Глава 1I have eaten your bread and salt.
I have drunk your water and wine.
The deaths ye died I have watched beside,
And the lives ye led were mine.
Was there aught I did not share
In vigil or toil or ease, -
One joy or woe that I did not know,
Dear hearts across the seas?
I have written the tale of our life
For a sheltered people’s mirth,
In jesting guise - but ye are wise,
And ye know what jest is worth [1].
Она сразу ему не понравилась.
У нее был слишком правильный голос, произносивший слишком прилизанные слова – как будто она заучила фразы наизусть, десятки тысяч фраз. У нее всегда были сотни ответов. Фальшивых, разумеется. Что-что, а чувствовать фальшь Том научился рано: в приюте это жизненно необходимо.
Она была насквозь фальшивой, маленькой (хоть и старше Тома на целый год) и почти не боялась его взгляда. Все остальные боялись – кроме профессора Дамблдора и этой… Минервы Макгонагалл. А еще она была гриффиндоркой.
Она сразу ему не понравилась, и он решил ее убить.
Сначала Том решил отравить Макгонагалл. Пробраться в запретную секцию за необходимым рецептом, а потом стащить необходимые ингредиенты из кабинета Слахгорна оказалось проще простого. Но потом он решил, что яд – это глупо и по-детски, и убивают так только беспомощные идиоты.
Идеальным вариантом стала бы, конечно, Авада Кедавра, но пытаться научиться ей в школе слишком опасно, тем более что Дамблдор не выпускал его из поля зрения.
В Запретном лесу – разумеется, он отправился туда, только тупоумные слабаки не сделали бы этого – он встретил змею.
Змея, кажется, испугалась. Во всяком случае, его приказу убить Макгонагалл перечить не пыталась. Сказала, что сделает все при первой же возможности, и быстро уползла. А он еще долго стоял, прислонившись к дереву, усталый, и думал, что ему вдруг стало страшно.
Интересно, почему?
Змея уже почти подползла к этой идиотке, а он вдруг передумал. Сообщить об этом змее так, чтобы никто из окружающих не принял его за душевнобольного и не говоря при этом на серпентаго, было достаточно проблематично.
Это Макгонагалл во всем виновата.
В третий раз убить ее он решил спонтанно. Они оба были в библиотеке, и больше никого там не было, даже библиотекарша куда-то ушла, и на столе Тома стоял тяжелый подсвечник, и девчонка сидела к нему спиной…
А потом она обернулась, всего на секунду, и даже ничего не заметила. Но подсвечник он все равно выронил.
Да к дьяволу ее.
***
В коридорах много факелов. Слишком много, и Минерве неуютно, она предпочитает мягкий полумрак. Но такого в замке, кажется, нет вообще, потому что ледяная темнота слизеринских подземелий - это совсем другое, хотя и она лучше этого света. Он слишком фальшивый.
Уже половина одиннадцатого, и второкурснице Макгонагалл давно пора быть в своей спальне, но она умудрилась глупо заблудиться, хотя, казалось бы, негде - замок она знает идеально. По картам, разумеется, которых в библиотеке достаточно, а не из личного опыта.
Тем не менее, о наличии в замке вот этого конкретного коридора она до сегодняшнего вечера и не подозревала. Впрочем, и о предыдущих... пяти? десяти? пятнадцати? тоже. Это все странно, конечно, но...
- Привет.
Минерва вздрагивает: она не думала, что встретит кого-то в одном из этих несуществующих коридоров. Кем-то оказался мальчик в слизеринской форме, с виду младше ее, сидящий на окне с отсутствующим видом. Минерва, кажется, запомнила его на церемонии распределения:
- Риддл... Том Риддл, да? Здравствуй.
- Минерва Макгонагалл. Ты помнишь мое имя? Я удивлен. - Голос у Тома ровный, слишком, раздражающе ровный, и удивленным он не выглядит точно, просто... никакой.
Впрочем, если человеку хочется среди ночи сидеть на окне и врать о своих эмоциях, какое ей, Минерве, до этого дело? Она хочет добраться до гостиной, а он может знать, как отсюда выбраться:
- Ты случайно не знаешь, что это за место и как мне попасть в свою гостиную? Я просмотрела все книги в открытом доступе, в которых имелся план школы, но эти жуткие коридоры...
- На картах их нет. Не только в открытом доступе - вообще. Ты боишься этого места, да?
