Глава 1Название: Кошки-мышки
Фандом: “Aлиса в стране чудес» Тима Бёртона
Автор:
Бета/гамма:
Рейтинг: PG-13
Тип: джен
Герои: Чеширский Кот и все-все-все
Жанр: ангст, постканон
Аннотация: Каждая история имеет свойство повторяться. Вопрос в том, сколько раз. Написано на фикатон «Напиши в незнакомом фандоме» по заявке Yellow. "Ангст по Бёртоновской Алисе с обязательным участием Чеширского кота в главной роли))".
Отказ от прав: Льюису Кэрроллу права уже не нужны, значит, отрекаюсь в пользу Тима Бёртона.
То не мертво, что спит: порою даже смерть
В безумии веков способна умереть.
«Некрономикон» Отиса
Кошки-мышки
У кошки как минимум, девять жизней. Или намного больше: девять сотен, девять тысяч или плюс-минус бесконечность. Жрецы Баст помнили об этом (наверняка мечтая, чтобы богиня поделилась несколькими лишними мгновениями), инквизиция – тоже и пыталась проверить, сжигая кошек вместе с рыжеволосыми хозяйками. И мир кричал женскими голосами, орал надсадным мявом. Но, разумеется, инквизиторы проиграли.
Кошка не умирает полностью.
Кто-то должен помнить. Кто-то должен быть… хранителем, а подобную миссию лучше всего исполнять, свернувшись плотным пушным клубком. По гладкой шкуре порой пробегают искры, а на дне сонных глаз плавает что-то похожее на реликтовые частицы Большого Взрыва. Может быть, Большой Взрыв – это результат игры с мотком ниток когтистой лапой.
Кто-то должен помнить.
В Стране Чудес был Чеширский Кот, и, да, – он помнил все.
Проснулся от смутного зудящего чувства, словно грызла целая стая особенно зловредных блох. Чешир встряхнулся, возмущенный такой наглостью: Король Блох нарушает мирный договор (ищите себе собак, медведей, да хоть наследных принцев, а ко мне и на десять прыжков не приближайтесь)? Встряхнулся еще раз: шерсть топорщилась и искрила.
Лучше блохи, подумал Чешир и улыбнулся. А улыбок – целая коллекция, у кого-то марки или гаванские сигары, пыльные бутылки с вином в погребе или не менее пыльные гримуары в библиотеке; у него – улыбки. Это была плохая.
Чеширский Кот сейчас был Черным Котом. Попади какой-нибудь инквизитор в Лес, непременно отправил бы на костер – даже без прилагающейся хозяйки-ведьмы.
Дернул ушами: кошки не только помнят, но и слышат все. Повел плоской мордой: усы-вибриссы дребезжали, словно антенны, захлебываясь в радиосигналах… радио? Что такое радио? Чешир не знал точно, но помнил.
«Нужно предупредить».
Ему лень. Откровенно лень: солнце в зените, и каждый камень за пределами Леса раскален добела, тропинки заросли буйным шиповником – прохладные бледные цветы не оправдывают колючек; деревья полны Белок, Птиц и прочих сплетников. Чешир их слышал и чувствовал тоже, зная: поднимут панику раньше времени.
«Но в прошлый раз я… промолчал», – иногда мурлыканье заменяет правду.
Чешир улыбался. Порхнувшая мимо Трясогузка с ярко-синими перьями и желтым клювом пронзительно чирикнула, заметив ту улыбку. Трясогузка частенько доставала Кота, делясь новостями из Дворца, остальных уголков Леса. Чеширский Кот сначала слушал, а затем отворачивался, демонстративно дергая хвостом. Трясогузка обижалась и улетала, чтобы вернуться на следующий день.
Сейчас она дрожала – кажется, даже пальцами и каждым пером. Ей почудилось, будто Чешир собрался прыжком настигнуть ее и вонзить мелкие острые иглы-зубы в тельце.
«Пока еще нет», - мысленно ответил Кот.
«Пока».
Он гортанно мяукнул, спрыгивая с любимой ветки и растворяясь в воздухе. Улыбка провисела еще секунды две; рассеиваясь, она все более напоминал гримасу ужаса.
Зайцы и Орешниковые Сони в неволе не водятся; старых приятелей Кот нашел на поляне. По-прежнему золотилось солнце, отражаясь в светло-слюдяной воде мелкого ручья неподалеку. Пестрядь грибов, деревьев и цветов вполне соответствовала легкомысленному нраву Зайца. Под кустом одичалой сирени Чешир заметил узелок окамелелых плюшек – скорее всего, Заяц спрятал их от кого-то или для кого-то и, конечно, забыл.
- Дворец вам наскучил, как я погляжу, - заметил Чешир, прыгая на край стола. Стол был завален чашками, кофейниками. Хрупко сверкал китайский фарфор, мелькали темные пятна шоколадного крема, звякали серебряные ложки. Несмотря на внушительные (для кошки) габариты, Чешир миновал и чайные лужи, и крошки морковного печенья – аккуратнее, иначе потом придется их вылизывать. Морковное печенье, намокшее в холодном чае… фу, какая гадость!
