Мы верим в деревья

Глава 1

Название: Мы верим в деревья
Автор: Lesta-X
Пейринг: гудшип
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Размер: драбблы
Саммари: гудшиперские драбблы, написанные в разное время. 1 — для Somewhere, 2 — для И-Тиу, 3 — для Меланжи, 4 — на ВС 2010 как внеконкурс.
Дисклаймер: Все — Ро.

1998 год, зима

Рон нервно крутит регулятор частоты на старом радиоприемнике, и ему кажется, что это конец. Он слышит только шипящий шум, иногда — какую-то музыку, иногда — чей-то голос, но это не голос Ли Джордана. Он не может найти волну радио «Поттер-дозор», и ему становится страшно.

На самом деле, страшно тут почти все. Вот Гарри сейчас дежурит на улице, наверняка кутается в ворот куртки, ему холодно; застрахован ли он от того, что сейчас — вот да, прямо сейчас, — сюда аппарируют Пожиратели и схватят их? Нет.

Никто ни от чего не застрахован.

Рону хочется разбить этот дракклов приемник ко всем ебеням, потому что он не может поймать нужную волну, потому что сейчас — зима, потому что — лес.

Иногда Рону кажется, что все они скоро умрут. Потому что никто ни от чего…

А стоит ли это все их смерти? Нет, не Гарри и не Гермиона — за них Рон отдал бы жизнь, не задумываясь, как и они за него, но вот все это — справедливость, благо — стоит ли оно их смерти?

«Мерзкая грязнокровка», — тянет в голове мерзкий голос то ли Малфоя, то ли еще кого, и Рон вздрагивает.

«Я бы вас всех убил — просто вздернул на дыбах, и все», — Рон зажмуривается, а под веками пляшут яркие ломаные.

«Предатели крови, магглолюбы…» — Рон сжимает кулаки так, что на ладонях остаются полукружья от ногтей.

Стоит ли все это их смерти?

Рон смотрит на лицо Гермионы. У нее слегка приоткрыт рот и дрожат ресницы; она нахмурена даже во сне и, кажется, чуть сжимает кулаки. Ее волосы пушистым каштановым пледом укрывают ей спину, и у Рона щемит сердце. Он так ее любит, что становится страшно.

Стоит ли все это их смерти?

Определенно, стоит.

1998 год, лето

Рыжие, как будто медные — на цвет и на ощупь — волосы Рона под пальцами, яркие веснушки пляшут в глазах, и почему-то просто нестерпимо хочется улыбнуться. Глупые шутки и тихие солнечные смешки; книга Гермионы — такая интересная, умная, рациональная книга — отброшена куда-то на пол. Возмутительное обращение, но именно сейчас Гермионе было все равно — вот просто так, потому что хотелось.

Голова глупого Рона с волосами, как медная проволока, и улыбкой Чеширского Кота заняла место отброшенной книжки у нее на коленях, и это даже не напрягало. Было просто неловко — не из-за того, что вот он, Рон, совсем рядом, лежит и почти мурчит от удовольствия, — а потому что было что-то такое странно-непосредственное в этом моменте, иррационально счастливое. Не то что бы Гермиона стеснялась такого необъяснимого и абсолютно ненаучного ощущения, просто ей становилось слегка не по себе.

Слегка не по себе — от хитрого взгляда Рона из-под светло-рыжих выцветших ресниц и лукавой улыбки, такой не-умной, шаловливой и влюбленной. От легкого поцелуя в ладонь и полуулыбки в губы, когда она знала — сейчас никто не станет обращать внимания на ее строгие оклики и нахмуренные брови, сейчас Рон будет ее вести; куда — неизвестно, но она пойдет за ним. Обязательно.

