Глава 1Хелена Равенкло решила, что умрет в пятницу.
То будет ночь Самайна, великий праздник рождения нового года. Как хорошо, Хелена уйдет вместе со старым.
Узкие улочки маленького албанского городка петляли немыслимо, вовсе не имея цели привести путника к пункту назначения, а просто развлекаясь в свое удовольствие: разбегались, снова встречались, стискивали друг друга в объятиях, наносили смертельные раны и торопились оплакать свои.
Хелена, глубже опустив капюшон, под пологом ночи сотворила непутевое, исковерканное заклятие. Нельзя, конечно, она уже сколько себя корила — заранее, что не будет больше колдовать, ибо нельзя. Так ее, наверняка, найдут, если уже не нашли. Но без магии столь трудно… да и пусть находят. Самайн восходит вместе с полной луной, это его ночь, и, кажется, Хелене нужно поспешить, чтобы успеть. Пусть находят. А колдовать она уже и не умеет толком.
По мостовой весело запрыгал зеленый призрачный огонек, запрыгал и умчался вдоль одной из улочек. Вернулся, чтобы, полное впечатление, укоризненно уставиться на Хелену чем-то, что у огоньков сходило за глаза: мол, долго еще ждать мне. Хелена последовала за ним.
Нужно поспешить. Кто-то услышал ее колдовство, распутал нити заклинания и узнал в них Хелену, кто-то далеко отсюда, пока что далеко, кто-то знакомый. Из врагов, несомненно. Вон и ее провожатый принял цвет вражеский, намекнуть хочет. Из дома Слизерина кто-то ее выслеживает.
Хелена сначала шла с достоинством, степенно ставя шаг, и, вовсе позабыв о своем стремлении избегать колдовства, отводила от себя взгляды редких прохожих: люди, все легко, по южному одетые крестьяне, огибали ее по широкой дуге, словно натыкались на незримое, но жуткое препятствие. А зеленый огонек несся вперед, то возвращаясь, то убегая, как щенок, и вскоре Хелена, наплевав на достоинство, подобрала полы мантии и бросилась за ним бегом. Чувство преследования холодило затылок, стягивало кожу на лопатках, и страшно хотелось остановиться и обождать, чтобы дать неведомому врагу бой, наглядно продемонстрировать, что случается с самоуверенными глупцами, которые вздумают досаждать Хелене Равенкло.
Хелена как кошка взлетела вверх по выщербленной каменной лестнице и оказалась на стиснутой со всех сторон осыпающимися островерхими домами площадке, с которой открывался вид на ночное море. Чудесный вид, сказочный, прекрасный… сумасшедший. Хотелось раскинуть руки и шагнуть в пропасть, к тяжелым волнам моря, чтобы уже не обрести покоя. Никогда, конечно, как все и ждут от Хелены. Огонек нетерпеливо приплясывал на увитых плющом камнях.
Когда Самайн вступит в свои права, взойдет на трон при полной луне, и по волнующейся глади моря во все стороны брызнут столбы серебряного цвета… тогда Хелене суждено будет умереть. И она вернется домой. Только при этом условии.
…А еще было смешно, что диадема так и не принесла Хелене мудрости, силы воли, спокойствия и цельности ее матери. Она и счастья не принесла, если честно. А как же дальше жить? И диадема спрятана в надежном месте, и место-то само забыто, — а дальше как? Никак. Хелена равнодушно приняла то, что, и правда, никак; без облегчения, без радости, что теперь, наконец теперь, знает, что нужно делать. Все слишком просто, слишком грустно.
Она достала из складок мантии маленькие песочные часы, прикинула, что до восхода луны осталось еще полчаса. И решила: пожалуй, она успеет поквитаться с преследователем, которому хватило удачи и наглости ее отыскать и даже нагнать. Она уже слышала его осторожные шаги по лестнице. Ну что же, добрый вечер. Для кого-то же он должен оказаться добрым, право…
Незнакомец проявил похвальную ловкость и успел отскочить от прицельно пущенного Диффиндо, Заклятия Мечей.
— Унгерн, — констатировала Хелена, уклоняясь от Чар Силков.
— Обожди, — взмахнув ладонью, приказал Унгерн, больше известный как Кровавый Барон, любимейший ученик Салазара Слизерина. От его взмаха на площадку упала странная неподвижность, словно само время забродило и превратилось в мертвый уксус.
— Хелена, меня прислала твоя мать.
— С каких это пор Кровавый Барон подчиняется указам Равенкло?
— И это самое важное, что ты поняла из моих слов? Твоя мать. Хочет, чтобы ты вернулась. Она прощает тебя.
Хелена медленно опустила палочку, всю объятую синим пламенем. Щелкнула пальцами. Время вздохнуло и снова начало свой бесконечный бег.
