Becoming insane

Becoming insane

автор: toujours_pur
бета: owlwing, Levian
копирайт: все принадлежит мадам Ро
написано на Веселые Старты - 2010 для команды Tom&Harry, к сожалению, внеконкурс.


Интереснее всего в этом вранье то, что оно — вранье от первого до последнего слова.
М. Булгаков, "Мастер и Маргарита"


***

Старый дом скрипит недовольно, шуршит по углам; мрачно со стен взирают поколения Блэков, провожая взглядом мальчишку-чужака. «Чужой», — шелестят пыльные гардины на французских окнах; «чужой», — шепчет сквозняк, гуляющий по коридорам.
Чужой со своей светлой магией в гнезде чернокнижников. Но какое тебе дело до старых потрескавшихся портретов, захлебывающихся своей нарисованной злобой, какое дело до давно умерших волшебников древнейшего и бездарнейшего семейства Блэк?

Слишком увлеченный собой, ты в мыслях снова и снова прокручиваешь что-то, пытаешься понять непостижимое. О чем ты думаешь, глупый ребенок, к чему хочешь прикоснуться? Нужна ли тебе бесполезная тяжёлая истина?
Оглядываешься, хмуришь брови, ищешь что-то взглядом…

— Ты снова здесь, Том? — отчаянный вопрос. В черноту второго этажа уносится громкое эхо.

Я всегда здесь, мальчик, неотступно следую за тобой, где бы ты ни был, что бы ни делал. Заметь, я — единственный, кто остался; единственный, кто еще терпит тебя с твоей взявшейся ниоткуда злобой. Ты должен ценить мою самоотверженность, Гарри.

— Послушай, мне надоело, что ты таскаешься за мной как привязанный! — усталость в голосе, в глазах скука — очередная маска, которую ты нацепил в надежде обмануть мир. И хоть ты смотришь на меня, на самом деле видишь пустоту, но это последнее, о чем я тебе расскажу. — Как ты каждый раз сюда попадаешь?

Ожидание, бесконечное ожидание ответа тебя не утомляет. Ты уже давно привык, что на твои вопросы никто не ответит, смирился с тем, что это вне границ понимания. Похвально, хотя пора бы уже понять, что у меня ответов нет и быть не может.

— Так же, как и ты, Гарри.

Всё те же будничные слова, всё те же равнодушные взгляды – скажи мне, сколько это всё продолжается? Не знаешь. Потерявшись в пространстве и времени, очень сложно помнить о прошлом, которое теперь кажется таким незначительным, но самое страшное – когда начинаешь забывать то, из чего складывалась жизнь.

Мир не изменился, постарайся понять, просто ты потерял нить повествования. В этом не виноват никто, кроме меня, и мы оба это прекрасно знаем. Однако именно это связало нас крепче любых цепей; настолько крепко, что теперь ты не можешь даже отпустить меня. Не можешь или не хочешь, впрочем, это уже давно одно и то же, не так ли?

Поднимаешь глаза, щуришься, киваешь задумчиво. Пальцы сцеплены в замок, нервничаешь, кусаешь губы, мнешься:

— Том… Как так получилось, что ты не умер?

Ты спрашиваешь об этом каждый день и тут же забываешь — не можешь поверить, что не удалось сделать то, что должен был. Порой тебе кажется, что ты рехнулся; в эти моменты ты не так далек от истины, на самом деле. Однако же, именно эта мысль в расчет не берется и не воспринимается всерьез. У удачи есть чувство юмора.

— Забыл, что я бессмертен?

Я никогда бы не смог предположить, что достигну бессмертия такой простой ценой. Ты всё сделал сам, от начала и до конца, даже не сознавая этого — очередная шутка твоей судьбы. Стоит признать, она оказалась весьма остроумной дамой, а я, видимо, пришелся ей по вкусу, что всё-таки приятно.

— Я помню, — раздраженно бросаешь через плечо, поднимаясь по ступенькам: скрипит и протяжно стонет старое, рассохшееся от времени дерево. — Я всё помню! Ты умер на моих глазах! Так почему же ты опять выжил?

Никакой логики — для тебя это так характерно в последнее время… Впрочем, это нормально, Гарри. Так и должно быть, поверь.