Трогательно-неловкие прикосновения подушечек пальцев к нежной щеке, а потом ниже — провести, еле-еле касаясь, по шее и немного опуститься — не пугая, но обещая. Гермиона чувствовала дрожь по всему телу и легкую обиду оттого, что вот она, умная и правильная, которая знает все-как-надо, замирает от прикосновений глупого Рона, замирает, не дыша, и ждет, что же он сделает дальше. Ловит губами его шершавые, почти грубые, привыкшие к работе пальцы, зажмуривает глаза и всем телом выгибается ему навстречу, когда его руки проводят по цепочке позвонков на спине, заставляя терять контроль над разумом и прикусить губу до боли, чтобы так позорно не сдаться, не застонать в голос. Рон — такой умелый, что Гермионе на минуту даже становится страшно: а вдруг он?.. Но ее мысли сейчас такие легкие, как бабочки, намного легче томно-тягучих ощущений где-то внутри, что тут же взлетают вверх, не оставляя следа.

Гермионе кажется, что она еще никогда не испытывала ничего подобного. Губы Рона на ее нежной коже, руки Рона, весь Рон, весь Рон — и только ее. Не поддающееся разуму чувство собственничества; оно нигде не описано и нигде не сказано, что же с ним делать.

Все это, — успела подумать Гермиона в перерывах между сводящими с ума прикосновениями Рона, — ужасно ненаучно, неправильно и нереально.

Нереально.
Нереально.
Нереально.

Нереально влюбленная Гермиона и нереально влюбленный в нее Рон. Рон, заставляющий ее чувствовать себя необъяснимо легкой и воздушной, как фея, как ветер — и почему-то иррационально счастливой. Гермиона знала, — не могла не знать — что не найдет ничего подобного ни в одном из самых древних фолиантов и, наверное, поэтому и позволила отбросить книгу на пол.

Именно сейчас самым важным казалось узнать, что же это такое — быть настолько любимой и настолько сильно любить.

1999 год, лето

Рон никогда не представлял, как сделает своей девушке предложение. Он даже не думал об этом. Вообще никогда. А сейчас вот почему-то… Он вообще-то понимал, что это будет самое глупое предложение, какое только можно сделать. Особенно Гермионе Грейнджер. Но…

Они идут по проселочной дороге; стоит конец августа: зной и духота просто невыносимые. Рон видит, как сердится Гермиона, глядя на свои ноги в открытых босоножках, по щиколотку в дорожной пыли. С каждым их шагом от земли поднимается небольшое грязное облачко.

— Фу, — говорит Гермиона и берет Рона за руку.

Странно, но даже сейчас этот жест заставляет сердце биться сильнее, а щеки — краснеть. Сейчас — чуть ли не год спустя после их первого поцелуя. Семь месяцев после их первой ночи. Восемь лет после того, как они познакомились.

— Ты знаешь, — начинает Рон, — я здесь игрался в детстве.

Он не видит улыбку Гермионы, но знает, что она улыбается — слегка, краешками губ. Сейчас Рону хочется рассказать все-все о себе: чтобы если вдруг что, Гермиона передумала выходить за него замуж и не испортила себе жизнь. Так мама иногда говорила, шутя и гладя его по голове: «Испортишь ведь жизнь девочке, испортишь! Прямо как твой отец мне…». Отец приходил спустя две минуты и крепко целовал мать в губы, а она краснела. Рон испорченной жизни не видел, но все равно было немного страшно.

— Мы с Джинни… — продолжает он. — Играли в дом. В семью. Она не была моей женой, но готовила мне есть. А я эту еду добывал. Я… — Рон замолкает на мгновение и еще крепче сжимает руку Гермионы. — Я рвал одуванчики и лопухи. Для супа и салата, да. Набирал здесь вот пыли. Мы с Джинни размачивали ее в воде и варили себе кашу. Потом, конечно, приходила мама и ругалась на нас за то, что мы все грязные по уши и…

Рон чувствует на себе взгляд Гермиона. Чувствует, какой он теплый и ласковый. Меньше всего ему хочется ее разочаровать.

— В семью я прекратил играть лет в восемь.

Он видит крышу «Норы». Кажется, даже слышит отдаленный голос матери, смех Гарри с Джинни.

— Я… — Рон жмурится и буквально выдавливает из себя следующие слова: — Я снова хочу. Семью.

Гермиона смеется — тихо и… как-то удивленно. А потом берет его за подборок и поворачивает к себе. Сердце у Рона уходит в пятки.

