиного отпуска, до летней поездки на Гавайи. Тогда казалось, что впереди у тебя бесконечность, и кресты ставились без сожалений и без задних мыслей. Теперь, передвигая бегунок, я смотрю на все эти дни позади меня, и удивляюсь, что еще жива.
Меня привезли в Читакуа с рассеченной головой, и первое, что я помню о своем там появлении, - крепкие металлические прутья, в которые я уперлась лицом, силясь подняться и жмурясь от боли. Прутья огромной медвежьей клетки, где меня продержали полдня, ожидая, пока проявится вирус. Помню, как я спросила у первого, кто подошел на меня взглянуть, о моих матери и тете.
- Они мертвы, - сказал парень со знакомыми зелеными глазами и поджал губы, глядя мне в лицо. – Мне жаль.
Мне показалось, что ему не было. Я не плакала и не кричала. Не билась в истерике. Просто сидела, не шевелясь и едва дыша, и пыталась осознать, что их больше нет. Что у меня совсем никого не осталось.
Парень с зелеными глазами бросил мне бинты и антисептик. Отпил виски из своей фляжки, прополоскал горло и, смерив ее взглядом, швырнул в клетку и ее тоже.
- Это Апокалипсис, детка, - сказал он, уходя. – Если через четыре часа ты не станешь Годзиллой, мы тебя выпустим.
- Ты меня спас? – выдавила я, не узнав свой голос. – Я тебя помню. Мы виделись раньше?
Он развел руками и натянуто улыбнулся.
- Меня зовут Дин.
- Меня…
- Клэр. Я знаю.
На пороге Дин столкнулся с ним. Что-то объяснил, горько и жестоко усмехнувшись. Он повернулся ко мне, и мы встретились взглядами. Он – ангел с лицом моего отца. В его плаще и костюме. Он смотрел на меня, склонив голову набок. Мне казалось, ему тоже не жаль.
Мне было четырнадцать.
[2]
- Эй, Клэр! Черт побери, скоро уже завтрак?
- Пять минут, - кричала я в ответ, высовываясь из-за клеенчатой занавески.
- Я голоден, как зверь. Еще немного, и я сожру твои сандалии.
Прекрасные сандалии из коричневой кожи. Этого нельзя было допустить.
- Сейчас, Бобби!
Закусив губу, я мешала огромным половником пюре в кастрюле.
Говорят, когда Читакуа только появился, в нем было около полутысячи человек. Сейчас нас оставалось сорок пять, большая часть – женщины. Женщины готовили еду, стирали, шили, убирали, следили за детьми и ласкали мужчин по ночам. Мужчины охраняли лагерь, выезжали на зачистки, отвечали за провизию и ремонтировали наши худые домишки. Мы быстро иссякали. Виной тому была даже не война и не Кроатон – люди сами изводили себя. Кто быстрее, кто медленнее. Таблетками, выпивкой, бритвой и веревкой. Похороны были каждую неделю.
Сегодня мы хороним Бобби. Его застрелили в его собственном доме. Он был резковат, несчастен и добр. Бобби был моим другом.
[3]
Теперь, через три года, я понимаю, как необходимо и важно не окунаться в жалость. Ни к себе, ни к другим. Жалость губительна, она не дает мыслить, функционировать, помогать тем, кто нуждается в помощи. Дин выдавил ее из себя. Другие – тоже. У всех, кто смог здесь выжить, выдержка опытных хирургов.
Люди льются потоком. Потерянные, уставшие, напуганные. Я уже не всегда знаю истории и помню имена тех, кто погиб. Только лица. Они снятся мне по ночам.
Помню еще, что когда мне исполнилось пятнадцать, я как-то зашлась в ужасе от мысли, что могу умереть, не узнав, что такое любовь. Я не стала ждать, пока она придет ко мне сама, - я пошла ее искать. Было немного стыдно, но еще страшнее казалось не попробовать. Я выбрала парня из новеньких, молчаливого, упрямого и ранимого. Он много читал, рисуя на полях наброски, и был совсем одинок. Через пару дней я попросила его меня поцеловать. Он поцеловал. Скупо, неумело и нежно. Когда он отстранился, я улыбнулась и, не говоря ни слова, прижалась к нему, дрожа от вечернего холода и охватившего меня непривычного томительного чувства. Через неделю на вылазке в город демоны подарили ему Кроатон, а наши – пулю в висок. Так мне сказали.
Иногда меня мучает мысль, что все дорогие мне люди не имеют могил. Их трупы сгнили в домах и на улицах разрушенных городов, где их оставили, не имея возможности похоронить или оттащить во время боя. У них не будет этой последней формальной дани: кладбищенской плиты с именем, датами на концах длинного тире и краткой эпитафией. Их могилы в наших сердцах и головах. Их память жива, пока живы мы.
[4]
- А я тебе говорю, что она не будет никаким чертовым сосудом для твоего дружка! – Дин стиснул зубы и подался вперед.
Кастиэль нахмурился. Он тоже злился.
- Это необходимо, Дин. Ангелов все меньше и меньше. Близится Армагеддон.
- Я сказал, нет. Вы и так отняли у девочки отца, может, будет честно хотя бы оставить ей ее саму?
Я прокашлялась и, скрипнув дверью, вошла в сарай, где они спорили. Я не хотела подслушивать – так получилось.
- Я согласна, - сказала я тихо. Пульс бился, как сумасшедший, и каждый удар отзывался у меня в голове. – Если это поможет, я согласна.
Они повернулись ко мне. Дин смотрел на меня, вздернув брови в удивлении, Кастиэль – с любопытством.