— Зачем ты меня преследуешь, Том? Вечно шастаешь за мной, словно ищейка; вынюхиваешь, высматриваешь. Ничего не делаешь, молчишь и смотришь, — резко останавливаешься, смотришь на меня с бессильной яростью, лихорадочно сжимая кулаки. Пытаешься ненавидеть, но уже не можешь: тебе этого не дано. Пока ты этого не понимаешь, и в этом твое последнее счастье — ты можешь раздражаться, злиться сколько угодно, но это уже совсем не та великолепная разрушительная ненависть.

Кривишься, будто от зубной боли:
— Вот ты опять молчишь. Нечего ответить? Отвали уже от меня!

И что мне остается делать? Десятки, сотни, тысячи раз повторять очевидное, каждый раз огорошивая тебя одной и той же новостью: я не уйду, как бы сильно этого ни хотел. Так было задумано, и ничего не изменить — с самого начала мы были в каком-то смысле единым целым.

Отрицательно качаю головой:
— Я не могу, ты же знаешь. К тому же, у тебя никого не останется. Ты боишься одиночества, Гарри, не так ли?

Передергиваешь плечами, хмуришься — морщинка восклицательным знаком ложится между бровями. Ты совсем не изменился с нашей последней встречи… Помнишь битву за Хогвартс? До сих пор не могу понять: где я промахнулся, в каком месте допустил фатальную ошибку?

Что тебя спасло — очередная древняя магия, любовь и прочие нелепости или феноменальная удача? Сложно сказать, но одно я знаю точно: я никогда не брал в расчет твою неосознанную привязанность ко мне.
— С каких это пор ты стал альтруистом и заботишься от других? — подозрительно вглядываешься, словно не веришь. И правильно делаешь, кстати: даже будучи частью тебя, я все равно продолжаю оставаться собой. Парадокс, конечно, мне бы и в голову раньше не пришло, что ты настолько хорошо меня знаешь, что настолько пристально изучал меня все эти годы.

Я как всегда молчу, а ты отводишь глаза, скользишь взглядом по стенам, мрачным и холодным — подстать тебе. Подумать только, не так давно ненавидел этот неприветливый дом, а сейчас даже представить не можешь, что мог бы жить в другом месте. Хотя «жить», пожалуй, слишком громкое слово. Более уместным было бы сказать «проживать».

Быть может, тем, что с тобой приключилось, ты обязан дому? Глупая, абсурдная идея, но, как и любой абсурд, она не лишена определенной привлекательности — на площади Гриммо много тайн, которые чужаку знать не нужно. Кто знает, какими чарами Блэки защищали свои грязные и опасные секреты? Род угас, но магия гораздо более живуча, чем человек; ещё несколько столетий она будет напоминать осиное гнездо — только попробуй расшевелить…

Босиком идешь по старому потертому паркету, поднимая полами мантии слежавшуюся пыль, — тебе всё равно, что происходит здесь. Ты где-то в своем мире, красочном, ярком; там нет меня, поэтому он «понятный», если верить твоим словам. Одновременно с этим я по-прежнему тебе нужен, ведь одиночество пугает.

Согласись, в ситуации есть доля иронии: рядом оказался я. Не друзья, ради которых ты был готов умереть, не старик твой полоумный, который столько лет играл тобой в шахматы, не ваша бестолковая организация, разменявшая себя по мелочам, а я. Впрочем, ты давно уже не задумываешься над этим, ведь то время уходит в небытие окончательно и бесповоротно, с каждым днем всё больше и больше ускользает сквозь пальцы, точно мелкий белый песок.

Но всё же ты хочешь от меня избавиться, хочешь, чтобы я исчез. Ты ведь не понимаешь, что без меня нет тебя, и наоборот? Нет. Всё совсем не так. Ты давно уже все понял, просто искалеченная психика всё ещё продолжает сопротивляться, и ты вместе с ней. Отчасти это вполне обоснованное и продуманное решение, жаль, что в этом случае оно бесполезно, как и всё остальное. Ты можешь только подчиниться тому, что с тобой происходит, что происходит с нами — выбора нет. Никогда не было, как ты понимаешь.

— Я знаю, о чем ты думаешь… — начинаешь тихо, вкрадчиво, но замолкаешь, настороженно прислушиваясь к тишине дома. — Слышишь? Тук-тук, там где-то, наверху. Том, поднимись, посмотри! Пожалуйста. Я должен быть спокоен, — ударение на «должен», бессмысленное, глупое и бесполезное. — Поднимись, поднимись.

