Глава 1"Это самое жестокое слово – "никогда".
Это – то, что никто не хочет принять".
Flёur
"I’ve tried so hard to tell myself that you're gone
And though you're still with me
I’ve been alone all along".
Evanescence
После войны всегда должны наступать тишина и покой. Они и наступают — жаль, что не для всех.
"Хинамори-кун!" – звоном в ушах.
"Хинамори-кун!" – дрожью в руках.
"Хинамори-кун!" – болью в сердце.
Тот, кто звал её так, давно уже мертв – мертв и никогда не вернется вновь – ни в Общество душ, ни в Генсей. Говорят, его душа развеялась пеплом – таким же, какой остается после сожжения на Сокиоку. Достойная кара за его деяния, говорят шинигами.
Хинамори Момо согласна с ними – абсолютно.
И всё же...
"Хинамори-кун", – шепчет трава на лугу.
"Хинамори-кун", – плещет волна в сонном озере.
"Хинамори-кун", – звенит ветер в колокольчиках в дверном проеме.
Бывший лейтенант падшего шинигами – бога смерти, пожелавшего стать единственным богом, бросившего вызов самому мирозданию, – ничего не забыла – ни смертей друзей, ни руин Сейрейтей, а на груди её всё ещё виден шрам от клинка её капитана.
Само имя его предано забвению, стерто со скрижалей истории богов смерти – навеки. Память о нём – это память о крови и боли, об огне и поющей стали, горе и предательстве.
Он предавал и её – и не раз.
И всё же...
"Хинамори-кун", – зовёт ночь – темная-темная.
Момо утыкается лицом в футон, зажимает уши до боли.
"Хинамори-кун", – утренний луч касается её щеки – теплый, как его руки когда-то.
Момо бежит в тень, трет щеки – стереть, стереть тот след – навсегда.
"Хинамори-кун", – ветер шелестит в листве, играет белым хаори…
Это только облака, и Момо задвигает сёдзи.
"Ты слышишь меня, Хинамори-кун?"
Момо отчаянно зажимает уши: это её вечный кошмар, страшный сон, грёза на грани безумья.
Тот, кто ушел навсегда, никогда не вернется.
"Я могу всё".
Тот, чья душа не принадлежит ни одному миру, не может вернуться.
Неоткуда.
"С сего дня я встану на небесах".
Не восстают из пепла, когда и пепла самого нет.
Поднявшись на самую вершину, можно упасть в бездонную пропасть.
"Иногда смерть – это только начало. Вам ли не знать?.."
Гори в аду, Айзен Соске. Уходи навсегда – в вечность, которую ты так хотел сделать своей.
Ты получил, что хотел.
"Ты ждешь меня, Хинамори-кун?"
Момо отчаянно зажимает уши: это её личный демон, полночный бред, самый тайный страх.
Боль предательства въелась в её кровь и плоть, и на сердце шрам не меньше, чем на груди.
В её глазах – отблески пожарищ, на её руках – кровь самых близких людей, в её памяти – терновая яма, бездна без края, кровавая рана до конца её дней.
"Вы получили, что заслужили".
Белые-белые осколки – от уродливой маски. Ставший алым снежно-белый шелк. Дыра в груди – словно след от кислоты на бумаге. Рассыпающееся пеплом тело.
"Ваши желания погубили вас, Айзен Соске".
Гордыней не достичь всемогущества. Тот, кто забудет об этом, однажды жестоко поплатится.
Белые-белые осколки – от уродливой маски. Не всегда ли носил он её – он, веривший в собственную свободу раб своих желаний.
"Вот ваше истинное лицо, капитан".
Ками... Разве у богов такие хрупкие кости – этот звук бьет по ушам, сворачивает внутренности, комом подкатывает к горлу. Разве боги могут плакать кровью? Разве они вообще могут плакать?..
Вот Хинамори может – у неё такие же кровавые слезы. Просто их не видно. Они глубоко-глубоко, сокрыты от взоров под шрамом от меча того, кого она так любила.
"Это кровь, которую вы пролили".
Белые осколки летят по ветру, плоть рассыпается песком и пылью. А глаза у него не чёрные и не страшные, как были, и не равнодушные даже. Удивленные больше. Изумленные.
Да, капитан Айзен, боги тоже умирают.
За секунду до вечности на его лице печать того, что она тщетно искала в нём долгие годы.
А потом всё это уходит – навеки.
И это мгновение – её личное проклятье.
Говорят, за мгновенье до шага за грань все меняются. Говорят, вечность открывает глаза даже самым последним слепцам. Говорят, смерть меняет всё.
Почему ж только смерть? Почему?!..
"Хинамори-кун", – шепчет трава на лугу.
"Хинамори-кун", – плещет волна в сонном озере.
"Хинамори-кун", – звенит ветер в колокольчиках в дверном проеме.
"Я не верю, я в вас не верю!" – шепчет Момо, зажимает до боли уши. Его нет, и никогда не будет – никогда, никогда.
"Мы не будем здесь вместе никогда…"
И не здесь.
Вообще нигде.
И никогда.
"Хинамори-кун", – шепчет голос. Там, за гранью, верно, меняются, потому что и голос совсем другой: он не говорит уже о троне и власти, не говорит о могуществе и всесилии, желаниях или гордости...
"Ты любишь меня, Хинамори-кун".
Момо отчаянно зажимает уши: это её личный ад, кинжал в сердце, самая мучительная боль.
Потому что это не вопрос, а утверждение.
И она никогда и никому не признается, что до сих пор верит, что это – единственное, что вечно в их мире бесконечных смертей и рождений.
И, возможно…
***
"Хинамори-кун", – шепчет трава на лугу. Или это только ветер – и ничего больше?..
"Вы слышите меня, капитан Айзен?"
"Вы ждете меня, капитан Айзен?"
"Вы…"
Вздохом – ветер в листве.
И тишина.