Дин покачал головой.
- Я уже слышал это однажды. Хрена с два я это допущу – ты не знаешь, на что идешь. Я тебя вытащил из того дома, и я говорю, что архангельских спецэффектов тут не будет.
- Дин… - укор от Кастиэля.
- Дин… - неловкое возражение от меня.
- Только через мой труп. Закрыли тему.
Кас покачал головой.
- Не говоря уж о том, что ты здесь готовишь самые вкусные бургеры, - шепнул мне Дин, шагая к выходу.
- Я все слышал.
- Наплевать, - не оборачиваясь, отмахнулся Дин.
Он ушел, и мы с ангелом остались одни. Я долго глядела на него, а он – на меня, сочувственно, виновато, прежде чем я, не выдержав, шагнула к нему и обняла, по-детски крепко обхватив руками и прижавшись щекой к мягкой ткани плаща. Мои слезы оставляли на ней мокрые следы. Я плакала – первый раз за долгое время – а он мягко провел рукой по моим волосам. Я не хотела его отпускать. Я жалела, что мне пришлось.
[5]
- Клэр, будь добра, завари мне кофе. Покрепче.
Он стоял на крыльце домика, где я жила, вцепившись в перила и едва держась на ногах. От него сильно тянуло травяным запахом абсента.
Я выдохнула, поджав губы.
- Тебе нужно что-нибудь от отравления.
Он покачал головой и расплылся в широкой пьяной улыбке чеширского кота, наглотавшегося валерьянки.
- Мне нужен кофе.
Я пожала плечами.
- Хорошо.
Когда я вернулась, он сидел на ступенях и глядел на закатное небо, глубоко вдыхая прохладный вечерний воздух. Я протянула ему чашку с крепким кофе и села рядом.
[6]
Он быстро слетел в эту яму, не стараясь хотя бы изредка цепляться за протянутые ему руки и за комья земли на стенках. Проделал длинный, но быстрый путь. Потерял последнее и главное, что у него было и давало ему решимость, - веру. Ему всё стало всё равно.
Я помню, как его принесли на наспех сделанных носилках в небольшой домишко с маленькими узкими окошками, который служил у нас кладовой. Я перебирала там крупу и выронила банку от неожиданности. У него был кошмарный открытый перелом. Сочилась кровь. Ребята, что принесли его, пошли искать кого-нибудь, кто мог бы привести ногу в порядок – в то время у нас в лагере был доктор – а я, не зная, как помочь, осторожно села рядом и взяла Каса за руку. У него на лице было написано безграничное удивление, а по щекам струились слезы. Я испуганно и малодушно стерла их, чтобы никто больше не увидел, потому что ангелы не могли плакать. Даже от такой ужасной боли. Особенно из-за нее.
Я была рядом и после – все два месяца, что он не мог подняться с постели. Новости быстро разошлись по лагерю, люди роптали. Они были напуганы. Если ангел ломает ногу и не может ее вылечить в мгновение ока – это плохой знак. Все понимали это.
А потом он выздоровел. Потом были виски, абсент, амфетамины и секс. Каждую ночь стоны из дома, который ему отдали в личное пользование. Иногда он приходил ко мне, посидеть на крыльце и попить чаю.
Мне говорили, как однажды он крепко поругался с Дином из-за того, что с ним сталось, и Дин его ударил. Бывало, и мне тоже хотелось наброситься на него с кулаками, расшевелить, привести в чувство, но я не могла. Ударить его теперь казалось чем-то подлым и низким – словно бить старика или ребенка.
Дин и сам изменился. Он шутил редко и мрачно, его взгляд потух. В нем была тусклая решимость не бросать дело не потому, что он верил в успех, а потому что в этом видел свой долг и не мог позволить себе сдаться без боя. Он тоже много пил, но редко бывал пьяным.
[7]
- Второе отделение уже вернулось? – спросила я, глядя себе под ноги на деревянную ступеньку.
В воздухе стоял приятный кофейный аромат, перебивавший запах абсента и свежескошенной лужайки.
Кас покачал головой.
- Нет. Тебе не обязательно идти на кухню. Посиди со мной немного.
Он сделал последний глоток и отставил чашку в сторону. Я положила голову ему на колени, глядя наверх, на него и на небо за ним. Я смотрела на его лицо и больше не видела в нем моего отца. Это было другое лицо: впитав его в себя, оно изменилось, будто бы стало близнецом того родного человека, которого я знала и любила с колыбели. Близнецом, но не им, не его. Это лицо я любила совсем по-другому. По-другому хотела прижаться щекой к небритой щеке и поцеловать в губы, крепко, с выдохом. Я могла бы. Мне было семнадцать, и никто не стал бы меня осуждать. Но я просто лежала, раскинув длинные волосы на его коленях и зная, что скоро у Каса совсем по-человечески затекут ноги, он, поморщившись, пошевелит ими, а я, чуть не свалившись, засмеюсь и шутливо стукну его по животу.
Скажу: «Эй, держи пресс».
А пока он молчаливо не отрывает взгляда от пурпурно-желтого неба с далекими мелкими облаками – будто смотрит издали на дверь дома, по которому тоскует и в который не может больше войти. Вокруг война и разруха, и на фоне разбитых машин, воронок в асфальте, разбомбленных зданий пустующих городов только оно, небо, кажется вечным. Спокойным, равнодушным и мудрым.
Желтеющие листья легко подрагивают от ветра, где-то невдалеке протяжно воет собака. Я улыбаюсь, опуская веки. Мне хорошо.
