Глава 1Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне, и чем я виноват,
Что слабых звезд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь:
"Который час?" - его спросили здесь,
А он ответил любопытным: "Вечность".
О. Мандельштам
Наступает короткий сумеречный час, когда солнце уже зашло, и, хотя западный край небосвода еще сияет умирающим розовым светом, его восточный край стремительно чернеет. В это время, незадолго до того, как в учительской зажгутся свечи, а домовые эльфы растопят камин, за дальним столом, покрытым толстым слоем пыли, материализуется Катберт Биннс. Холодный свинцовый свет поздних сумерек придает синеватый оттенок его прозрачным глазам и невесомым складкам мантии, и даже кажется порой, что профессор-призрак на краткий миг вновь обретает плоть, но если подойти к нему сзади, то сквозь его полупрозрачное тело, как через толщу воды, можно увидеть искаженные рефракцией буквы ученических сочинений. Профессор Биннс смотрит на них пустым мертвым взглядом, затем прикасается к пергаментам ледяной бесплотной рукой, и на том месте, где он их коснулся, появляется выведенная мелким, дрожащим почерком оценка. Катберт не может удержать в пальцах перо, но его воля еще достаточна для того, чтобы воздействовать на реальность одной силой своего желания.
Катберт Биннс уверен, что он спит.
Во сне он плывет длинными темными коридорами древнего замка, полного перешептываний, хихиканья, сквозняков и кошмаров, и густой синеватый воздух нехотя расступается перед ним. Он умеет летать и может ходить сквозь стены, как могут это делать все сновидцы – или, по крайней мере, те из них, кто способен вспомнить во сне свое имя. Профессор Биннс помнит свое имя, и он знает, что пока он помнит его – он останется в этой странной, вычурной, злой - волшебной - реальности. Он не спешит просыпаться – и иногда ему кажется, что он спит так давно, что его тело уже признали мертвым, похоронили и дали ему истлеть в земле.
У Катберта Биннса отличная память. Он помнит все до одного восстания гоблинов и войны с гигантами, и даже то, как пахли цветущие каштаны в Париже весной 1831 года. Но главное – имена, сотни и тысячи имен, которые бесполезным грузом навсегда осели в его потайных закутках его туманного разума, и которые он не смеет забыть, потому что лишь чья-то память может гарантировать их владельцам существование. Профессор Биннс молча несет бремя этой памяти, блуждая в ее наполненных густым синим воздухом закоулках, подобным длинным коридорам древнего замка, а лица окружающих его людей сливаются в одно сплошное темное пятно, и звуки их речи отдаляются, превращаясь в неясный гул. Иногда в этом шуме выделяется чей-то звонкий голос, и в затопившем сознание Катберта сумраке будто вспыхивает яркая свеча – он отчетливо видит юное и высокомерное лицо темноволосого мальчика, сидящего в первом ряду. Тогда профессор Биннс поднимает прозрачную, как аквариум, голову, в которой подобно рыбкам плавают обрывки мыслей, и говорит:
- Мистер Риддлтон, Тайная Комната – всего лишь легенда.
...Вокруг раздается приглушенное хихиканье, но юноша, которого он назвал «Риддлтоном» и ухом не ведет. Свет сотен свечей, озаряющих аудиторию, слишком ярок для подслеповатых глаз старого призрака, и Биннс непроизвольно моргает. Он рассеянно щурится, внезапно обнаружив себя в кабинете директора – явно прошло время, но он не может сказать, сколько именно: год или минута, ибо во сне само понятие времени теряет смысл. Старик, сидящий в кресле, нервно ломает пальцы, продолжая начатый Риддлтоном разговор, и Биннс болезненно хмурится, когда смысл отдельных фраз все же достигает его сознания.
- Тайная Комната, - каркает директор. – Если так дело пойдет и дальше, школу закроют. Мне нужно, чтобы вы рассказали все, что знаете.
- Директор Диггори, Тайная Комната – всего лишь легенда, - повторяет Биннс, подплывает к стене и начинает медленно сквозь нее просачиваться. – Вы уже спрашивали. Вернемся к теме урока. Предпосылки второго гоблинского восстания в шестнадцатом веке...
- Моя фамилия Диппет! – кричит старик ему вслед, и Катберт на секунду задерживается, наполовину высунувшись из стены, и кивает головой – имя. Он запомнит.
...Кабинет директора, учительская, да старая аудитория, где он читает одни и те же лекции – единственный гарант стабильности в зыбком мире сновидения. Порой встречаются и люди, но их лица расплываются и меняются, и вот – директорское кресло уже занимает другой: худой и высокий; у него длинная борода и каштановые волосы с обильной проседью. Он смотрит не на Катберта, а куда-то сквозь него.
- Что вы помните о Томе Риддле? – спрашивает он. Биннс долго роется в дальних уголках своей памяти, пока смутная ассоциативная цепочка не складывается в ясную мысль. Директор терпеливо ждет.
- Он спрашивал меня о Тайной Комнате, - говорит Биннс. – О хоркруксах. О смерти.
Директор подается вперед, как охотничий пес, почуявший след.
- Что вы сказали ему?
- Я сказал, что Тайная Комната – лишь легенда, - чеканит Биннс. – Что хоркруксы – мифический способ достижения бессмертия, который, однако, не даст желаемого результата, так как обеспечит распад сознания вместо его непрерывности. Что смерти нет.
- Нет? – переспрашивает директор, удивленно морща лоб. Биннс понимает вдруг, что не узнает этого человека.
