Глава 1Название: Хроника одного Рождества
Автор: rose_rose
Бета: mummi
Гамма: kasmunaut
Пейринг: НТ, ЧУ, СС и другие
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: правдивая рождественская история
Размер: мини
Саммари: Рождественские ангелы бывают разные.
Примечания автора: Предсказание взято из «Книги перемен».
Дисклеймер: Все не наше, даже Тонкс гуляет сама по себе.
Примечание: Фик написан на командный конкурс «Рождественские болиды» на Снарри-форуме.
Тема задания: «Я не падаю. Я так летаю».
Ничего хорошего нынешнее Рождество не сулило.
На самом деле начинать рождественское утро с этой мысли – это очень, очень грустно. Особенно когда тебе одиннадцать лет и сам бог велел ожидать от Рождества чудес и подарков. Не то чтобы одиннадцатилетняя Нимфадора не верила в чудеса – и не то чтобы она была обделена подарками… Нет, подарки – вот они, лежат аккуратной горкой в изножье кровати. Их даже можно развернуть и полюбоваться – пара отличных фигурных коньков от родителей, большая коробка с разными сладостями из «Сладкого королевства», присланная лучшей подругой, книжки от тети Пэм – папиной сестры и красивые наручные часики от бабушки с дедушкой. Вот только как радоваться Рождеству и подаркам, когда знаешь, что бабушка сейчас в больнице – и ладно бы в Мунго, так нет, в маггловской, от которой неизвестно чего ожидать. И родители с тетей Пэм сменяют друг друга в больнице и дома у дедушки, потому что нельзя же ему оставаться одному в Рождество. Если бы бабушка была здорова, Дора уехала бы на рождественские каникулы домой и сейчас распаковывала бы подарки не в хаффлпаффской спальне, а в своей гостиной. А потом они с родителями не спеша завтракали бы мамиными булочками с корицей, а потом поехали бы к бабушке с дедушкой, где собрались все многочисленные папины родственники... Даже непонятно, что хуже – то, что родители уже второй день не пишут, что там с бабушкой, или то, что с утра некому даже пожелать тебе счастливого Рождества, потому что все – абсолютно все! – девчонки разъехались по домам. То есть, конечно, часть учеников в школе осталась, и днем было с кем поиграть в снежки, а вечером – посидеть в факультетской гостиной, но вот засыпать и просыпаться приходилось в совершенно пустой спальне. И хотя Дора была уже слишком взрослой девочкой, чтобы бояться чудовищ под кроватью (тем более что боггарты на самом деле под кроватью жить не любят, а в Хогвартсе их и вовсе давно извели), ей все равно было неуютно.
В общем, как уже было сказано, Рождество сулило мало хорошего – хотя, конечно, коньки опробовать стоило. Дора вздохнула и спустила ноги с кровати, решив выжать из этого сомнительного Рождества все, что получится.
В гостиной Дженни Ли со второго курса, чьи родители-магглы держали китайский ресторан, угощала всех печеньем с предсказаниями. Печенье, вообще говоря, было так себе – довольно сухое и твердое, но счастливое предсказание в таких обстоятельствах не повредит, решила Дора. Развернув бумажку, она прочитала: «Свершение; благоприятна стойкость. Возможны дела малых; невозможны дела великих. От летящей птицы остается голос. Не следует подниматься, следует опускаться. Тогда будет великое счастье». Перечитала еще раз.
– Слушай, Дженни, а что это значит?
Та только засмеялась:
– Да брось ты, не парься. Это же маггловское печенье, откуда там настоящие предсказания!
Но Доре понравилось, что в конце предсказания, несмотря на его общую неясность, все-таки говорилось о счастье, так что она сунула записку в карман.
К сожалению, на этом удачи – если предсказание можно назвать удачей – и закончились.
