Две трети

Глава 1

Название: «Две трети»
Автор: Lecter jr
Бета: -
Жанр: то ли джен, то ли драма. Автор в затруднении
Дисклеймер: все уже украдено до нас! (С). Все персонажи – собственность г-жи Роулинг
Рейтинг: РG
Пейринг: РУ/ГГ, РУ/ГП (не слэш)
Саммари: Рон Уизли терпеть не может дроби. Он всегда их ненавидел, и на это была причина.
**************

Рон Уизли ненавидит дроби. Он всегда их ненавидел, еще с тех пор, когда отец учил его математике. Они сидели за кухонным столом, и отец брал яблоко, разрезал его, показывал маленькому Рону кусочек и говорил : «Смотри, вот этот кусочек – четверть». А Рон брал отрезанную дольку и пытался приложить ее к яблоку, чтобы она снова приросла (хотя, конечно, давно уже знал, что без магии этого не сделаешь) – так ему больше нравилось.

Рон Уизли ненавидит дроби и сейчас, когда ему уже двадцать пять и о дробях в его присутствии упоминает лишь начальник аврорского отдела, мистер О’Доннелл, когда его посещает счастливая мысль , что пришла пора распекать подчиненных. Конечно, Рон – первый кандидат для «вызова на ковер». И тогда на его рыжую голову обрушиваются все громы небесные, и – красной нитью через всю прочувствованную речь начальника – «Уизли! Половина преступников еще не выловлена, а вы на работу в таком виде приходите!». И мистер О’Доннелл величественным жестом указывает пальцем на криво повязанный галстук, а Рон опускает голову, чтобы начальник не видел рвущейся наружу улыбки, и тут же вспоминает о ненавидимых с детства дробях.

Что ж, ему есть, за что их ненавидеть.

С самого юного возраста, с того самого момента, когда он начал осознавать себя, Рон привык чувствовать себя частью целого. Такой частью, которую никак из этого «целого» не вырвешь, не вырежешь, как отец вырезал четвертинки из яблока и откладывал их в сторону.

Их в семье было девять человек, и Рон был «одной девятой» . Не так уж и мало.

А потом, когда он впервые ехал в Школу, Рон почувствовал то же самое, что и тогда, когда отец объяснял ему дроби – а именно то, острое одиночество, такое, каким, должно быть, было одиночество четвертинки яблока на кухонном столе. «Одной девятой» тоже было одиноко в пустом купе «Хогвартс-экспресса». Братья быстренько запихнули его в купе и поспешили к старым друзьям, а Рон остался один.

Это было для него совершенно непереносимо, и Рон отправился ходить по коридору, заглядывая в каждое купе. В одном из них одиноко сидел тощий мальчишка в очках, который сказал, что с ним больше никто не едет.

И Рон тогда понял, что он больше не один.

Теперь он стал «половиной». Половина – куда больше, чем одна девятая. Дроби Рон все-таки усвоил, хотя терпеть их не мог.

На Хэллоуин в школьном туалете для девочек тролль напал на маленькую зазнайку Гермиону Грейнджер, и Рон стал «одной третью».

Треть – меньше половины, но Рона это устраивало. Его жизнь вновь обрела равновесие, и все было так, как надо.

И равновесие это было стабильным, казалось, что оно не рухнет никогда. Конечно же, оно рухнуло, как только потеряло одну из точек опоры.

**************
Вот уже семь лет никто не видел Гарри Поттера.

От них троих осталось лишь две трети, которые, как и отрезанные от яблока дольки, никак не могут удержаться вместе.

Иногда Гермиона Грейнджер получает какую-нибудь премию за научные открытия. Или же ей присваивают очередное научное звание (Рон давно уже перестал интересоваться подробностями), и она приглашает Рона сходить в паб.

И тогда Рон шутовски кланяется, и припадает на одно колено, не обращая внимания на смех присутствующих, и пытается облобызать край гермиониной мантии, приговаривая, что такая честь – поцеловать полу мантии самого яркого светила современной науки - выпадает простым смертным слишком редко. Гермиона старательно делает вид, что сердится, и говорит, что он похож на шута, но даже не слишком внимательному наблюдателю ясно: на самом деле ей приятно.