Заяц встрепенулся. Грязно-серая шерсть торчала дыбом – обычное, впрочем, состояние. Залпом допил содержимое чашки, заставив Кота поморщиться: валериана, что ли? Хотя, он же не…
- П-привет, Чешир, - Мартовский Заяц заикался. – Д-да, ты знаешь… Дворец, королева, так… чудесато, но…
Кот выгнулся, услыхав знакомое слово. Заяц повторял за всеми, тоже своего рода Хранитель – теряющий все по дороге. Плюшки под сиренью, например. Чешир обогнул осколки разбитого блюдечка, устраиваясь поудобнее. Пушистый хвост подергивался.
- Но?
Заяц метнулся под скатерть. Запутался в нечистой бахроме и поманил четырехпалой лапой: сюда. Чешир скользнул к нему:
- Что случилось?
Он знал, на самом деле… догадывался. Рысьи кисточки на ушах Кота подергивались вслед за хвостом.
Заяц вжался в него. У него был розовый влажный нос; шмыгал Заяц, словно больной простудой, часто дышал сквозь дырку между двумя крупными резцами. Несколько раз поправлял измятый сюртук с жилеткой.
- Соня. Не только он, но… но… Коловерть, колобрысь, колет, колет, - и Заяц обхватил Чешира передними лапами. – Мы сбежали, сбежали, я сбежал, а Соню утащил, колется, колется…
Раскосые глаза тлели паникой.
- Ты ведь знаешь, что это, Чешир? – а выговорил неожиданно четко и раздельно, словно и не безумец вовсе. Это испугало Кота по-настоящему: иногда им всем надоедает играть свои роли, и чаще всего…
Накануне.
«Я могу ошибиться. Я все еще могу ошибиться», - только не кошки, не Хранители; тем более – не Кошки-Хранители. У Зайца трепетало сердце, заставляя думать – правда ли, если подбросить грызуна в воздух, умрет от ужаса?
На мгновение Чеширу захотелось проверить, и он отпрянул.
- Смотри сам! – Заяц прикусил его ухо. Чешир проследил туда, куда указывала дрожащая лапка.
Соня был занят. Настолько занят, что не заметил Чешира, и не поздоровался даже. Соня сражался.
Обломком-острием солнечного луча мелькала крохотная шпага, а сам мышонок метался из стороны в сторону, разбивая молочники и прокалывая насквозь матовый фарфор чашек. Осколки он топтал с ненавистью, словно каждая посудина была личным врагом.
Длинный хвост мелькал вслед за шпагой; Чешир разглядел, что Соня привязал к нему миниатюрную «булаву» с шипами.
- Он испортил печенье! Мое печенье, пряничных человечков, - заламывал лапы Заяц. И снова на ухо, делясь сокровенным:
– Он уколол Лошадь Королевы.
Чешир мурлыкал.
- Муррррчишь?! Муу(р)чишь, - Заяц то проглатывал, то грассировал «р». Чешир недовольно высвободил обслюнявленное ухо; он наблюдал за Соней.
- Тренируется, - печально пояснил Заяц. – А может, того? Совсем того… как мы все, - он захихикал своим пронзительным, пляшущим смехом.
Чешир мурлыкал.
Мурлыканье у кошек, как знают немногие, выражает не только удовольствие. Страх и боль – тоже.
- Займись печеньем, - посоветовал Кот Зайцу. Он улыбнулся, повис в воздухе рядом с Соней – и только чудом увернулся от колющего удара:
- Ну-ну, Соня. Разве так встречают старых друзей?
- Убирайся, Кот! Ты предал однажды, предашь и вновь! – внезапно мышонок остановился, и как-то обмяк, того гляди – растечется бескостной меховой кучкой. – Ты ведь… чувствуешь?
- И ты. И Заяц. Думаю, все мы.
- Иначе нельзя?
- Боюсь, что нет, Соня, - Чешир держался на почтительном расстоянии. В глаз шпагой или по носу булавой – не то, о чем он мечтал; девять или девятьсот жизней - неважно.
- Тогда я продолжу, - вздохнул Соня. – Я… не могу остановиться.
Чешир уже растворялся. Мурлыкая и улыбаясь, и шерсть его темнела до избрагряно-черного оттенка:
- Будь осторожен. Хотя бы с морковным печеньем Зайца…
Запах здесь премерзкий: гниют в черно-кровавых водах отрубленные головы. Никто так и не смог придумать, что с ними делать, то ли выловить по одной и похоронить, то ли зачаровать реку, дабы напоминали о кровавой власти Червонной Королевы; в результате – бросили, как и сам дворец. Чешир сравнил оскверненную землю с больным проказой: проще спрятать, чтобы не распространял заразу…
В Стране Чудес не ведают, откуда появляются черные пятна. Или ведают, но не признаются.