* * *
Чарли Уизли его первое Рождество в Хогвартсе не принесло ни разочарований, ни особых сюрпризов. Они с Биллом не поехали на каникулы домой, потому что… Ну, если совсем честно, то потому, что общество одной сестры и четверых – даже очень любимых – младших братьев возрастом от двух до восьми лет иногда утомляет. То есть на самом деле остаться в школе решил Билл, которому уже исполнилось четырнадцать и который чувствовал себя очень взрослым, а Чарли – Чарли просто последовал его примеру, как делал всегда, сколько себя помнил. Не то чтобы он сейчас об этом жалел, но Билл был занят своими взрослыми делами, и после того, как подарки были распакованы и утренняя суета затихла, Чарли невольно подумалось, что ему не хватает веселой рождественской суматохи, царящей в Норе. Впрочем, поддаваться скуке и грусти было не в характере Уизли. Прямо сейчас Чарли деловито шел по коридору с охапкой хлопушек в руках, намереваясь найти им достойное применение. Он заметил, что навстречу идет Джон Сэведж с Рейвенкло с толстенной книгой под мышкой – и зачем, спрашивается, человеку может понадобиться такой фолиант в рождественское утро? Впрочем, Сэведж, хоть и отличался непонятной страстью к чтению – а чего с рейвенкловца возьмешь? – был вполне нормальным парнем и приятелем Чарли, поэтому его вполне можно было пригласить поучаствовать в сегодняшних развлечениях…
– А-а-а!!!
Копье, которое стоявший у стены рыцарь – ну то есть, конечно, не рыцарь, а рыцарские доспехи – спокойно и неподвижно держал последние пару сотен лет, упало на пол точно между мальчиками, чудом не вонзившись никому в ногу. Хлопушки рассыпались по коридору, причем некоторые из них взорвались, заполнив пространство клубами синего дыма и облаками конфетти. Сэведж выронил из рук свой фолиант, возникла общая неразбериха, в которую немедленно внес свою лепту Пивз, появившийся из ниоткуда, вопя и кидаясь зачарованными снежками.
Причина хаоса обнаружилась в углу – перепуганная насмерть хаффлпаффская первокурсница, прижимающая ко рту ладошку и покрасневшая, как гриффиндорский флаг.
– Дура! – в сердцах крикнул Чарли, и девчонка, провожаемая улюлюканьем Пивза, скрылась из виду с такой быстротой, будто аппарировала.
– Акцио хлопушки! – сказал Сэведж, в результате чего взорвалась еще парочка, но больше ничего не произошло. Пока они собирали хлопушки и их содержимое, Чарли заглянул в лежавшую на полу книгу. Она раскрылась примерно посередине, и на открывшейся странице обнаружилось великолепное изображение дракона, чей свернутый в кольца хвост слегка шевелился, а из пасти струйками вырывалось пламя. «Венгерская хвосторога», – гласила крупная готическая надпись. Аккуратно закрыв книгу, Чарли протянул ее Сэведжу, но вдруг, повинуясь неожиданному порыву, задержал руку в воздухе.
– Слушай, а дай почитать!
Сэведж промычал что-то неопределенное.
– А я тебе… эээ… Карточки от лягушек собираешь? Можешь выбрать любую из моих! Только, чур, одну.
– Две!
На обложке книги тем же готическим шрифтом, выпуклыми буквами было написано: «Энциклопедия драконологии». И два камня, изображавших глаза дракона, светились красным…
– Ладно, бери две!
– Заметано! Пошли, покажешь, что у тебя есть.
* * *
Рейвенкловская шестикурсница Чэрити Смит Рождеством была довольна. Домой она не поехала – по той простой причине, что «ехать» ей никуда было не надо. Родители Чэрити жили в Хогсмиде, так что она переночевала дома, вместе с семьей распаковала подарки, а потом, после обеда, вернулась в Хогвартс, чтобы вечером повеселиться на рождественском ужине. Сейчас она в компании нескольких подруг нарезала круги по катку, устроенному на льду озера, прекрасно сознавая, что выглядит при этом очень даже неплохо. Она оглянулась вокруг, проверяя, есть ли кому это оценить, но подходящей аудитории не было. Половина гриффиндорской квиддичной команды во главе с вратарем Стюартом Бербиджем играла на другом конце катка в какую-то непонятную игру, скребя по льду изогнутыми палками. Внезапно из-под их коньков вылетел маленький черный предмет, за которым Стюарт бросился вдогонку. Чэрити убедилась, что его маневры ничем ей не грозят, и продолжила путь, но вдруг за ее спиной раздался звук коньков, режущих лед, и вслед за этим крик. Маленькая – не старше первого курса – девочка в хаффлпаффском шарфе, изо всех сил перебиравшая коньками, врезалась в летевшего на полной скорости Стюарта и свалилась на лед. Чэрити, всплеснув руками, ринулась на помощь.