- Нет. Не боюсь. Просто здесь слишком светло.
Вот теперь он выглядит по-настоящему удивленным:
- Да, ты действительно не боишься. Забавно.
- А ты - боишься? - Глупо спрашивать, конечно, видно же, что ему на все плевать, такой точно не будет почти что в панике носиться по незнакомым коридорам. Впрочем, вряд ли есть какие-то коридоры, которых он не знает. Маленькая совершенная слизеринская зараза. Он тоже страшный, как и эти коридоры, но Минерва почему-то не боится.
- Да, боюсь. Только не удивляйся так явно, будь любезна.
Можно, конечно, отрицать и возмущаться, но это неразумно - все равно ведь поймет. И откуда он все знает?
- Хорошо. Не буду. Ты здесь, чтобы перестать бояться, это понятно. А зачем здесь я?
Она уверена, что Том знает. И что он ответит. И он отвечает:
- Потому что все остальные тоже боятся. А тебе просто неприятно. Это интересно. А свет действительно слишком яркий.
И все растворяется в темноте.
***
Он любит страх. Страх отчаянный, яростный и сильный. Такого почти не осталось, потому что люди разучились бояться по-настоящему. Неумение бояться не одно, их целых четыре, и это, кажется, единственное, в чем люди делятся точно по факультетам.
Слизеринцы рациональны и немножко трусы, и потому они боятся постоянно. Понемногу. Это предосторожность, спасающая их от настоящего страха: на него не хватает ни сил, ни эмоций. Постоянно бояться – тяжкий труд. Такой страх рано или поздно становится неотъемлемой частью личности. Это скучно.
Рэйвенкловцы не любят скучать. Со страхом они предпочитают экспериментировать: игнорировать опасности мелкие (предварительно рассчитав и убедившись, разумеется, что они именно мелкие и ни во что крупное не выльются) и всегда бояться (но в меру) вещей более серьезных Конечно, это рискованно. Можно и ошибиться. Но студенты Рэйвенкло никогда не ошибаются, и это тоже скучно.
Хаффлпафцы с каким-то болезненным упоением боятся всего, причем одинаково сильно; для них что конец света, что таракан в углу. Таракан, может, даже пострашнее, потому что вот он, рядом, а конец света не слишком хорошо заметен, пока не наступил. Сначала такой страх забавляет, но недолго. Слишком просто. Слишком скучно.
Гриффиндорцы, как ни странно, любят страх больше всех, ведь без него не существует храбрости. Они боятся сильнее прочих, напоказ, чтобы так же напоказ преодолевать себя и поступать, как должно. Забавно, но все равно скучно.
Минерва Макгонагалл была в этом обыкновенной гриффиндоркой – до этой зимы. Но после рождественских каникул что-то изменилось: она словно надела непроницаемую маску. По-настоящему непроницаемую, какую безуспешно пыталась создать несколько лет. Наблюдать за этими нелепыми попытками, неуверенными и в то же время самодовольно-острыми, было смешно. Она не гриффиндорка. Впрочем, она вообще не имеет отношения ни к одному из факультетов, и прекрасно это понимает, и именно поэтому ведет себя так по-гриффиндорски. Потому что это правильно. Ей нравится, когда все соответствует представлениям окружающих о правильной действительности. Ему нравится разрушать это - может быть, если разрушить непоправимо, она разозлится. Или испугается. Это будет интересно.
Но она безразлична ко всему, и это стало настоящей маской, неотъемлемой частью ее личности. У нее остался один страх - страх потерять эту маску, он висит в воздухе, густой и тяжелый, и пахнет как-то... Болезненно и непонятно. Но это хороший запах, правильный.
Разумеется, он знает, в чем дело. Знает – только это никак не помогает.
Все ее страхи вытеснил еще один, новый. Анимаги, в отличие от тех же оборотней, в образе животного продолжают мыслить по-человечески. Но волшебник в анимагической форме именно потому гораздо ближе к животному, чем оборотень - он все понимает. И однажды может начать понимать слишком много.
Минерва Макгонагалл боится забыть, что она человек.
И поэтому он заставит ее забыть.
Вчера в библиотеке она чуть вздрогнула, увидев в учебнике изображение кобры. В ее движении было что-то кошачье, хотя уловить разницу можно только тогда, когда ты знаешь.
Он знает.