Заяц понимает. Соня понимает.
И, конечно, Хранитель. Поэтому Чешир здесь.
Оголенные деревья торчали из серо-черной гнилой земли, словно костные руки мертвецов, но более беспокоил запах: кошкам отвратительна разлагающаяся плоть (зато они охотно рвут когтями и зубами плоть свежую, еще трепещущую от боли и умоляющую о пощаде, шипел кто-то, заставляя Чешира прядать ушами по-кобыльи часто; нервно дергать хвостом). Нет, смерть его не пугала… у кошек много жизней, а если знать правду о Стране Чудес, глупее всего – бояться смерти и ее запаха.
Итак, он миновал выжженный лес и остановился только у кромки реки. Чешир наведывался сюда и прежде – почти ритуальный обход владений; "Я везде и нигде", - мог бы сказать о себе Кот. И пока все шло хорошо: целых пять деревьев выстрелили зелеными, неправдоподобно яркими, побегами.
Сейчас он остановился, впуская когти в больную зачумленную землю.
Зеленые листья осыпались и негниюще лежали у взбухших узлов корней.
Чешир медленно покачал головой, ткнул указательным пальцем – может, ошибся? Мало времени (времени?.. о да-а, времени) прошло, так мало. Обычно это случалось реже, Страна Чудес полностью успевала исцелиться, а проказа, изолированная в паре Плохих мест, - сойти на нет, притвориться обычной экземой.
Чешир поскреб ухо. Хватит с него медицинских сравнений. Или все-таки увязались Блохи – любопытные твари…
А вот и Река Крови. Чешир тяжко вздохнул: он-то надеялся, еще немного – и отсюда пить можно будет, перегниют отрубленные куски плоти, откуда ни возьмись – рыбки и раки заведутся, а они всегда готовы съесть то, что заставляет морщиться Приличное Общество. Да-да, те самые милые изящные Рыбки, которые презирают «наземников» и молчат, а люди считают их немыми.
Чешир потряс мордой: пахло по-настоящему гнусно. Отрубленные головы тонуть не желали, а тлен не проник в них окончательно, только заставил потемнеть и кишеть червями. "Черви всегда первые, - с завистью подумал Чешир, - Гусеницы тоже". Черви во дворце Червонной Королевы… хорошая шутка, шутка Страны Чудес. Сородичи, хмыкнул Кот.
- Несъедобно, - пожаловался крупный белый червяк. – Гадость, а? Вчера еще – съедобно, а тут – бац!
Из дыры в щеке поползло целое семейство. Чешир наблюдал заворожено, то ли с брезгливостью, то ли любуясь выводком.
- Несъедобно, - кивнул он. – Перебирайтесь-ка отсюда…
- Бы-ыстро на сей раз, - червяк покрутил головой, вспомнил, что это хвост (он всегда путался), и заполз под слепо вытаращенный глаз. Чешир в который раз порадовался, что умеет летать: не придется скакать по этой дряни…
Хотя скоро запах гнили пропадет. Это хуже всего.
В саду Недокрашенных Роз Чешир обнаружил Белого Кролика. Дворец, давным-давно опустелый – от покоев Королевы до последней псарни, - молча возвышался над Страной Чудес, наверняка презирая обитателей не меньше Рыб. Неприступные стены впитывали свет, отчего казалось, будто здесь всегда сумерки – время неохотно являлось сюда даже в лучшие дни. "Вот ведь своевольный старикашка", - с неудовольствием подумал Чешир. Время знал, что на сей раз все случится… быстро. А если так, зачем стараться?
Но сад цвел и разрастался. Неуместные белые розы заполнили его, переполнили и теперь розовые кусты, вымахавшие до размера среднего баобаба, рвались через стены, вверх и вширь. Розы решили, что дворец оставлен им, в полное распоряжение – почему нет? Остальные покинули его: придворные и пленники, несчастные зверюшки вроде Фламинго и Ежей, и ярко-алые Карты, которые теперь на всех углах клялись, что служили Червонной Королеве исключительно по принуждению.
Эти Черви сбежали раньше, вновь поежился Кот.
Затем спустился к Белому Кролику. Среди огромных, с чайник каждый, бутонов он несомненно терялся, выдавал старый-добрый жилет с вкраплениями крамольно-красного. Белый Кролик был труслив, но и храбр. Одно произрастает из другого. Чешир мог бы рассказать об очередном символе – змее, пожирающей собственный хвост, - но не поняли бы.
Даже Кролик, который частенько бывал наверху.
- Здравствуй, Гонец, - поприветствовал Чешир Кролика. Тот засуетился, прижал уши и шмыгнул под розовый куст – откуда выгнали немедленно, хлестнув шипатой веткой.
- Привет, Чешир, - обреченно ответил Кролик. И, встав на задние лапы: - Я ведь знаю, да-да, я знаю, зачем ты пришел! Но еще рано, никакой Алисы на сей раз, ну и… - Кролик нервно оглянулся по сторонам, прильнул к Коту. В точности, как его Мартовский собрат, сравнил Чешир. Они кузены, вроде бы. – Его тоже пока нет. Мы бы его почувствовали.