В искусстве шутовства Рону далеко до Фреда и Джорджа, но теперь он с успехом их заменяет в этом нелегком деле: сейчас братьям не до того - они пытаются оживить едва не рухнувший в прошлом году семейный бизнес. Эти двое порой даже собственных детей путают – хотя чего еще следовало ожидать, раз уж они женились на сестрах Патил.

А потом, когда наступает уже глубокая ночь, владельцы паба потихоньку начинают выпроваживать засидевшихся посетителей, Гермиона говорит, что Рон слишком пьян, чтобы аппарировать, и что ее замучает совесть, если его бренные останки придется соскребать с какой-нибудь кирпичной стены.

Она приглашает его в свою квартирку в центре маггловского Лондона, и Рон всю ночь воюет с Косолапусом за право спать на диване в гостиной.

Утром Рон торопливо глотает обжигающий кофе пополам с антипохмельным зельем, сваренным сердобольной подругой («Чтобы это было в последний раз, Рональд Уизли!») и, фыркая, стоит под холодным душем, стараясь избавиться от остатков головной боли, с которой так и не сумело совладать зелье.

Потом и он, и Гермиона («Надо обязательно встретиться как-нибудь, да?») аппарируют каждый по своим делам.

И снова: «Мистер Уизли, половина преступников еще на свободе гуляет, а вы приходите на работу с таким лицом, словно всю ночь по кабакам шатались!», и рейды по Дрянн-аллее, и ночные дежурства.

Рон путается в днях рождения племянников и племянниц, и это немудрено: у Билла с Флер на подходе третий, а у Джинни с Симусом – пятый. Сколько детей у Фреда с Парвати и Джорджа с Падмой, судя по всему, не знают точно и сами счастливые родители.

Иногда, когда на работе выдается свободная минутка, Рон смотрит вокруг, и видит все то же самое, что видел и вчера, и позавчера, и неделю назад. Все тот же маленький кабинет на двоих с Колином Криви, все та же пустая бутыль из-под Огневиски в ящике стола, все та же стопка неразобранных отчетов, которая так и норовит развалиться. Это вся его жизнь и все, что он в ней видит, все, что в ней есть.

Раньше, когда их еще было трое, когда еще был Гарри, Рон никогда не мог себе представить, что его будущее может быть таким. Таким скоротечным, таким неуловимым, таким бедным на яркие события. Дни, похожие как близнецы , проходят слишком быстро, порой Рон и не замечает их ухода, порой ему начинает казаться, что уже осень пришла – а на календарь посмотришь - нет, еще только май.

Иногда Рон обещает себе, что ни о чем не будет больше мечтать. Потому что это слишком больно, а лишней боли Рон не хочет. Хотя, возможно, и зря: она хотя бы может разнообразить его дни-близнецы.

Но порой Рон не держит данное самому себе слово.

Потому что иногда он просыпается не на отвоеванном у Косолапуса диване, а в постели Гермионы, и , пока она еще спит (у нее даже во сне сосредоточенное лицо), Рон тихонько шлепает на кухню варить кофе. Порой Рон задумывается над тем, что же случится, если однажды ни у кого из двоих не возникнет обычного чувства утренней неловкости, чувства, вызывающего к жизни множество ненужных слов и мыслей, на самом-то деле сводящихся к обычному «Мы же просто друзья», сказанному торопливо и смущенно перед тем, как поспешно (слишком поспешно) двинуться на штурм очередного дня-близнеца.

Две трети больше, чем одна.

А еще Рон нарушает данное себе обещание ни о чем больше не мечтать, когда вдруг видит в толпе чиновников, спешащих по коридорам Министерства , чью-нибудь растрепанную черноволосую голову и круглые очки на длинноватом носу.

Рон нарушает это обещание, говорит себе: «А и черт со всем этим, могу же я еще раз помечтать!»

Потому что он, хоть и всегда ненавидел дроби, знает: единица больше, чем две трети.

- fin -