***
Она никогда не понимала девочек, считающих, что болеть и падать в обмороки – это так здорово. Болезни – признак старости, как минимум надвигающейся, а чаще уже вступившей в свои страшные права. И слабости. Минерва всегда терпеть не могла и то, и другое. Разница только в том, что в шестнадцать она и о старости, и о слабости только слышала. Теперь, в пятьдесят три, все несколько изменилось.
Но по крайней мере одно осталось прежним. Дурацкие, нелепые и неуместные приступы гордыни никуда не делись. Именно поэтому она, профессор Минерва Макгонагалл, преподаватель трансфигурации, декан факультета Гриффиндор, крадется, как последняя пятикурсница, к комнатам этого мальчишки, Снейпа. Вместо того, чтобы подойти к Поппи. Мысль о том, чтобы попросить зелье у Снейпа, была отметена сразу, стоило только представить, с каким видом ухмыльнется этот «профессор».
Дверь не заперта. Странно: Снейп мало похож на человека, который плюет на элементарную безопасность – тем более сейчас, когда…
Когда кто-то быстрым шагом приближается к двери. Мерлин. Минерва превращается, оглядывается, но на поиски подходящего укрытия уже нет времени, и она проскальзывает в соседнюю дверь и ныряет под кровать.
Кровать. Северус Снейп. Минерва Макгонагалл сидит в пыли под кроватью этого, Гриндевальд его раздери, профессора? В его спальне? Пожалуй, надо было идти к Поппи.
Но укрытие она в любом случае выбрала неудачно, потому что через несколько секунд Снейп заходит в спальню. Как весело. Что, интересно, ему здесь нужно днем? Не поболтать же по каминной сети он сюда пришел, в самом деле.
О. Именно за этим. Может, все же попробовать аккуратно прошмыгнуть в коридор за его спиной? Минерва терпеть не может подслушивать чужие разговоры.
Она уже начинает потихоньку выбираться из-под кровати и примеривается к приоткрытой двери, когда слышит голос, заставляющий ее замереть:
– В самом деле, Северус, это переходит все границы. Я начинаю сомневаться в твоей верности.
– Мой лорд, я могу все объяснить. Это…
– Мне не нужны объяснения. Мне нужны результаты работы – твоей работы, Северус. Так почему в таком случае я до сих пор их не вижу?
Этого не может быть. Не. Может. Этого. Быть.
Том Риддл… Нет, Волдеморт разговаривает со Снейпом. В Хогвартсе. Это нелепо, глупо, это такой абсурд, что в него невероятно сложно поверить, потому что решиться на подобное может только безрассудный идиот, которым Том никогда не был, но тем не менее это так.
Можно… Нужно выскользнуть из комнаты, незаметно и тихо, она умеет, и бежать к Дамблдору. Конечно, Том успеет уйти, но все-таки пользование каминной сетью оставляет следы. Потом, у них останется Снейп, так что, скорее всего, все получится. Нужно идти сейчас, пока разговор только начался, тогда будет больше шансов застать Тома по возвращении.
Вот только…
В библиотеке пусто и тихо. Слишком пусто и тихо – особенно если учесть, что экзамены начинаются через две недели. Но, конечно, в свете последних событий это объяснимо: нет желающих проводить вечера вне факультетских гостиных, пока открыта Тайная Комната. Кроме Тома Риддла и Минервы Макгонагалл, разумеется.
Впрочем, Минерве сейчас тоже не слишком хочется учиться, потому что появились (что редкость) более важные проблемы:
– Нет, Том, только представьте себе – они отказались! Как будто мы первокурсники, а не совершеннолетние волшебники! Директор Диппет сам говорил, что для патрулирования школы не хватает людей. А преподаватели и школьный персонал, помимо прочего, должны выполнять свои непосредственные обязанности, не могут же они не спать сутками.
– Минерва, у вас, между прочим, тоже есть непосредственные обязанности. И этих обязанностей ровно в два раза больше, чем у преподавателей, поскольку вы староста школы.
– В том и дело: как староста школы, я обязана заниматься подобными вещами, и профессор Дамблдор мог бы…
– Не думал, что когда-нибудь скажу это, но профессор Дамблдор в данной ситуации совершенно прав. Патрулирование Хогвартса сейчас слишком опасно, и оно определенно не входит в обязанности старосты школы. Собственно, перечень ваших обязанностей записан в Уставе, и я сильно сомневаюсь, что вы его не читали. Так в чем проблема?