Конечно, кивнул Чешир. Гонец и Хранитель – первые. Хотя, червяки-гнилежоры – тоже, но только косвенно, а еще Соня с его шпагой и булавой, и…
- Я пойду на Лобное место, - просто признался Чешир. Белый Кролик показательно упал в обморок, дрыгнул длинными задними лапами, но поскольку Кот не торопился совать под нос нюхательную соль, пришел в чувство самостоятельно.
- Он съест тебя… если уже… ну, ты понимаешь, - Кролик описал круг, шмыгнул под куст – опять выкинули. Розы не любили его, хотя он оставался единственным садовником. Все правильно.
- У Кота девять жизней, - пожал плечами Чешир. – Ты знаешь, зачем я здесь…
- Наблюдаешь?
- Не только. Скоро тебе придется…
Кролик застонал. Проверил часы: золотой диск не тикал.
- Скоро? Нет никакого скоро, и ты знаешь, как я этого не люблю… А если на сей раз – никакой Алисы?
- Алиса есть всегда, Гонец, - Чешир пощекотал кроличий нос хвостом.
- Терпеть не могу внешнемирье! – и шмыгнул бы под куст, но колючки сложились в кулак. Чешир оттянул Кролика к себе.
- Посланец меж тем миром и этим. Кто, если не ты? – и, не меняя пафосной (что поделать, приходится: Кролик труслив) интонации. – Головы во рву больше не гниют, а деревья сбросили зелень. Будь готов, Гонец.
И исчез, как водится, оставив бедному Кролику улыбку.
Страна Изгнания по-настоящему даже не часть Страны Чудес. В Стране Чудес вечное лето (ладно, иногда больше похожее на душную комнату, но привыкнуть можно… принюхаться тоже), а здесь царит зима. Как иронично, отметил Чеширский Кот: Белая Королева не любит самую белую вещь на свете.
Снег.
Снег и лед, а белые они в сверкающую голубизну. Искристые кристаллы выжигают глаза, заставляя жмуриться. Ступать по глубокому настилу Чеширу скорее нравилось, но скоро лапы стали проваливаться в сугробы, он замерз, и подпрыгнул, растворяясь в выстуженном воздухе.
Может быть, не стоило приходить сюда. Чешир сомневался. Найдет ли то, что ищет? И нужно ли искать?
Что было, то и будет, что замышлено однажды, то и станет происходить…
Впервые Чеширу хотелось повернуть, сбежать, не лучше Кролика или Зайца; он изредка загребал когтями снег и нервно оглядывался по сторонам. Распушился от холода и… страха? Стыдно.
Не страх. Предчувствие.
В завывании вьюги – стоны и предсмертные крики. Вокруг искристая пустота, изредка – ледяные фигуры, которые кажутся Коту живыми, почти живыми, они не дышат, но дышали совсем недавно. У фигур глаза цвета мокрого пепла и раззявленные рты, ничем не лучше давешних мертвых голов. Сколько их здесь? Когда-нибудь Хранитель пересчитает, только не сегодня.
Позже. Когда будет время пить чай.
- Зачем ты здесь?
Попался. Чешир подпрыгнул, забыв даже улыбнуться, и зашипел совершенно по-кошачьи (а как иначе?). Он на чужой территории, ничейной территории – довольно-таки неприятно, если ты Кот.
Пускай и Хранитель. Для того, кто спросил, это не имеет значения.
Червонный Валет не оглядывался. Повторил: «Зачем ты здесь?», - но не соизволил взглянуть на Чешира, а вот тот изучал изгнанника долго и пристально. Стэйн изменился. Из мелочей – торжественный костюм (черное и красное, гнилая плоть и подсохшая кровь, сплошь символы, которые надоели Чеширу хуже мерзкой метели!) превратился в лохмотья. Кожа выцвела до льдистого оттенка, Стэйн – почти одна из молчаливых немертвых статуй.
Чешир догадывался: единственное яркое пятно – клякса, похожая на сургучную печать. И он, единственный глаз, по-прежнему горячий. Ненависть греет куда надежнее теплого портера или меховой шубы.
Червонный Валет размахивался и бил что-то. Это были монотонные, маятникоподобные движения; Чешир подумал – вполне можно заснуть, наблюдая за ним со спины: вздуваются мускулы, костлявое исхудалое тело сводит судорогой и кашлем, Стэйн сгибается и разгибается…
- Что ты делаешь?
- Догадайся, - фыркнул Валет.
Чешир предпочел не догадываться, а перемахнуть через Стэйна; он замер, пытаясь понять: видение или правда? Мы все здесь безумцы, но чтобы настолько…
- Правда, - хмуро сказал Валет. И продолжил.