Малявка, которую Стюарт поднял с земли, скривилась, попытавшись наступить на левую ногу.
– Больно?
Девочка замотала головой, но на глазах у нее выступили слезы.
– По-моему, надо отвести ее в больничное крыло, – благоразумно сказала Чэрити, видя, что Стюарт потянулся за палочкой.
– Не хочу в больничное крыло! – заявила малявка, но Стюарт с добродушной суровостью сообщил ей, что ее никто не спрашивает.
– У меня две младшие сестры, – пояснил он Чэрити, трансфигурируя из своей палки довольно шаткие салазки и усаживая на них девочку. – Пошли.
– А я одна… – шагавшая за салазками Чэрити спохватилась, что это звучит как-то слишком грустно. – Ну, то есть у меня родители, и бабушка с дедушкой, и кошка… – Это уже было похоже на какой-то детский лепет. При чем тут кошка? – Они все в Хогсмиде живут, кстати, – добавила она, окончательно смутившись и делая неопределенный жест рукой в предполагаемом направлении Хогсмида. Реакция Стюарта была предсказуемой.
– В Хогсмиде? Кру-у-уто!
– Ничего особенного. Я хочу сказать… Я ко всему этому давно привыкла. «Сладкое королевство» там, «Зонко», Визжащая хижина… Одни волшебники кругом… Когда видишь все это каждый день, становится не так интересно. Я в Лондоне была только два раза в жизни.
– А у меня родители магглы, – сообщил Стюарт. – Папа преподает в маггловском колледже. Физику.
– Физику?
– Ну да… Это… это как трансфигурация, только…
– Знаю, я хожу на маггловедение. По-моему, магглы ужасно крутые. У них столько всяких интересных штук! Вот бы увидеть это все своими глазами! А то у нас одни волшебники в Хогсмиде, никто даже не может объяснить толком, как пользоваться холодильником.
– А хочешь… – Стюарт посмотрел на загоревшиеся глаза собеседницы, на ее залитые симпатичным румянцем щеки и ладную фигурку и на мгновение заколебался – не торопит ли он события, но решил идти напрямик. – А хочешь, на следующих каникулах съездим в Лондон вместе? Тебя отпустят? Я мог бы столько тебе показать! И холодильники, и метро, и маггловское кино…
Тут они дошли до больничного крыла – к великому счастью маленькой хаффлпаффки, потому что она уже давно чувствовала себя лишней. Сдав пациентку мадам Помфри, парочка двинулась обратно – похоже, погруженная в захватывающую дискуссию о маггловских способах передвижения.
* * *
Профессор Снейп Рождество ненавидел. Нет, не так. Он просто не ждал от него ничего хорошего – он вообще не ждал от жизни ничего хорошего на протяжении последних трех лет. Первый год после катастрофы – именно так он называл про себя случившееся – он не помнил вообще. Он что-то делал, разговаривал с людьми, что-то ел, что-то пил, даже умудрялся вести зельеварение, но сейчас не мог бы вспомнить из этого периода ни единого дня. Все было покрыто черной пеленой. На второй год он стал, по крайней мере, различать в этой однообразной пелене цвета. Сейчас же он казался самому себе автоматом, механической куклой. Со стороны кукла была весьма похожа на человека. Только вот с какими-либо чувствами – кроме постоянной досады на все окружающее – у куклы было очень плохо. На фоне всего этого Рождество, в общем, было рядовой неприятностью, которую следовало просто перетерпеть, стиснув зубы.
