Сырная философия

Глава 1

Написано в подарок для милого и чудесного Снусмумрика.



Дольчелатте – сыр с голубой плесенью. Этот сыр имеет нежную, мягкую сырную массу с прожилками голубой благородной плесени, мягкий, сливочный, приятный вкус и специфический, приятный аромат.

Кефалотири - твердый сыр. Этот сыр из козьего или овечьего молока имеет твердую натуральную корочку, нежную, однородную, иногда крошащуюся сырную массу беловато-желтого цвет с дырочками, нежный, молочный, иногда пряный, пикантный, приятный, солоноватый вкус с привкусом оливкового масла.

Регато – твердый сыр из Ирландии. Этот сыр похож на пармезан.

Переплетя пальцы, Панси Паркинсон и Джордж Уизли лежат на широкой кровати в «Кабаньей голове». Застиранные едва ли не до дыр простыни, невыглаженные занавески, подметающие пыльный пол, и затхлый запах чужого времяпрепровождения. Меблированные комнаты их маленькое спасение от повседневной сытости и собственной неполноценности. Они лежат полностью одетые, застёгнутые на все пуговицы, дышащие по очереди. Будто если вздохнут одновременно, то миленький, уютненький мирок рухнет и придавит их всем своим весом. Придавит тараканами Панси, коих в голове у последней энное количество и у всех свои семьи и скоро они заведут собаку и переедут в более благополучный район; придавит сыром, который Джордж хранит на чердаке в родительском доме, наложив предварительно чары иллюзии; придавит тремя месяцами знакомства, странного и пугающего. Засекреченного знакомства и нелепого подчас общения. Джордж поворачивает голову в сторону Панси и складывает губы трубочкой. В шутку.

— Поцелуемся, Паркинсон?

— Да иди ты, Уизли, — беззлобно ухмыляется Панси и целует его сама, неловко скользнув губами по подбородку Джорджа. И это их первый поцелуй. Неуклюжий и нежный. Самый правильный поцелуй, на который способны эти двое.

У Джорджа Уизли была когда-то невеста, с красивым именем Анджелина и глазами дитёныша оленя, у Панси была работа, на полставки и совсем не престижная, а теперь у них на двоих нелепая сырная философия: если мир катится в пропасть, подтолкни его и кинь вслед кефалотири. Или регато. Да хоть дольчелатте. Главное, не поскользнись на разлитом огневиски или ещё какой-нибудь легковоспламеняющейся дряни. Потому что в дурацком мире, в котором Уизли и Паркинсон делят одну кровать и почти не переругиваются между собой, можно существовать только тогда, когда выпьешь больше положенного. Панси свою норму знает, но каждый раз получается так, что выпускница факультета Слизерин тысяча девятьсот девяносто восьмого года поднимается наверх по скрипучим расшатанным ступеням, пару-тройку раз промахивается ключом мимо замочной скважины, скидывает туфли и ложится рядом с Джорджем Уизли, наощупь находя его вспотевшую ладонь. Они держатся друг за друга, словно волна вот-вот смоет их в океан, и даже не получится закричать, завизжать и пискнуть напоследок что-нибудь гадкое. Только есть у этих двоих маленькая и неразрешимая проблема: они хотят утонуть. И тонут каждый раз, пока мерзкое утро не выбрасывает их на берег. Панси всовывает ноги в туфли, с первой же попытки попадает ключом в замочную скважину, проворачивая его в замке ровно два раза, до упора, и аппарирует домой. Трезвая, злая и искусанная клопами.

Уизли пару недель назад заявил Панси: «Ты как рыбья кость, Паркинсон. И проглотить нельзя, и выплюнуть не получается». То же самое Панси может сказать и про него, и про его розыгрыши, и про сыр, который снится ей в мутных тревожных снах.

Панси не носит с собой зонт и не знает заклинания, способного сделать одежду водонепроницаемой. Опыт Панси Паркинсон в хозяйственных заклинаниях приравнивается к нулю. Джордж Уизли, лишившийся уха, любит дождь и воскресные вечера, не сулящие ничего хорошего в своей быстротечности. И любит свою заботливую маму, которая знает много полезных вещей. Вот так вот они с Паркинсон и встречают друга друга впервые после окончания школы: вымокшая до нитки Панси и абсолютно сухой Джордж. И, не сговариваясь, заходят в «Дырявый котёл». Садятся за один столик и не смотрят на остальных посетителей бара, которым до них всё равно нет никакого дела. Панси, Джордж и сырная голова не разговорчивы, не привлекают внимания и почти не интересуют друг друга. До того момента, пока Панси не спрашивает, зачем отпрыску семейства Уизли понадобился сыр. И Джордж поднимает глаза на Панси:

— Он помогает мне чувствовать себя не таким несчастным. Это как завести кошку: кажется, что ей на тебя наплевать, ты всего-навсего тот, кто вовремя открывает банку с консервами, а потом она неожиданно взбирается к тебе на колени и начинает мурчать, свернувшись в клубочек. Просто потому, что ты есть. Разве это не замечательно?

И Панси думает, чудненько, что именно ей посчастливилось столкнуться с полудурочным Джорджем, у которого за плечами много потерь, много проблем, а ведь он всего на два года старше её. Чудненько, потому что Панси Паркинсон видит в Уизли себя. Сходить с ума в собственной компании не самое весёлое занятие, Панси нужен компаньон в этом нелёгком деле. И Джордж замечательно подходит на эту роль. От его несмелой улыбки у Панси леденеют пальцы, и почему-то двоится в глазах. На то, чтобы быть одинокими, у них с Уизли уходит слишком много времени.

В один из вторников Панси не выходит на работу. