Глава 1- Гермиона?
- Полтора месяца, - со вздохом.
- Рон?
- Чуть меньше. Недель пять, - устало качает головой. – А ты думал, будет меньше? Или больше?
- Не знаю.
- И я не знаю. Мне не хотелось об этом думать.
- Джинни?
- Пятьдесят три дня. Ровно. Тогда мне казалось, что это имеет значение.
- А разве нет?
- О, Мерлин… поживем-увидим.
- Увидим, - отвечает едва слышно. – Я пошла, - берется за дверную ручку.
- Удачи тебе.
- Удачи всем нам.
- Можешь мне обещать кое-что?
- Что? – она отпускает ручку и поворачивается к нему всем корпусом.
- Обещай мне, что, когда мы отправимся домой, ты не будешь больше петь эту песню.
-Отчего же? Это моя…пусть не совсем моя, привычка. Где-то там, за морем, где-то там, за морем, где мы будем…
- Ты слова перевираешь.
- Слегка. Но так надо. Можешь мне поверить.
- Прости, - в его голосе звучит раскаяние. Раскаяние ему вообще всегда прекрасно удавалось, словно он начал его испытывать, едва появившись на свет. - Я несу чушь. Тебе ведь тяжелее, чем мне.
- Думаю, ты и сам знаешь, кому сейчас тяжелее, чем нам с тобой, вместе взятым.
******
- Луна?
- Кто же еще?
Луна подходит к Гарри, сидящему на постели, садится рядом.
- Ну, рассказывай, - говорит она и делает вид, что готовится слушать. Но, если бы Гарри в этот момент посмотрел на нее, то заметил бы, что Луна его вовсе не слушает. Сидит, уставившись своими широко распахнутыми светлыми глазами в зарешеченное окно, и тихонько напевает: «Где-то там, за морем, где-то там, за морем, где мы будем…»
И Гарри покорно начинает рассказывать все с самого начала. Не то чтобы это было нужно ему самому, но раз Луна хочет, он расскажет. Пожалуйста. Сколько угодно.
- Мне нужно было самому погибнуть, - говорит Гарри, - убить чертова Темного Лорда, и тут же умереть самому, в тот же миг. Я бы сделал все, все, чего от меня ждали…
- Ты сделал, Гарри, ты сделал даже больше.
- Я сделал больше, о да, я сделал намного больше, чем все ожидали, - монотонно бормочет Гарри, и тогда они решили убить всех моих друзей. Из мести. Я должен был умереть, потому что мертвым мстить не принято. И я виноват. Виноват перед всеми вами. Перед Роном, Гермионой, Джинни…перед Джинни я виноват особенно, я не должен был позволять себе…не должен был позволять ей…
- В этом нет твоей вины, Гарри, - тихо говорит Луна, гладя его по руке.
И он послушно повторяет за ней:
- В этом нет моей вины. Моей. Вины. Нет. А чья тогда есть? Чья вина в том, что нет больше никакого «трио» и никогда уже не будет? Нас трое было, а теперь я один…и не три точки, через которые можно провести только одну плоскость…ты представь только, три точки…Дадли наверняка и не открывал своих школьных учебников, а я читал их, я знаю…теперь одна только точка осталась, вся моя жизнь сжалась в одну точку, Луна. Ты-то меня понимаешь?
- Мы все тебя понимаем, Гарри, - мягко говорит Луна. – И Рон, и Гермиона… все тебя понимают и не держат на тебя зла. Разве они не говорили тебе этого, Гарри?
- Говорили, - кивает Гарри. – Говорили. Только, знаешь, я им не верю.
- Не веришь или не хочешь верить?
- Не могу поверить. Хоть и слышал это от каждого из них по много раз.
- А мне поверишь, если я тебе скажу, что это так?
- Тебе- поверю, - соглашается Гарри, и Луна испускает едва слышный вздох облегчения: вроде бы все идет как надо, да только надолго ли этого хватит?
- Знаешь, почему я тебе верю? – Гарри внимательно смотрит на Луну, и та спрашивает:
- И почему же?
- Потому что ты все знаешь. Ну, о том, во что люди не верят. Помнишь, как ты про голоса за занавесью мне рассказывала?
- Помню. И ты поэтому мне веришь?
- Да. И не только. Вот эту песню ты поешь, думаешь, я внимания не обратил…давно я ее от тебя не слышал, а последние недели – прямо каждый день. Ты ведь все знаешь, Луна, да? Ты знаешь, что они не умерли, они ждут меня, ждут…где-то там, за морем…но я не могу туда отправиться, у меня тут остался Ремус, у меня тут родители Рона, Тонкс…я им здесь нужен, понимаешь? Они говорят мне, что я им нужен, а сами глаза все время отводят, будто я уже умер…
- Ты не умер, Гарри. И ты им всем нужен. Здесь.
- Здесь, да. А не там, за морем. И я буду здесь. А они будут ждать меня там, да?
- Будут. Сколь угодно долго. Тебе незачем торопиться.
- Где-то там, за морем, - напевает Гарри, пытаясь воспроизвести мотив как можно более точно, - где-то там, за морем, где мы будем…А знаешь, Луна, я верю, что мы там обязательно будем. Я знаю, что эта песня – не вранье. Я уже изрядно наелся вранья в этой жизни. Где-то там, и никто не знает, где именно, а если не знаешь точно, то и не соврешь, правда?
- О, Гарри…
- Теперь я почти спокоен. После всех этих месяцев уже пора, не правда ли? – Гарри говорит тихим ровным голосом, старательно выговаривая слова, будто пробуя их на вкус, пытаясь ощутить их на языке: он слишком давно не чувствовал вообще ничего – ни жары, ни холода, ни вкуса пищи, ни чьих-то прикосновений – вообще ничего. Все было нейтральным. Пресным. Одинаковым. Разъедающим душу. Гарри чувствовал, что он не вправе радоваться жизни, да и просто - жить, если дорогих ему людей больше нет рядом. И не так уж важно, по его вине это случилось, или нет.
- Пора, пожалуй, - Луна рассеянно улыбается, - ну наконец-то. Если бы ты знал, как мы все этого ждали…
- Вы все…а, ну да. И они тоже ждали – там, за морем. Правда?
- Правда. Ну конечно. Мы знали, что все будет хорошо. Знали, что ты не подведешь тех, кто на тебя рассчитывал.
- Не стоило им на меня рассчитывать, - Гарри мотает головой. – Я и сам на себя не могу рассчитывать.
Луна украдкой приподнимает рукав и смотрит на часы. Пора, пожалуй. Пора домой. Гарри хватает ее за руку, переворачивает руку девушки ладонью кверху, и смотрит, жадно, словно в последний раз, смотрит на ее ладонь, на длинную, такую лживо-длинную линию жизни, сжимает хрупкую ладошку пальцами, пока Луна не высвобождает руку: ей больно. Гарри замечает, что Луна делает шаг к двери, и спрашивает:
- А ты еще придешь? Ну пожалуйста, - лицо у Гарри словно у ребенка, который тянет мать к витрине магазина игрушек. – Придешь?
- Ну конечно, приду, разве я могу не прийти? Не провожай меня, я уж как-нибудь сама найду дорогу.
Луна ненавидит песню, которую так часто напевает, она никогда не слышала голосов за занавесью и никогда не верила в Морщерогих кизляков. Но Гарри об этом знать вовсе не обязательно.
И Гарри не трогается с места, потому что знает – ему нельзя туда, куда она уходит. Пока еще нельзя. Гарри смотрит, как Луна идет к двери, и у него сжимается сердце. Слезы струятся по его лицу, это его первые слезы за очень долгое время. Гарри размазывает их сначала ладонью, потом рукавом пижамы, затем он подносит ладонь ко рту и слизывает с нее горьковато-соленые капли. Тут же вцепляется зубами в согнутые пальцы, прокусывает их, желая заглушить одну боль другой. Появляется кровь, капает на пижаму, на простыни. Гарри заматывает прокушенную руку краем одеяла и опускается на подушки.
Ему надо поспать. Впервые за очень долгое время ему хочется спать.
Гарри знает, что пока ему нельзя к остальным, к тем, кто ждет его там, за морем, как уверяет Луна. Что ж, ей лучше знать. А когда ему, Гарри, тоже можно будет туда, зависит только от него самого. И он сделает все возможное.
Луны давно уже нет в комнате, а Гарри еще долго слышится ее тихое пение.
«Где-то там, за морем…»
«Где-то там, - думает Гарри, засыпая, - когда-нибудь я тоже там буду, вместе с ними».
*****
- Ну и как он?
- Подожди пару минут, я вся вымотана, - Луна устало прислоняется к стене. Из ее глаз уходит отрешенное выражение, радужка темнеет, волосы укорачиваются и из светлых становятся рубиново-красными. – Рем, я не могу больше. Не могу. Уже целых полгода. Каждый день.
- Понимаю, - Рем берет лицо Тонкс в ладони и внимательно вглядывается в ее глаза. – Но ведь это – последнее средство, и мы оба это знаем. Целители почти уже отступились. Впрочем, что удивительного: за два года – ни единого сдвига к лучшему. Да все это знают, иначе не стали бы тебя просить.
- Даже если бы не попросили – я бы согласилась. Знаешь, мне показалось, что сегодня дело сдвинулось с мертвой точки. Посмотрим, что скажут целители.
- Ты ведь то же самое говорила после тех полутора месяцев…
- Сейчас-то всего две недели прошло, Рем, но мне кажется…хотя, может, я просто слишком хочу в это поверить. – Рем не отвечает. Молча берет ее под руку, и, бережно поддерживая – походка у Тонкс нетвердая, словно девушка сильно пьяна, ведет ее к выходу из больницы имени Святого Мунго.
- Пошли домой, Рем. И никаких больше песен. На сегодня – никаких больше песен. Никакого чертова моря.
Но, медленно ковыляя по коридору, держась за руку Рема, она все-таки тихонько напевает себе под нос: «Где-то там, за морем, где-то там, за морем, где мы будем…» *
-the end-
* изрядно перевранные слова из песни Ф. Синатры “Somewhere beyond the sea”