Раньше ему удавалось под разными предлогами – нездоровье, отъезд, болезнь, прости Мерлин, дальних родственников – избегать всех праздничных мероприятий. В глубине души он понимал, что поводы его шиты белыми нитками и что Дамблдор, с рассеянным видом кивающий в ответ на очередную небылицу, тоже прекрасно это понимает… Но углубляться в подобные размышления не хотелось. Что хорошего могло его ждать на этих празднествах? Коллеги, в чьих лицах он читал плохо скрытую жалость или еще хуже замаскированное осуждение? Ученики, которые были для него неразличимы, – единая серая масса, чей градус тупости заставлял его недоумевать: неужели с тех пор, как он закончил Хогвартс, человечество так безнадежно поглупело? Периодически он вспоминал, что через семь лет одним из этих учеников станет Поттер-младший, и сам не мог бы сказать, чего было больше в этих мыслях – ужаса или предвкушения… Впрочем, в таких случаях он обычно говорил себе: «Надеюсь, я не доживу».
Однако сегодня, похоже, ему предстояло вытерпеть все праздничные напасти – и все из-за глупейшего стечения обстоятельств. Впрочем, нет, не обстоятельств… Приближаясь к собственным комнатам – как раз вовремя, чтобы избежать необходимости присутствовать на рождественском обеде и чтобы его исчезновение не показалось окружающим бегством, – он увидел напротив своей двери фигурку, которой тут явно было не место. Девчонка в хаффлпаффском галстуке, крадется по коридору. Спрашивается, зачем? Ничего запрещенного она (пока) не делала, но надо было быть полным идиотом, чтобы не заподозрить ее в желании совершить какую-то пакость. И Пивз, который тихонечко плыл вслед за девчонкой, чего она сама не замечала, только довершал общую картину.
– И что, позвольте спросить, вы, юная мисс, здесь делаете?
Тут-то все и случилось. Девчонка резко вздрогнула от неожиданности и, нелепо взмахнув руками, выронила две навозных бомбы. Две, прошу заметить, строго запрещенных в стенах школы навозных бомбы.
– Ой, – сказала девчонка и прикрыла рот рукой.
– О-ля-ля, – сказал Пивз и исчез с громким хлопком.
Профессор Снейп не сказал ничего. Первые пять секунд. Потом он сказал: «Эванеско!» Потом: «Пятьдесят баллов с Гриф… с Хаффлпаффа! Отработка у Филча!!! И вон отсюда – немедленно!!!» Еще потом – когда девчонка скрылась из виду так быстро, будто ее несли черти, – он сказал много всего, чего не стоит повторять при студентах, но дело было сделано: «Эванеско» заставило исчезнуть только грязь, а не отвратительный резкий запах, и нельзя было даже думать о том, чтобы открыть дверь к себе.
Снейп обдумал все доступные альтернативы рождественскому ужину – но библиотека была закрыта, сидеть в пустой аудитории было невыносимо глупо, в хогсмидских заведениях наверняка яблоку негде упасть... Оставалось пойти в Большой зал и делать хорошую мину при плохой игре.
– Здравствуй, Северус. Присаживайся, – доброжелательно сказал Дамблдор и вернулся к своей дискуссии с Флитвиком. Больше никто внимания на него не обращал, и Снейп уселся в конце стола. Все было именно так, как можно было ожидать, – так, как он помнил еще со времен своего студенчества. Ученики обжирались и гремели хлопушками, преподаватели вели какие-то никому не интересные разговоры… Эльфы – или кто там еще – негромко пели рождественские гимны, а от развешанных везде шаров и бантов рябило в глазах и возникало ощущение, что тебя приговорили к тюремному заключению в «Сладком королевстве». А сладкое Снейп ненавидел даже в детстве.
Раздражение достигло предела. Плевать, на все плевать – просто сбежать отсюда куда-нибудь, хоть на Астрономическую башню, хоть в Запретный лес, куда угодно. Снейп приподнялся на стуле, полный решимости уйти, даже если его бросятся останавливать всем преподавательским составом, но то, что произошло, было еще хуже.
– Вы хотите сказать тост, Северус? – чуть не захлопала в ладоши Трелони.
Может, Авадой их всех, а? А потом пусть отдадут дементорам – и наступит покой…
Снейп на секунду прикрыл глаза, содрогнувшись от бессильной ярости. И тут в его голове будто отпустило какой-то рычаг.