– Для вас, разумеется, никакой проблемы нет и быть не может. Я более чем уверена, что в следующем году, когда вы станете старостой школы, никто и ничто не сможет заставить вас шевельнуть пальцем, если это не прописано в Уставе!
– И вы абсолютно правы. Зачем?
– Да как вы… – Минерва вскакивает, слишком неосторожно, соседний стул, на котором лежит сумка Тома, опрокидывается, и все его вещи оказываются на полу.
– Простите, я сейчас все подниму.
– Не утруждайтесь, я сам могу… О.
Минерва поднимает одну из книжек. Она испачкана чем-то красным. Того же цвета была надпись в коридоре рядом с туалетом, в котором нашли ту девочку. Вот только там это была кровь. А здесь?
– Том.
– Да?
– Это не чернила.
Пусть он соврет. Пожалуйста, пусть он скажет все что угодно, только…
– Разумеется, это не чернила. Это кр…
Нетнетнет.
Кошки – хищники. И легко отличают запах крови от всех остальных запахов. И Том Риддл знает это не хуже, чем Минерва Макгонагалл. Но…
– Краска. Том, зачем вам понадобилась красная краска?
Он моргает. Изумленно. Это непривычно, но удивиться Минерва не успевает, через несколько секунд возвращается привычная вежливая улыбка:
– Отобрал у первокурсников, они перепачкали краской всю гостиную. Видимо, банка была открыта, потому краска и пролилась. Жаль учебник, он библиотечный. Ума не приложу, что теперь с ним делать.
– Понятно.
Краска в любом случае лучше крови.
Пожалуй, она немного ошиблась. Слабой она была уже в шестнадцать. И осталась такой в пятьдесят три.
Она выбирается из кабинета, принимает человеческий облик и не спеша идет в свой кабинет.
***
Он шел по другой стороне улицы. В маггловской одежде; наверное, поэтому она и не узнала его сразу. Скользнула взглядом по грязно-коричневой фигуре, неуютной, осенней, такой неуместной в предрождественской суете маленького заснеженного городка, поежилась и стала искать перчатки в сумочке.
Только разглядывая на ходу витрину книжного магазина (школьная невыветрившаяся привычка) она обратила внимание на отражение молодого человека с удивительно надменным взглядом. Поежилась, отвернулась – и вдруг поняла, кто это.
Он остановился в ту же секунду. Минерва тоже замерла, стараясь не смотреть на Тома. Голова немного кружилась – наверное, поэтому ей казалось, что вокруг никого нет, что все эти люди ненастоящие, и он самый ненастоящий.
Зато самый близкий – только протянуть руку.
Она и протянула – перешла на ту сторону улицы, игнорируя возмущенные крики магглов и гудки их странных драндулетов. Городу такое пренебрежение, кажется, не понравилось – она увязла в нескольких непонятно откуда взявших на проезжей части сугробах и споткнулась о бордюр.
Мир сразу стал четким и громким, и люди рядом снова стали именно рядом.
Черт.
Он достает фляжку из кармана нелепого осеннего пальто и протягивает ей:
– Драконья кровь. Она придает смелости. Вы все время боитесь моего присутствия, Минерва.
Она смотрит на него немного скептически, но берет фляжку и выпивает все. Там действительно кровь. Надо же.
Может, он правда умудрился открыть новый способ использования драконьей крови, пока был… А кстати…
– А где вы были эти пять лет?
Хм. Может быть, на самом деле – новый способ? Иначе с какой стати она задает подобные вопросы? Но тогда выходит, что драконья кровь придает не смелости, а наглости.
Он, однако, просто отвечает:
– В Албании. Можете не говорить, что вы с трудом представляете себе, что это и где находится, я догадываюсь. И кровь была моей, а не драконьей.
– Хм. Возможно, вы перепутали меня с Эйвери. Или с Розье. Или еще с кем-нибудь, я, к счастью, не настолько знакома с вашими… товарищами, чтобы их различать. Я даже знаю, представьте себе, кто такой Энвер Ходжа… Ах, простите, я оскорбила ваш слух, произнеся имя маггла.
– И вы даже не спросите, зачем мне это было нужно?
– Как будто вы станете отвечать.
– Пойдемте.