Продолжил бить когда-то острым, а теперь затупленным в едкую рыжую ржавчину, мечом цепи. Цепь поддавалась с трудом, и от каждого рывка подпрыгивал неправдоподобно белый и хрупкий скелет. Сколько времени… о проклятье, ну ладно, пусть так – времени прошло, мелькнула мысль; Чешир невольно подался назад, и не сумел.
- Это она?
- Не узнаешь?
Узнавал. По черепу, конечно. Гигантский череп напоминал японскую маску: Стэйн выколупал мозг, глаза, все мягкие ткани, и гипертрофированная кость казалась произведением искусства, чем-то вроде вазы.
- Ты убил ее?
- Ирацибет? Нет. Она умерла от холода, - Стэйн рассмеялся. – Впрочем, Кот, можешь считать меня убийцей – она просила, о, как она молила, чтобы я согрел ее… но мертвые легче. И молчаливее, знаешь ли.
Он бил лезвием и эфесом по цепи. Цепь переливчато звенела, не поддавалась, но Валет не сдавался. Очередной способ… не стать японской маской. Где он раздобыл меч? Наверное, отыскал среди снега.
Страна Изгнания не была Страной Чудес, но Ирацибет со Стэйном – далеко не первые визитеры.
- А что, меня уже ждут? – Стэйн осклабился. Чешир встряхнулся, поймав себя на том, что пялится в пустые глазницы того, что когда-то было вздувшейся головой Ирацибет.
- Можно сказать и так, - Чешир сощурился. Запрыгнул на покрытое язвами обморожения плечо Валета. – Ты – следующий… вероятно.
Удар когтей рассек цепь. Из железных звеньев заструилась яркая и дымящаяся кровь, она подползла к скелету Ирацибет – Коту оставалось только предполагать, почему останки обглоданы так тщательно… что ж, среди зимы мало пищи, а всякая плоть годится. Он покосился на ухмыляющегося Стэйна. Тот облизывал покрытые трещинами губы.
- Ты свободен.
- Без меня не обойдется? А то привык почти… и да, не боишься, что я пойду к Миане?
- Не боюсь. Я Хранитель, позволь напомнить, я видел все циклы. Ты… может быть, следующий, - Чешир кивнул на Ирацибет. Освобожденная от оков, она тонула в изголубо-искристом снегу. – Или так и останешься Валетом…
Он не успел исчезнуть – Стэйн поймал за хвост. Чешир протестующее взвыл.
- Погоди, киса, - он силой пихнул в зубы ржавый меч. – Отдай это Шляпнику. Мы ведь скоро встретимся. Может быть, он – следующий.
«Может быть», - Чеширу захотелось скулить. По-собачьи или по волчьи.
Вместо этого, он улыбнулся.
- Привет тебе от Стэйна, Червонного Валета, - со стороны, несомненно, прозвучало издевательством, но Шляпнику не привыкать, а Чеширу тепло. Это главное. После ледяных земель, тепло – самая драгоценная монета, за золото и молоко не отдал бы. Кошки любят камины и золотистые, пахнущие июлем, снопы солнечных лучей. У Шляпника сумеречно, несмотря на десятки и сотни оплавленных, захлебнувшихся в собственном жире, огарков. Шляпник предпочитает работать ночью? А есть ли в Стране Чудес ночь?
Чешир растянулся на выкройке, цепляя дюймовыми когтями тонкий серебристо-белый шелк. Цвет напоминал снег, но Чешир отогнал неприятную ассоциацию.
Шляпник не замечал его, вот Чешир и предпринял крайние меры: когти, испорченное платье Белой Королевы (попробуй теперь собери всю шерсть, между прочим, нет ничего прилипчивей кошачьей шерсти!) и – никаких прелюдий. Говори в открытую. Чеширу это нравилось.
Безумный Шляпник в своем роде тоже… Хранитель. В той же мере, как и Стрижающий Меч.
- Кстати о мечах. Вот, - ржавчина ссыпалась все на тот же многострадальный шелк. Лунный оттенок перекрасило в умирающую зарю. Чешир подумал, что его скоро вытошнит от символизма, словно наглотался клубков меха, вылизывая себя. Тьфу, какая гадость.
- Просил передать.
- Знаю, - Шляпник не соизволил обернуться, поэтому Чешир заглянул через плечо. Шляпник творил. Очередной головной убор – кожа и ленты, засушенные цветы, похожие на ломкие кости, и манекен – японская маска. «Ирацибет», - ощерился Кот. Сходство одуряло. Чешир недоверчиво принюхался, готовый учуять гнилостную вонь – или выводок знакомых червей, не тех, что карточная масть и служили Червонной Королеве, а…
У Шляпника царил хаос, но творческий. И пахло воском, прелой листвой, цветами и призраками духов. Наверняка сюда заглядывала Миана.
- Творишь для Белой Королевы?
Шляпник развернулся всем телом. Ярко-зеленые глаза вращались.
- Нет. Для… не знаю… Что это? – он ткнул в меч.
