Глава 1БРЕМЯ ТЕМНЫХ
Люциус Малфой
Раб.
«С чем сравнить, насколько силен и могуществен Темный хозяин в изобилии и разнообразии своих отношений и связей со всем сущим в Темном Владении, с тем, что ему служит, принадлежит ему и перед ним склоняется? Живых нитей, незримых кровеносных сосудов между ним и его Домом и землями, родичами и вассалами, зверьем и растениями, и камнями, и водами – до последней былинки, до песчинки, - как в самом сердце золотой паутины изощреннейшего плетения он пребывает…
Разве что с тем, насколько убог и омерзителен Темный голодранец, нищий Темный в его одиночестве и злобном бессилии, вечном подбирании крох чужого волшебства, мелком разбое среди тех, кто еще более мелок, в жалких попытках прийти хоть под чью-нибудь руку, отдаться хоть в чью-нибудь власть…»
И еще – «Не столь же ли высоко может подняться Темный, сколь низко может он пасть?..
Но ни вершины, ни дна не узнать Светлому магу, ибо все они подобны друг другу – так же, как подобны друг другу монеты разной величины и достоинства…»
Вот так многословен был далекий предок Янус, но вправду ли это беда, если верных слов много?
Взошедший к вершинам и одновременно павший, в едином лице властелин и раб, Люциус Малфой в эту ночь, тихую, теплую, звездную летнюю ночь, которой сменился неистовый закат, решивший судьбу Британии, обходил свои земли.
Бывший раб.
Бывший, ибо знак рабства, выжженный на его коже, изчез с гибелью его Повелителя.
Он знал эти земли до мельчайшей травинки – но в эту ночь узнавал их заново, потому что его знания, его чувства, его власть последние тридцать лет определялись рабством.
О, он успел позабыть, как ясно видит, как много чует свободный… Как легко свободному – повелевать.
Словно пелена, чужие чары окутывали его – и вот пелена пала.
Блаженством стало смотреть и слушать, бесконечным наслаждением – дышать.
Как же много он отдал тогда за пустое слово, за лживое обещание… Сколько он отдавал ни за что ежеминутно! Проклятье - бездумной, безумной молодости…
Он обходил Земли. Впервые за тридцать лет они были только его, а он – только их, и чужая магия не вплеталась в тончайшие связи, которые он перебирал. Сонные земли лежали у его ног, жемчужно-серые в звездном свете, он упивался их влажным и островатым дыханием, полным стремящейся к нему, Хозяину, чистейшей магии.
Теперь он должен выправить то, что исказило рабство. Следы его он чуял повсюду, но знал, что сотрет, истребит их, пусть даже это будет последнее, что он сделает в жизни.
Он побывал везде.
У границ с магловскими владениями, где прозрачные стены неподвижного воздуха отражали, отбрасывали назад потоки зловоннных и ядовитых испарений, изрыгаемых магловский жизнью. Никакая чужая воля не погонит его более в те гиблые места…
Перенесся к жилищам фермеров и ощутил, как сквозь сон они потянулись к Хозяину. Ничью чужую силу не станут питать более силы его людей.
Побывал в каждой роще, у каждого источника, речки и озера…
В Садах он ощутил восторг столь невыносимый, что не сдержал слез.
В Садах остался он, в своих несравненных Садах, снова только Садовник, повелитель и наставник, но одновременно и родич всех Древес и Трав – остался и встретил рассвет, и провел целиком наступивший день, и дождался сумерек.
В густеющем мраке влажным лугом он прошел к холму, лежащему на западе от дома. Там в кольце старых дубов было святилище их рода, где никогда не ступала нога чужого.
На высоком камне были высечены звезда, рыба, дерево, молот и раскрытая ладонь, у подножия бил ключ – вода переполняла каменный ковчежец и лилась дальше, в каменный желоб, а затем травянистым руслом сбегала вниз с холма.
С четырех сторон возле камня высились светильники, наполненные маслом – подойдя, Люциус огнивом высек огонь и зажег их.
Он не смел применять здесь магию.
Потом он склонился к источнику, погрузил в него руки, помедлил, зачерпнул воды и выпил несколько глотков.
Потом выпрямился и, коснувшись камня, заговорил с Владыками.
Не творя ритуалов, отказавшись сейчас ото всей своей силы мага, как простой человек перед ликами стихий, он просил у них прощения и помощи.
Звездную повелительницу, Владыку ветров, Воителя, Властителя вод и Мать всех дерев и зверей он молил, чтобы его вина осталась лишь его виной, и не стала приговором роду.
Одно за другим перечислял он собственные деяния .
Будучи единственным наследником, еще не имея сына, он подверг себя превратностям судьбы, рискуя будущим Дома.
Оставшись Старшим, отдал себя и свой Дом под чужую, неверную руку.
Чистую магию своего Дома отдал на службу безумному полукровке.
Позволил запечатлеть на своем теле клеймо раба…
Он просил Владык востребовать с него любой труд и любое страдание, но позволить потомкам не платить за его поступки.
Помиловать род, и без того ослабевший в нем самом, и, еще более, в его сыне.
Помиловать, и дать его роду продолжение.
Помиловать его единственного сына и наследника и жену, которую тот привел в Дом.
Умолкнув, он остался стоять, закрыв глаза, и сознанием и духом, всем своим существом устремился вверх, ближе к звездам, туда, где видно сверху Великое Море.
Внезапно что-то изменилось в мире.
Люциус открыл глаза, прислушался и понял, что это всего лишь стих ветер. Ночь миновала. Настал предрассветный час.
Вот медленно, по одному, а потом все быстрее, начали уходить все ночные звуки. Неприметно, будто крадучись, гасла, замирала осторожная ночная жизнь.