Он разворачивается и идет в ту сторону, откуда они пришли, сворачивает в переулок, чуть не доходя, и там, в ночной тишине, в трех шагах от шумной улицы, распахивает перед ней скрипящую железную дверь одного из домов.
Они поднимаются на четвертый этаж – маггловский, это чувствуется, хотя и странно, потому что с улицы дом кажется ниже.
Там, наверху, всего одна дверь, тоже скрипящая, но деревянная. Квартира за ней… уютная. Не похоже на Тома?
– Чья это квартира?
Он молча показывает ей то, что она, как ни странно, готова была увидеть с первой секунды их встречи. Труп маггла на полу. Аккуратный, без единой раны. Еще бы – Авада Кедавра не оставляет следов.
Она медленно, по слогам проговаривает непривычное для себя слово:
- Гряз-но-кров-ка.
Берет нож на кухне, приставляет лезвие к большому пальцу мертвого маггла – он еще теплый. Надавливает. Слизывает кровь.
А потом целует Тома Риддла.
***
Минерва не любит август. Постепенно леденеющее, но все еще летнее солнце, листья, уже пожелтевшие, но еще на деревьях, ожидание, нетерпение, временами пронизывающий холод, который чувствуется сильнее, чем осенью, потому что еще продолжаешь верить в тепло. Лето, которое уже перестало быть летом, но по каким-то непонятным причинам предпочитает притворяться.
Не любит – но проводить время предпочитает вне стен замка. Чаще всего в Запретном лесу. Для себя она объясняет это тем, что в лесу противоречивость месяца чувствуется еще сильнее, но в действительности дело не в этом. Там Минерва чувствует себя взрослой, ведь ученикам в нем находиться нельзя, а ей можно. Теперь можно. Она закончила седьмой курс тринадцать лет назад, но, находясь в Хогвартсе, до сих пор не чувствует себя взрослой. Хотя это глупо.
Холодно: Минерва никогда не надевает мантию, если служебные обязанности позволяют обойтись без нее. В тонкой кофте домашней вязки на ветру безумно холодно, но дрожать нельзя.
– Добрый день, Минерва… О, простите. Добрый день, профессор Макгонагалл.
Она вздрагивает.
Оборачивается – медленно-медленно, уже зная, кого увидит, но по-детски стараясь оттянуть момент, когда они встретятся взглядами.
– Мистер Риддл. Весьма неожиданно увидеть вас здесь.
– Не могу сказать того же. Ваше назначение на эту должность было весьма ожидаемым, знаете ли, а Запретный лес вы любили и в школе. Не могу, кстати, сказать, что это положительно характеризует вас как старосту… и как декана.
– А каким образом мое назначение касается вас, Том?
Мерлин. Мерлинмерлинмерлин. У Минервы раскалывается голова, как всегда в его присутствии, и не хочется слушать, но приходится слушать и отвечать, причем так, чтобы Том не заметил. Ее злости. Усталости. И слабости.
Но он замечает все. И усмехается – непроницаемо, по-другому он не умеет.
– Прямо сейчас не касается никоим образом. Однако, смею надеяться, в ближайшие два часа это изменится. Я иду к профессору Дамблдору просить о назначении на должность преподавателя защиты от темных искусств.
– А вы уверены, Том, что в вашем исполнении это будет именно защитой?
– А вот это, Минерва, не касается вас. По крайней мере, в ближайшие два часа.
–Но может коснуться моих учеников.
– Если их что-то не устроит, они обратятся к вам. Но это все же в первую очередь их дело. Есть что-то, что волнует непосредственно вас?
– Да. Вы похожи на вампира.
Он в самом деле похож, хотя раньше таким не был: кожа из просто бледной стала почти белой, черты лица заострились и смотрятся очень странно, а глаза… Глаза вроде бы остались прежними, но почему-то Минерве они кажутся красными.
Сходство только усиливается, когда Том, усмехнувшись, быстро подходит к ней, наклоняется и кусает. В шею. И так же быстро уходит.
Больно.
Интересно, Дамблдор примет его на работу?
***
Она абсолютно спокойна. Вернее, он знает, что нет, она вообще чуть ли не в истерике, и только его присутствие ее сдерживает, но легилименцией здесь владеет только он, а люди за соседними столиками видят только ее ледяное спокойствие, и за это он ненавидит. И их, и ее. И Дамблдора.