Чешир вздохнул. Страна Чудес, безумие… единственный достойный способ выжить здесь, и большинство предназначений подразумевают легкий лунатизм, но Шляпник явно переигрывал.
- Ты Безумный, а не Глухой. Я говорил уже.
- Стэйн, я знаю. Но разве…
- Да.
Наконец-то он перестал притворяться. Чеширу хватило Зайца и Кролика, и Стэйна с Соней тоже – может быть, эти двое поубивают друг друга (но разве в этом мире значима чья-либо смерть?..)
Шляпник поправил свой цилиндр, обгорелый, но ничуть не обветшалый. Темный день и Бравный день – братья-близнецы, вроде этой парочки – Труляля и Траляля, подумалось Коту.
Шляпник вернул Чеширу одну из рассыпанных по Стране Чудес улыбок:
- Значит, и она вернется? Алиса… то есть…
- Не знаю, - Чешир перепрыгнул с болванки-Ирацибет на стол, поздравил себя: я очень, очень смелый. Меня не пугает сходство, символика… и куча разноцветных ленточек, кринолина, ножниц, булавок, ниток, манекенов, бумаги, клочьев меха и парчи… всего не перечислишь, - тоже. Я смелый, смелый Кот. – Алисы всегда разные. Ты помнишь.
- Помню, - грустно согласился Шляпник. Длинной булавой с венчиком-жемчужиной он уколол палец, капля крови сползла по ржавому мечу. Тот встрепенулся, жадно проглатывая подачку – будто старый пес глодал кость; а ржавчина осыпалась, крошилась и рассеивалась пылью.
Меч заблестел.
- Стэйн желает сразиться?
- Признаться, он надеется, что на сей раз ты займешь его место… или место Ирацибет.
Шляпник надулся, как целая стая индюков. Чешир залез на люстру, едва не подпалив хвост пламенем одной из свечей.
- Думай, о чем говоришь! Я – Валет Белой Королевы. Я не могу быть на стороне… ты знаешь, кого.
Крутился цилиндр, рыжие волосы и яркие глаза. Между зубов расщелина, отчего Шляпник присвистывал вроде чайника – только что пар не пускал. Лучше бы ты станцевал, приятель, лениво подумал Чешир.
- Ирацибет мертва. Стэйн вернется. Заменит ее, наверное, но этот мир непредсказуем, а смерть и снег белого цвета… - Кот болтался на люстре и болтал хвостом. Шляпник не мог его достать, зато теперь занялся мечом – размахивал в точности по-стэйновски, недоставало цепей. И снега.
- Он сумеет отравить всех нас, - напомнил Чешир. Шляпник отшвырнул оружие – зазвенел меч серебристо, тонко и насмешливо. Ты вернешься, напоминал он, о да, ты вернешься.
- Никогда. Хранитель, ты знаешь, я никогда… - Шляпник подпрыгнул за Котом, но не достал и описал в воздухе замысловатое па. – Зато я дождусь Алису. Наконец-то… ведь когда-нибудь она останется здесь, правда?
Он оптимист. Видимо, и правда – сыграет обычную свою роль.
Чешир вздохнул.
- Я к Королеве. Что-нибудь передать от тебя?
- Конечно, - Шляпник улыбался, почти так же, как и Кот. – Передай, что я готов. И… Чешир, не надо про меня… ну, и Алису.
Чеширский Кот расхохотался.
В отличие от остальных, Королева ждала его. На пороге Хрустальной комнаты Чешир замялся: безусловно, кошки ходят сами по себе, решают – куда идти, а еще у кошек безусловное право смотреть на королев; и все же Миана была не тем существом, с которым хотелось общаться слишком часто.
Чешир знал, что такое Миана. Именно «что», а не «кто». Большинство обитателей Страны Чудес совмещают «что» и «кто» - только не Миана.
Забавно, он пришел говорить о втором подобном создании. Зачем? Белая Королева все знает.
Чешир наблюдал, как шелестят розовые листья на деревьях. Откуда-то доносился мерный, напевный гул водопадов – радужных водопадов, их воды – молоко и мед; и, безусловно, забвение. Чешир любил молоко, а потому держался подальше от прохладных томных озер. Хранителю нельзя без памяти.
Белой и радужной была обитель. Цвета снега, цвета льда – только цвета здесь ярче и… изменчивее, вроде подвижных образов-сновидений. Большинство сновидцев обожает бродить по дворцу Белой Королевы, а она радушно принимает каждого и не задерживает.
А как приходит нужный час… не отпускает. Но кто по своей воле покинет благословенную обитель?
Миана бросилась к Чеширу, заключила в объятия - руки у нее были холодные и слегка влажные, будто у свежего трупа; но дыхание горячее, и оно запуталось в шерсти Кота, а темно-багровые губы улыбались в точности по-Чеширьи, отдельно от лица, кто у кого научился – вопрос о курице и яйце. Сейчас Чешир сдавленно (Королева тискала его, словно открыточного котенка) прошептал: «Приветствую тебя, Белая Королева». А она прижалась гладкой щекой к «манишке» на котячьей груди.