Лишь бы не видеть меня, отвлечься на секунду, успеть соскользнуть на ступеньку вниз в собственную реальность, оградиться от всего. Успокоиться. Там я пока не могу тебя достать, потому что твои фантазии выжгут меня дотла, истопчут в мелкую пыль, бросят в пустоту — ты знаешь не хуже меня и с удовольствием пользуешься тем, что я не желаю так бездарно закончить подаренную тобой новую жизнь.

— Нет там ничего, тебе кажется.

Оскалившись, разворачиваешься, нос к носу сталкиваясь со мной; ярость шипит внутри тебя, грозя выплеснуться наружу и обжечь собеседника:
— Я. Не. Сумасшедший. Я слышу. Ясно?

Конечно, Гарри. Все предельно ясно, я все понимаю, причем гораздо лучше, чем ты сам. Печально ли это? Пожалуй. С другой стороны, мне нет никакого дела до твоих чувств, как всегда.

Мутно и глухо в коридоре отбивают полночь часы, но на чердаке ничего нет, ни-че-го, веришь? Ты знаешь, зачем придумал это. Ты знаешь, а значит, знаю и я. Ты забыл? Я — неотъемлемая часть тебя, я даже гораздо большее, чем просто часть: я и есть ты. От меня не спрятаться, не убежать, я знаю, о чем ты думаешь, чего хочешь, чему радуешься и что тебя раздражает. У нас нет тайн, как и не было никогда — эту нашу с тобой связь разорвать не так-то просто. Ты потратил всю юность на то, чтобы разрушить её, и к чему в итоге пришел? Ты не смог меня отпустить, Гарри, не смог, не сможешь и впредь.

Признаться, именно это оказалось моим самым большим достижением, моей единственной настоящей победой, пусть даже я заплатил за нее запредельную цену.

Угрюмо смотришь исподлобья, скрестив на груди руки, продумываешь десятки ходов, сотни фраз; лихорадочно соображаешь, чем отвлечь меня, как незаметно проскочить мимо, сбежать, затаиться и выжидать, закрыв глаза, — тогда, как тебе кажется, мне будет труднее просочиться в «ту» реальность. Так ни к чему и не придя, ты раздражаешься:
— Уйди наконец, Том! Исчезни, оставь меня в покое!

Дом душит твои крики мягкими цепкими пальцами, стискивая звук сильно и безжалостно, дробит на мелкие частицы. Не остается ничего. Блэки на стенах качают головами, перешептываются, смотрят неодобрительно: им не понять нас. Тускло горят под потолком свечи в массивных серебряных канделябрах, нервное пламя дрожит, вибрирует в такт давящей тишине. Бессильно сжимаешь кулаки, впиваясь ногтями в ладони, смотришь мне в глаза, пытаешься найти там хоть что-нибудь. Что-нибудь иное, что-нибудь новое. Что-нибудь, о чем бы ты еще не знал.

Как долго? Минуты, часы — всё замерло, застыло в мраморе времени, потеряло счет секундам. В такие редкие моменты ты вновь становишься тем, кем был раньше, но в этом ли счастье? Ты ведь даже не осознаешь этой точки возвращения — настолько твои многочисленные «я» однородны и взаимосвязаны между собой.

Легкий невесомый вдох. По полу гуляет сквозняк, ты мерзнешь, но не обращаешь внимания. Ты давно уже не замечаешь мелочей, они ведь так незначительны по сравнению с «твоими» реальностями.

Когда ты первый раз понял, что границы привычного мира раздвинулись и что там гораздо интереснее? Когда в первый раз ощутил восторг от этого неизведанного пласта действительности, где все было так просто? Это было намного сильнее того чувства, которое ты испытал, когда узнал о существовании волшебников; новые впечатления оказались настолько упоительными, что затянули тебя сразу и без остатка. А чтобы справиться с ними, не оказаться раздавленным этими незнакомыми эмоциями тебе понадобился я. Я — последнее, что связывает тебя с реальностью, пусть даже она весьма убога. Ты воскресил меня, чтобы не умереть самому.

Внезапно ты даже забываешь выдохнуть — от понимания дух захватывает, в глазах — страх. Наконец-то ты пришел к единственно правильному выводу. Глядя, как я падаю в бездну твоего сумасшествия, шепчешь моим голосом:
— Только мертвые не возвращаются…

А я все еще жив, Гарри, — даже если я всего лишь порождение твоего безумия.


Fin.