Зато она чуть морщится, когда поворачивает голову: укус болит, и болеть будет еще долго. Жаль, конечно, что он не Нагайна: тогда бы она была уже мертва. А так просто останется шрам. Зато навсегда.
Он усмехается – видимо, как-то особенно криво, – потому что она не выдерживает и нарушает наконец липкое молчание:
– И что вы намерены делать дальше?
– А с чего вы взяли, Минерва, что меня не приняли на работу?
– Во-первых, вы совершенно напрасно думаете, что умеете владеть собой, Том, – у вас на лице все написано…
– О вас могу сказать то же самое. – Ложь, откровенная ложь, но она все равно теряется на секунду. Правда, быстро берет себя в руки. Раньше все было не так, раньше она была маленькой девочкой, а он – большим мальчиком, и очень гордился этим, ведь он младше на целый год! Теперь все совсем… наоборот? Дьявол.
Она как будто читает его мысли, хотя не умеет, не может уметь, легилимент здесь он, и…
– Раньше вы выслушивали ответы на свои вопросы. Что-то изменилось?
Всё!
– Нет, разумеется… Прошу прощения, Минерва.
– О, ничего страшного. Во-вторых, я очень сильно сомневаюсь, Том, что вы бы потащили меня сюда, прими профессор Дамблдор вас на работу – разве что вы внезапно воспылали бы желанием пригласить меня на свидание. Но и в этом маловероятном случае заведение мадам Паддифут представляется мне куда более подходящим местом, нежели «Три Метлы».
Какого… Он слишком ошарашен, и потому с языка срывается первая пришедшая в голову мысль:
– Раньше вы не позволяли себе шуток на эту тему. Однако могу вас поздравить – ваше неожиданно проснувшееся чувство юмора очень… специфически слизеринское. Вероятно, на то есть какие-то особые причины?
Она еле заметно вздрагивает и чуть бледнеет. Но и только:
– Вы очень наблюдательны, Том. Однако я еще не договорила, и, следовательно, вы перебили меня второй раз за последние две минуты. Раньше вы таким не были. Я продолжу, с вашего позволения. Я ни минуты не сомневалась, что вы не будете работать в Хогвартсе.
– Могу я узнать, почему?
– Разумеется. Вы опасный сумасшедший, Том, просто достаточно умны, чтобы это скрывать… Но невозможно что-то скрыть от Альбуса Дамблдора, потому что он величайший волшебник.
Лорд Волдеморт – величайший волшебник!
Он кивает и улыбается:
– Даже если вы правы, Минерва, когда-нибудь все будет наоборот.
***
Когда Минерве было четыре года, они с бабушкой впервые вышли прогуляться до аббатства – до этого девочке можно было гулять только в саду, потому что «в Келсо слишком мало народу, и все они магглы». Минерва не понимала, кто такие магглы и чем они отличаются от всех прочих людей, зато значение слова «нельзя» понимала прекрасно: она всегда была очень дисциплинированным ребенком.
В эту первую прогулку на улице им встретились другие дети, странные. Они играли в странные игры и со странными игрушками, которые не двигались и не разговаривали.
А дома бабушка рассказала ей о магглах, и Минерва очень удивилась – не тому даже, что эти существа обходятся без магии, нет; просто она не понимала, зачем вообще такие люди нужны: от них же никакой пользы, да еще и прятаться приходится.
Она так и спросила тогда: что будет, если магглов не станет?
Бабушка побледнела и схватилась за сердце, и Минерву в первый и последний раз в жизни наказали.
Она так и не поняла тогда, что будет, если.
Сейчас Минерве Макгонагалл сорок, и спрашивать уже не у кого, кроме себя самой, да и ставить вопрос приходится уже по-другому: что было бы.
Что было бы, если бы все магглы исчезли?
Им не за что было бороться, не за что и не с кем – и они не боролись.
Том не уехал в Албанию после школы – он отправился в Лондон, и его с радостью взяли на работу в Министерство, потому что талантливыми молодыми волшебниками не разбрасываются. И они встретились на улице – случайно, ведь волшебников намного меньше, чем магглов, и обрадовались друг другу, и зашли в «Дырявый котел» обсудить новости, а на прощание обменялись адресами.
Они начали переписываться, а потом и заглядывать друг к другу в гости, а еще через некоторое время Том сообщил Минерве, что его повысили, и предложил работу в Министерстве и ей.