— Унгерн, зачем ты пришел?
Он удивленно смотрел на нее. Он знал, что выглядит неважно, что долгая дорога, спешка и рана, полученная в одной из таких неизбежных при дальних странствиях по чужим дорогам схваток, превратили его в почти оборванца, но он и помыслить не мог, что может упасть в такие бездны отчаяния, в которых пребывает, и, похоже, давно, Хелена. Она глядит на него, и глаза ее пусты. Лицо осунулось, стало тоньше, одухотвореннее, а оттого еще прекраснее. Но это было не ее лицо. Он знал Хелену с детства, он нянчился с ней, играл, видел каждый день ее взросления и помнил, что на щеках ее всегда светились ямочки, что взгляд затапливал его своим озорством и беззаботностью, что алые губы хранили один и тот же капризный изгиб. Сейчас перед ним, с силой сжимая кисти рук, словно сдерживая себя, стояла бледная ее тень.
В сердце вспыхнул гнев. Ему казалось, что его обманули, что вместо ожидаемой награды, он получил кнутом по щеке.
— Пойдем со мной, — мягко сказал он. — Твоя мать ждет тебя.
— Зачем ты пришел?
Унгерн вышел из себя.
— Я же сказал: меня прислала Ровена Равенкло!
Хелена слабо улыбнулась.
— Бедный мой Унгерн. Я ведь о другом спрашиваю, о том, почему именно ты… и правда, это не важно. Унгерн, ты болен.
— Идем со мной, — буркнул Унгерн. — На рассвете уходит корабль, отправляется в Иберию. Если повезет, не пройдет и месяца, как мы окажемся на достаточном расстоянии от дома, чтобы аппарировать, — он воодушевился. — Как жаль, Хелена, что ты не умеешь летать на метле! Мы бы могли…
— Унгерн, мне очень жаль.
— И я о том же.
— Мы говорим о разном, — Хелена вновь улыбнулась и шагнула к Унгерну. — Вскоре взойдет луна, и родится Самайн. Мне очень жаль, я не пойду с тобой, ведь ты так болен. И жаль, что тебя учил Слизерин, и что мы дружили с детства, и что ты любишь меня.
Унгерн схватил ее за руки.
— Конечно же, ты пойдешь! — его мозг успешно проигнорировал то, что не хотел слышать. — Хелена, Хелена… ты так мучила меня, сколько усилий я тратил на то, чтобы напасть на твой след, и каждый раз, когда мне казалось, что еще чуть-чуть и я найду тебя, ты ускользала. Опутывала меня чарами и ускользала, ускользала, ускользала!
Хелена всматривалась в его искаженное страстью лицо. Решение недалеко… оно совсем близко.
— Унгерн, согласись на то, что я попрошу, — прижимаясь к нему, прошептала она. — И мы вернемся домой вместе.
Через некоторое время Кровавый Барон спокойно сказал:
— Ты хочешь обмануть меня.
Она подняла на него глаза.
— Хелена, мое горе. Хорошо, я согласен.
— Мне очень жаль, что ты умираешь.
— Ты уже говорила это.
— Твоя рана пожирает тебя изнутри, а ты слишком спешил, чтобы заняться ею. И теперь поздно.
Унгерн пожал плечами. Ему давно уже стало безразлично, что там происходит в его изувеченном теле, как там гниют его раны. Он превратился в ищейку, в преследователя. До остального не было дела.
— А у меня умирает душа, — застенчиво объявила Хелена. — Ты же видишь. Я не могу вернуться домой.
— И тебе жаль.
Внезапно он почувствовал себя смертельно уставшим.
— Чего же ты хочешь от меня, Хелена?
Она улыбнулась, и на один крошечный миг ему показалось, что улыбнулась, как прежде, озорно и лукаво; так, чтобы сердце замерло и пустилось потом в бешеный пляс... как прежде.
— Отпусти мои руки. Вот хорошо. Идем. — Она подвела его к краю площадки. — А теперь я прижмусь к тебе спиной, а ты обними меня. Погоди… дай взглянуть на твою рану… нет, лучше не надо. Обними меня. Мы будем смотреть на море и ждать восхода луны. Сегодня тридцать первое октября, Самайн, время, когда даже самым грешным духам позволено загадывать желания, которые сбываются обязательно. Мы с тобой не умрем. Мы просто шагнем в пропасть, к тяжелым волнам моря, чтобы уже не обрести покоя. И вернемся в Хогвартс. Поверь, это будет быстрее всяких метел.
Зеленый огонек стал тому свидетелем. Даже проводил после двух призраков туда, откуда они не захотели уходить. И это, вправду, оказалось быстрее всяких метел.