— Рон Уизли, — строго произносит она. — Знай: я буду любить тебя, даже если ты мне нарвешь одуванчиков на салат. Я согласна, Рон.

Этот поцелуй Рон будет помнить все жизнь.

2003 год, весна

— Они прошли всю войну. Прошли, держась друг за друга, рука об руку, плечо к плечу. Они были вместе даже в самые жуткие минуты, когда страх скручивает все внутренности, и даже в самые горькие, безутешные мгновения, когда боль утраты пронизывает сердце, ощущается физически… Они поклялись, что никогда не бросят друг друга, что война — какой бы страшной она ни была — никогда не разлучит их. Глядя на их историю, каждый может сказать: «Это — любовь». — Салли Хейз нервным жестом отложила свой блокнот и смущенно взглянула на пару, сидящую с ней за одним столиком. — Н-ну как вам?..

Они расположились в самом тихом кафе Косого Переулка, и Салли надеялась, что такая атмосфера будет способствовать приятной задушевной беседе.

Женщина, сидящая напротив нее, поморщилась:

— Какая-то пафосная чушь.

Ее супруг только сочувственно улыбнулся Салли, как бы извиняясь за жену: мол, простите, она у меня такая.

— М-м… Может, м-можно что-то исправить, миссис Уизли? — беспомощно отозвалась девушка, накрывая ладонью свой изрядно потертый блокнот в кожаном переплете; она купила его давно, на свой первый гонорар от статьи.

— Только переписать, пожалуй, — коротко пожала плечами миссис Уизли.

— Гермиона… — Ее муж только покачал головой, с любовью глядя на пышные каштановые волосы супруги, ее обнаженные плечи, которых еще не коснулся загар, ключицы…

— Но Рон!.. — воскликнула та. — Здесь же нет ни слова правды! Ни слова! — Она осуждающе посмотрела на Салли, покрасневшую, словно маков цвет. — Я, конечно, понимаю, что вранье (или искажение по-вашему, как хотите) кормит всех журналистов, но вы же собирались написать документальную книгу о войне!

Салли вздохнула и закусила губу, нервно барабаня ногтем по столешнице.

— Понимаете… — неловко начала она. — Я думаю, что читателем… было бы интересно, как на фоне войны развивались ваши отношения. Ведь это так романтично — любовь на поле боя!

Гермиона фыркнула.

— Мисс Хейз, вы же никогда не были на войне. Там не до любви, знаете ли. — Рон при этих словах усмехнулся и возвел глаза к небу, хотя и промолчал. — К тому же, не давали мы никаких клятв друг другу, и вообще… вы все переврали!

Салли печально взглянула на мистера Уизли, прося поддержки. Какой мужчина, подумала она. Вот такие вот, самые замечательные, и достаются… всяким Гермионам-в-девичестве-Грейнджер, героиням войны. Какая жалость.

— Ну почему же — все? — мягко спросил у жены Рон, нежно погладив ее по щеке; та ответила смущенно-сердитым взглядом, словно говорящим: «Ну не при людях же!». Он неожиданно повернул свое лицо к Салли и сказал ей: — Повторите-ка последнее предложение.

— Глядя на их историю, каждый… — начала она зачитывать, снова открыв блокнот.

— Нет-нет, — перебил ее Рон. — Самое последнее.

Салли недоуменно на него посмотрела и произнесла:

— Это — любовь.

Мистер Уизли благодарно ей улыбнулся и снова повернулся к жене.

— Вот видишь, Гермиона, — ласково сказал он, приблизив свое лицо к ее. — Разве это — неправда?

Их взгляды были прикованы друг к другу, и Салли подумалось, что зря она все это затеяла. Можно было как всегда написать какую-нибудь сплетню об одной из солисток «Ведьмочек» и получить свой заслуженный гонорар. Так нет же, угораздило ее взяться за серьезную работу…

— Правда, — услышала она тихий ласковый голос миссис Уизли, вырвавший ее из раздумий, и вздрогнула. — Все правда, Рон…

fin