- О, бедный Котик, у тебя так стучит сердце… ты испуган, - воскликнула Миана, не отпуская Чешира. Тому пришлось высвободиться с гибкой аккуратностью, присущей истинным аристократам.
Королева смотрит на кошку, кошка смотрит на королеву… и они равны в конечном итоге. Королевы всегда были только королевами, но кошкам доводилось играть богов.
- Не слишком испуган, Ваше Величество, - Чешир растянулся вдоль бархатной софы, оставляя пару клочьев шерсти и следы когтей. Он лгал. Он боялся, словно мышь в норе, когда тянется за ней шершавый язык и полная зубов пасть; а может быть, куда сильнее всех мышей, вместе взятых. Чешир припомнил Соню, и хвост его сам собой распушился.
Миана подсела к нему, поглаживая за ухом. Чешир и мурлыкнул бы (кто, как не она ведает – у мурлыканья три тысячи значений), однако липкий холод руки призвал образ Стэйна, и – надо торопиться.
- Вы ведь уже все знаете, верно?
Хвост не подчинялся Коту: метался и дергался, словно злая змея. Миана наблюдала, покачивая головой – платиновые волосы, темные лужицы глаз, неподвижных, как слюда; запекшаяся кровь губ.
Ирацибет никогда не пугала меня, подумалось Чеширу. Даже на площади, где Королева Червей собиралась казнить Шляпника, а Кот взмыл вверх – «довольно трудно отрубить голову тому, у кого только голова».
Миана бы справилась. Миане не надо рубить головы, потому что она…
«Что». Вот именно.
- Как всегда, Котик, - зубы у Королевы жемчужно-белые. От обилия света болят глаза – кошки предпочитают полумрак. Глаза, брови и губы воспринимаются дырками в белесом тумане-реальности. – Ты ведь тоже… знаешь.
- Я думаю, он выберет Стэйна. Я разбил цепи, - сообщил Чешир.
- Умничка, - Миана продолжала чесать за ухом. Кот все-таки замурлыкал, хотя и устыдился слабости. Хранитель же… впрочем, и Миана – не просто очередная сумасшедшая из страны безумцев.
- Ваше Величество, Ирацибет мертва, - деловым тоном продолжил Чешир.
- Ах, моя бедная сестра! – Миана немедленно залилась слезами, и слезы рассыпались осколками ярких, пронзительно чистых алмазов. Потом Мыши и прочая мелочь из слуг соберут и сошьют новое платье. Белая Королева прекрасна в слезах и смехе, в горести и счастье. – Впрочем, - быстро успокоилась она, - тем лучше… она была отравлена с детства, и теперь освободилась.
«Во внешнемирье тебя бы обозвали лицемерной тварью, - Чешир неопределенно мяукнул. – Но во внешнемирье нет Хранителей, повторов, и конечно, Белых Королев…»
- Что, если он выберет вас, Ваше Величество?
- Только не меня, - и она вытянула обе ладони, молочно-белые – у человека бы просвечивали вены, но Миана не была человеком. – На мне ни капли крови. Больше всего он жаждет, чтобы я вышла на битву с ним… это дало бы ему силу. Может быть, выбраться отсюда во внешнемирье.
«Он и так заглядывает туда», - заметил Чешир, но мысленно. Мурчал, пока Белая Королева чесала за ухом, полосатый подбородок и шею.
- Значит, Стэйн… но обычно каждая попытка сильнее предыдущей. В прошлый раз – ваша сестра Ирацибет…
- О, моя бедная сестра. Да.
- Я думаю…
- Шляпник. Наверное. Это так печально, Чешир.
Темные глаза переполнило слезами, искрились они сотнями граней. Завораживающее зрелище.
- Я… пойду проверю. Шляпник просил передать, что он готов к новой битве.
«И к новой Алисе», - не договорил Чешир, а вместо этого сказал:
- Что если враг попытается атаковать вас, Ваше Величество?
- Не сумеет. Иди проверь его, Чешир, тебе нужно – ты Хранитель. Пусть приходит… Шляпник готов, ты говоришь? И остальные… не сомневаюсь, ты предупредил Гонца и остальных… Стрижающий меч снова ждет Алису.
Миана не могла долго находиться на одном месте. Теперь она двигалась по чертогам, мимо серебристого трона и куда-то дальше, словно готовая развеяться – горстью праха, клоком тумана.
- Ваше Величество, но почему вы спокойны за себя?
Она улыбнулась – не Чешир, но он не обиделся. Пускай. Королева смотрит на кошку, это великая честь (и наоборот тоже, и Королева понимает это).
- Помнишь, что я говорила об Ирацибет? Бедная девочка, она ошиблась в выборе и союзника, и сферы влияния. Враг властен лишь в мире живых.
Шахматная Доска – самое гнусное место Страны Чудес. В отличие от Изгнания – полноправная часть. Здесь нет гниющих голов, голодных червей и холода, только развалины древнего замка, больные коряги (на них никогда, никогда не зеленеет листва) и… доска. Шахматы.