Внезапно ему стало смешно. Видимо, раздражение, достигнув предела и не силах найти себе выхода, просто перегорело. Он почувствовал, что очень устал и очень голоден. И что ему все равно. Не так все равно, как было в три предыдущих года, а… ничего больше не страшно. В этой мысли не было ни счастья, ни веселья, но в ней был покой.
– Вообще-то нет, – спокойно сказал он, садясь на место. – Но я не возражаю выпить за то, чтобы следующий год был лучше, чем предыдущий. И, кстати, я слышал, что вы говорили про Кубок по квиддичу, Минерва. Я бы на вашем месте не спешил списывать Слизерин со счетов.
* * *
Толстый Монах в последний раз проплыл по хаффлпаффской гостиной перед тем, как отправиться на праздничный ужин. Все студенты уже пошли в Большой зал – а значит, его место тоже было там. Уже собираясь проплыть сквозь стену, он услышал звуки, которые – еще до того, как он разобрал, что это такое, – показались ему совершенно неуместными. В рождественский вечер не должны, не должны плакать дети. Он не сразу понял, откуда доносится плач, но вскоре убедился, что из спальни первокурсниц. Туда Толстый Монах проникнуть не мог – то есть физически мог, конечно, но эту возможность он сразу отмел как несовместимую со своим положением.
– Дочь моя… эээ… мисс… что случилось? – спросил он, паря у двери.
Сначала плакавшая не отзывалась, но через пару минут дверь все-таки распахнулась, явив Толстому Монаху заплаканную и несчастную первокурсницу Нимфадору Тонкс.
Долго расспрашивать не пришлось. Рыдающая Дора, торопясь и заикаясь, поведала Монаху все. Про заболевшую бабушку и разъехавшихся подруг… Про то, какая она неуклюжая и как ее все за это ненавидят… Про подвернутую на катке ногу… Про то, как проспорила мальчишкам и должна была подкинуть навозные бомбы под дверь слизеринской гостиной, а вместо этого наткнулась на профессора Снейпа и вывалила их чуть ли не ему на голову… Про пятьдесят баллов, снятые по ее вине с Хаффлпаффа, и грядущие отработки у Филча… А главное, про то, что она ужасно соскучилась по дому, по родителям, по бабушке с дедушкой и очень, очень хочет домой.
В какой-то момент она даже сделала попытку уткнуться в плечо Толстого Монаха, но наткнулась на холодный туман и разрыдалась еще сильнее.
Было ясно, что эта несчастная заблудшая душа как никто нуждается в утешении.
– А ты слышала про милость Хельги?
Девочка замотала головой.
– Так вот. Хельга всегда приходит на помощь тем из своих питомцев, кто пребывает в отчаянии. А еще она всегда указывает путь своим ученикам и помогает им делать этот мир чуть лучше, даже если они сами этого не осознают. Хельга бесконечно добра, и ее дар – великий дар, хоть он порой и не заметен сразу. Знаешь, – улыбнулся Монах, – иногда всем кажется, что ты падаешь, а ты на самом деле летишь…
Дора посмотрела на Монаха заплаканными глазами.
– Как я, да? Думаете, я могу не только падать?
– Думаю, милость Хельги явит себя так, чтобы наверняка прогнать твое уныние. И еще думаю, что вон та сова, которая стучится в окно, ищет тебя.
– Это мамина! – Дора бросилась к окну.
«Солнышко мое, – писала Андромеда. – У нас большая радость: бабушке стало лучше, ее перевели в обычную палату. Она очень хочет повидаться с тобой. Я уже разговаривала с директором Дамблдором – завтра мы прибудем в Хогвартс по каминной сети и заберем тебя домой до конца каникул. Мы все очень по тебе соскучились. Мама, папа, тетя Пэм».
– …А еще я думаю, – сказал Монах, глядя в заблестевшие глаза Доры и на ее засиявшие яркими красками волосы, – что если мы сейчас пойдем в Большой зал, то ты как раз успеешь хорошенько поужинать.
The end 