Она согласилась, конечно – тем более что они работали бы в одном отделе.
Чуть позже Дамблдор предожил им обоим преподавательские должности, но Том отказался, и Минерва отказалась тоже.
А через месяц Том сделал ей предложение, и она согласилась, разумеется, как же она могла отказаться?
И они поженились, а через несколько лет он стал министром магии, самым молодым в истории, а потом у них родился ребенок, а потом…
Заходить дальше воображение Минервы, слава Мерлину, отказывается.
В такие минуты ее очень радует тот факт, что отец Волдеморта, темного волшебника, был Томом Риддлом, обыкновенным магглом.
Значит, в мире без магглов не было бы никакого Риддла-младшего, а Минерва Макгонагалл все равно была бы Минервой Макгонагалл.
***
Он ненавидит метлы. И людей, которые на них летают, тоже ненавидит, потому что метлы – мерзкое изобретение мерзких магглов, придуманное ими для того, чтобы мести полы, потому как делать свои мерзкие маггловские жилища чистыми иначе они не могут. Тупые животные, не умеющие колдовать.
Он ненавидит метлы точно так же, как и все остальное, придуманное этим отродьем, а потом с радостью перенятое таким же отродьем, которое по ошибке природы умеет колдовать.
Он ненавидит… Но пока с этим ничего нельзя сделать, даже откровенное презрение можно позволить только в присутствии кого-нибудь вроде Розье, и поэтому он просто игнорирует квиддичные матчи и проводит это время в библиотеке.
Библиотека всегда пуста во время матчей: все на стадионе. Их – тех, кто ходит смотреть квиддич и получает от этого удовольствие, не говоря уже об игроках, – следует наказать. Он накажет. Обязательно. Но позже.
А сейчас в библиотеке почему-то сидит Макгонагалл, и он на секунду замирает от радости:
Да, она тоже пришла сюда именно поэтому, она ненавидит метлы, и квиддич, и магглов с магглолюбцами, и это хорошо, что именно она, она ведь достаточно умна – разумеется, с ним ей не сравниться, ну да с ним никто не сможет сравниться, но на фоне остальных она бесспорно выигрывает, и это здорово, когда люди осознают, что они выше отребья, она же чистокровная, с ней можно будет поговорить, она выслушает и не испугается, она же гриффиндорка и должна быть смелой, в конце концов, и не будет задавать глупых вопросов, и все-все поймет, и потом, уже через пару лет… Нет, пожалуй, придется подождать подольше, она все же на факультете этого ущербного Дамблдора, а он пронырлив, может и догадаться… Да, после окончания школы, лет через пять, она могла бы войти в круг его приближенных, но так, чтобы никто об этом не узнал, ему ведь нужны хорошие шпионы, а через десять лет, когда он захватит власть, и его имени – его нового имени – будут бояться все магглы и прочее отребье, можно будет сказать этим ублюдкам-магглолюбцам, швырнуть им в лицо правду, они узнают, что Минерва Макгонагалл – настоящая волшебница, и сначала они, конечно, не поверят, и Дамблдор первый не поверит, но она убьет на глазах этих недомагов сотни… нет, тысячи магглов, а потом и огромное множество самих недомагов, и… Пожалуй, он даже позволит ей пытать Дамблдора; старикашка будет счастлив, вне всяких сомнений. Он все это позволит, и она будет благодарна, и при этом не будет фанатичной идиоткой и бояться его тоже не будет, фанатиков ему и так хватает, увы, пока приходится довольствоваться ими, а потом, конечно, их нужно будет убить. Кстати, часть этих убийств можно будет доверить Минерве.
А она просто не успела написать эссе по трансфигурации накануне.
***
Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути [2].
Примечания:
1 – Стихотворение Редьярда Киплинга.
Перевод Якова Фельдмана:
Я делил с тобою и хлеб, и соль,
И воду пил, и вино.
И в жизни твоей, и в смерти твоей
Мы были с тобой одно.
Я бы мог уклониться от самых твоих
Трудных и грязных дел,
Но ни в райском саду,
Ни в Афганском аду
Я этого не хотел.
Я был с тобою и свит, и слит,
В седле бывал и в петле.
И пусть эта музыка веселит,
Тех, кто сидит в тепле.
2 – Здесь, как и в названии фанфика, использован отрывок из стихотворения Иосифа Бродского “Прощай, позабудь и не обессудь…».