Чешир перепрыгивал: белое-черное. Нарушил все правила, но фигуры Кота отродясь не существовало. Есть Слон, Рыцарь с Конем, есть Пешки и даже Королевы, только не Коты. Кота не заставишь ходить строго согласно Важной Инструкции.
Бармаглот по-прежнему был здесь.
Массивная туша, в отличие от отрубленных… частей в реке возле дворца, очистилась от плоти первой. Уже давно на месте черной тухлятины белели кости. Скелет Бармаглота напоминал изящную скульптуру; в очередной раз Чешир задумался, почему столь омерзительное существо так красиво изнутри?
- Твоя смерть прекрасна, - проговорил комплимент вслух. Даже врагов иногда стоит хвалить, а Бармаглот не был по-настоящему врагом Чешира.
Кости затрепетали, точась лиловым соком. Скелет казался гибким и подвижным, и легким – не тяжелее снежинки с ее прихотливым фракталом строения. Бармаглот – бесконечный фрактал. Чешир пообещал себе высказать эту мысль позже. Комплименты следует дозировать очень аккуратно, особенно в беседе с всеобщим врагом.
Багмаглот занял четыре черных и четыре белых квадрата. Отрубленная голова – еще полтора, из них целиком – белая клетка. Череп следил за Чеширом: глазницы выражали куда больше, чем полагалось бы пустым провалам.
Здесь тоже струилась фиолетовая жижа. Она пахла сливовым вареньем. «Надеюсь, на вкус не хуже, Алисе всякий раз ее пить…»
Исполинская пасть щелкнула. Чешир с трудом выдернул хвост.
- Поосторожнее. Я всего лишь Хранитель.
Череп и скелет не шевелились. Чешир огорчился.
- Ты пытаешься меня обмануть. Но я-то знаю, ты больше не мертв. Я предупредил всех… и они тоже чувствуют тебя. Довольно трудно ошибиться, знаешь ли, если малыш-Соня начинает дырявить королевских Лошадей, а Червяки жалуются на плохую еду.
Скелетный хвост дернулся – совершенно по-кошачьи. Бармаглот перенял привычки того, с кем общался в эпохи своего… сна.
Глазницы пусто и видящее пялились на Чешира.
Я привык, убеждал тот себя, не первый – не последний, всегда было и будет, таков закон Страны Чудес. Бармаглот плюс тот, кого он избирает – по одну сторону (нет, не черные – белые, белые начинают) и Стрижающий Меч с его Алисой – по другую (начинают и проигрывают).
Шахматная Доска скользит и скрипит. Даже под легкими кошачьими шагами точится темной венозной и яркой артериальной кровью. Если запустить когти, знает Чешир, фонтан забьется на неделю… хотя, разве есть время на Шахматной Доске?
Это – место вне времени. Место Бармаглота. Его рождение, его смерть.
Порой Чешир уверен, что Страна Чудес принадлежит этому гигантскому дракону с уродливым телом и костями-модернистскими скульптурами. Все остальные – только его тени, осколки костей либо капли сладкого сливового сока..
Я привык.
Никогда не привыкну.
- Кого ты выберешь, Спящий?
Бармаглот не ответит. В прошлый раз Чешир так и не угадал – хотя мог бы, Ирацибет всегда завидовала сестре; легкая добыча и легкая жертва. Ее скелет такой же хрупкий и красивый. Теперь я могу сравнить.
Махина-скульптура едва заметно не-двигается. Лжет Шахматная Доска и ее единственный обитатель.
Бармаглот выжидает. Его вполне устраивает быть мертвым. Проснется – но не теперь, завтра или через год, или…
- Кто на сей раз?
Азартная игра. Кошки-мышки, в роли мышки – изначальный кошмар.
- Кто?
Глазницы вспыхивают глубоким лиловым светом, заставляя (я не боюсь, не пугался прежде) Чешира пятиться и шипеть; так во внешнемирье кошки шипят, загнанные в угол громадными бойцовыми псами – за секунду до того, как клыки сомкнутся на горле.
«Нет, невозможно… Хранитель – нейтрален, так было всегда, ты не проникнешь, Алиса вернется, и Стрижающий Меч, старый враг твой, остер… нет, нет, нет…»
Чешир пятится и шипит, сначала злобно, потом задавленно. Янтарные глаза гаснут.
«Ты не пройдешь!»
А потом останавливается.
И улыбается.
Чешир знает, что делать. Шахматная Доска и Бармаглот подсказали. У кошек девять или девять тысяч жизней, и одна – чтобы отдать добровольно. Жертвоприношение – способ разомкнуть круг.
В шахматной партии называется: гамбит. Фигура за игру, невысокая цена. Жаль, что новая Алиса возненавидит его, Коту симпатичны маленькие девочки.
Неважно.
Чешир улыбается.
Cамая искренняя из его улыбок.