- Кто вы? Директор Диппет?
- Директор Дамблдор. Альбус Дамблдор. Почему вы говорите, что смерти нет?
Биннс безрадостно смеется.
- Чтобы умереть, - отвечает он, – вначале надо быть уверенным в том, что ты жил.
...Армандо Диппет раздраженно передергивает плечами – он явно недоволен таким исходом разговора.
- Биннс, неужели вы не понимаете серьезности происходящего? Погибла ученица.
Катберт оборачивается и видит маленькую девочку в очках с толстыми стеклами, болтающуюся в пространстве, как неприкаянный воздушный шарик. Он подплывает к ней ближе, безошибочно распознавая Сновидящую.
- Слушай. Запоминай.
Девочка поднимает на него заплаканные глаза.
- Ничего вокруг нет. Все, что ты видишь – лишь сон.
- Я умерла, - всхлипывает она.
- Нет, - голос Биннса становится потусторонне-холодным. – Ты спишь. Как тебя зовут?
- Миртл.
- Миртл. Не забывай.
- Вы засыпаете, директор.
- Я устал, Катберт.
- Вы не боитесь, что когда-нибудь проснетесь – и обнаружите, что мир вокруг исчез?
- Возможно, - задумчиво отвечает Альбус, - возможно. Но вы же спите все время, Катберт, и, пока вы спите, этот мир существует. Думаю, я могу положиться на вас.
...муторное, мучительное ощущение дежа вю захватывает Биннса, перемешивая его мысли в один огромный клубок. Ему кажется, что теперь они похожи на червей – длинных, прозрачных червей, и внезапно приходит желание проснуться – такое сильное и острое, что он пугается. Катберт плывет привычной дорогой в директорский кабинет в поисках странного старца, но находит там лишь угрюмого мужчину в черном.
- Вы что-то хотели, Биннс?
Катберт не обижается на резкость.
- Где тот, старый?..
- О, во имя Мерлина, - мужчина морщится. – Он умер. Уже восемь месяцев как.
- И вы.
- Что - я?
- Вы тоже.
Новый директор молча смотрит на Катберта непроницаемо-темными глазами, и его печаль практически осязаема. Тогда Биннс, подлетев поближе, склоняется к его уху и заговорщически шепчет:
- На самом деле, это все не имеет значения.
- Я не понимаю, о чем вы говорите. Если вам больше нечего сказать, оставьте меня в покое. Я занят.
Директор непроизвольно вздрагивает: дыхание призрака леденит.
- Это все - просто сон, Снейп.
- Надо же, - ухмыляется директор. – Вы помните мое имя.
Катберт Биннс поднимается к потолку и уже оттуда, за секунду до того, как исчезнуть, отвечает:
- Я помню все.
- Мистер Риддл, вы плохо усвоили мой урок.
Риддл поворачивается, глядя на своего старого профессора с брезгливостью и недоумением. Сейчас в нем сложно узнать того дерзкого юношу с жестким взглядом – от него не осталось почти ничего – лишь страх, ненависть и немного магии. Риддла больше нет – есть Лорд Волдеморт. Не человек. Символ.
- Биннс, что вы делаете здесь – вне Хогвартса? Жаль, что я не могу убить вас, - Риддл глумливо кривит тонкогубый рот.
Катберт Биннс смеется тихим шелестящим смехом. Сейчас поздняя ночь, и идет дождь – крупные водяные капли высыхают, не долетев доли дюйма до черной мантии Риддла, предусмотрительно воспользовавшегося водоотталкивающим заклинанием. Биннс запрокидывает голову, и дождевые струи затекают прямо ему в зрачки.
- Конечно, не можешь. Зато я могу убить тебя.
- Позвольте узнать – как? – спрашивает Том издевательски, но в его алых глазах мелькает беспокойство.
- Для этого мне достаточно будет проснуться.
...вечером – Биннс не знает, происходит это до разговора с Риддлом, или же после, или же тот разговор вообще состоялся лишь в его воображении, и сейчас по-прежнему 1831 год, а он задремал в гостиничном номере в Париже – он садится в свое кресло у старого, покрытого пылью письменного стола и прикрывает прозрачными веками пустые мертвые глаза. Откуда-то он знает, что надо сделать для того, чтобы проснуться - и начинает забывать, вычеркивая из памяти имена и лица - одно за другим. Они все вновь проходят перед ним – хорошенькая белокурая девочка и рыжеволосый веснушчатый мальчик с нескладно длинными руками и ногами, женщина, умеющая превращаться в кошку и старик с длинной седой бородой, некрасивый мужчина в черном, и добродушный полувеликан, и талантливый злой юноша, желавший обрести бессмертие. Стоун, Гриффин, МакГонагалл, Блэк, Джонсон, Дамблдор, Поттер, Лестрейндж, О’Брайен, Грейнджер.
Риддл.
Биннс чувствует, что просыпается. Его лица касается теплый юго-западный ветер, и он приносит с собой аромат цветущих каштанов.
На следующее утро ученики, ожидающие начала лекции по истории магии, рассядутся за парты, переговариваясь, смеясь и кидаясь бумажными самолетиками. Но Катберт Биннс не просочится, как обычно, сквозь классную доску, а вместо этого откроется дверь и войдет профессор МакГонагалл.
- Дети, - скажет она. – Профессор Биннс умер.
Смех оборвется, и бумажные самолетики упадут на пол.
- Так ведь он… ну… уже давно, - сформулирует общую мысль какой-то мальчик.
- Да. Но он узнал об этом только вчера.