И вот, в тот самый долгий миг, когда на земли сошла всеохватная, всемогущая пустота, и показалось, что мира больше нет, словно огненный глаз открылся над дальним лесом, видном в просветах между стволами дубов.
Большая черная птица показалась в алеющем небе.
Весть?
Прямо на него летела птица – и вдруг исчезла.
Он напряг все чувства, вбирая в себя, перебирая все нити, все связи, пытаясь понять смысл видения.
Через миг он понял, еще мгновение стоял недвижимо, как пораженный громом, а потом странный крик, похожий на птичий, вырвался из его груди и пронесся над землями.
В его Доме был зачат будущий Наследник.
Преклонив колени, он во внезапном изнеможении приник к камню, шепча слова благодарности Владыкам, сознавая, что, возможно, не только свободен, но и прощен…
Следующей весной, когда Наследник благополучно появился на свет, когда свершились все положенные по этому случаю обряды, перед самым рассветом Люциус один возвратился к Камню владык.
Долго он молча сидел у источника, слушая плеск священной воды, а потом, когда небо начало светлеть, поднялся на ноги и сказал:
- Ни мольбы, ни просьбы не принес я к вашему алтарю в это утро, о, Владыки мои, о, извечные Покровители. Не принес ни дара, ни жертвы – ибо ничто в моих землях, и ничто в моей власти, и ничто на этой земле не вместит моей благодарности. Примите ее прямо из моего сердца!
И был этот день безоблачным и тихим, и почти весь этот день напролет он провел возле своего внука, вместе со своим сыном, а на закате прошел в Западную башню дома.
Над Основанием Дома Малфой была возведена эта башня, став и символом, и воплощением, и собственно, в самом узком и прямом смысле, Домом Малфоев. В нижние ее помещения никому не было входа, кроме Старшего Рода или Главы Дома – даже вниз, к сокровищам, лежащим в Основании, родичи проходили по лестницам, скрытым в толще стен, в обход этих покоев.
Здесь хранилось магическое достояние Малфоев, здесь совершались обряды Дома. Здесь неизбывная мощь Сокровищ соединялась с силой Земель и всего, подвластного Дому, именно здесь преобразующей волей Малфоев они обращались в ту золотую паутину, о которой писал давно ушедший за Море Янус Третий Малфой.
В сундуках и шкафах сохранялись предметы из золота и камня, серебра и кожи, из дерева, тканей и папируса. Только одно их объединяло – каждый когда-то вышел из рук Малфоя.
Вдоль стен, лишенных окон, стояли простые столы из потемневшего дуба, а на них - свечи, масляные светильники, сосуды разной величины.
Кроме того, в одном из покоев, в центре, стояли еще два невысоких, по грудь, но толстых гранитных столба - или две колонны, ибо венчали их, наподобие капителей, широкие квадратные плиты.
Войдя в первый покой, Люциус зажег несколько свечей и четыре светильника, потом отворил тяжелую дверь одного из шкафов.
На отдельной полке там лежал кусок льняного полотна, целиком изготовленного им самим еще в юности, когда он был только Наследником, а у Дома не было Хозяйки. Целиком, от начала и до конца – то есть он сам вспахал поле, сам засеял его льняным семенем, сам изготовил пряжу, спрял нить и соткал полотно. Он берег этот лен, не только впитавший его - и только его - юную магию, но и не понесший на себе отпечатка злосчастного рабства, вскоре добровольно принятого Люциусом - и отозвавшегося во всем Доме.
Именно этот лен брал он для тонкого волшебства и важных обрядов.
В том же шкафу он взял небольшой узкий нож из светлого камня и черную каменную же чашку.
Ножом он сначала отрезал квадратный кусок полотна, длиной и шириной ровно в локоть.
Во втором помещении положил ткань на плиту, покрывающую один из столбов, и поставил по углам четыре масляных светильника.
Разорвав воротник мантии, концом того же ножа прочертил по своей груди, как бы рисуя косой крест. Сначала будто неохотно, медленно набухающими каплями кровь выступила вдоль краев разреза, потом все быстрее заструилась по коже.
Люциус поднес к ране черную чашку.
Когда чашка наполнилась до половины, Люциус встал у столба, и, окуная в кровь тростниковый стилос, стал писать на льняном полотне.
Надпись заняла почти весь кусок ткани.
Закончив, он выплеснул оставшуюся в чашке кровь на четыре стороны света, взял в руки ткань.
Пламя в светильниках потемнело, языки его сузились и поднялись в воздух, как копья.
Громко, нараспев Люциус произнес:
- Ныне я налагаю заклятие на мой род, и скрепляю его кровью, камнем и льном. Пусть услышит мои слова каждый из моих потомков, что достигнув первого совершеннолетия, войдет в родовую башню.
Я, Люциус из рода Малфой, носящий это имя Девятым, сын Аппиуса, сына Януса, сына Фурия, своею властью, как Старший Рода и Глава Дома, отныне и навсегда запрещаю всем Детям Дома Малфой, и всем, принадлежащим к роду Малфой, доколе мой род продлится, принимать и признавать над собой или своим родом и закреплять любым способом, принятым в этом или в любом другом мире, среди людей или любых других разумных созданий, всякую иную власть, кроме власти извечных Владык, а меж людьми – кроме власти Главы Дома или старшего родича. Никогда Малфой да не будет вассалом, слугой или рабом никому, кроме Малфоя! Силой моего имени и всей магии, мне подвластной, будет проклят тот, кто нарушит этот запрет, проклят и отторгнут от рода, от земли и от любого другого владения!
И каменный нож, изготовленный некогда Аппиусом Малфоем, тем, что на пороге смерти стал отцом раба, раскололся вдоль, на две половины, и сила его вошла в силу проклятья.
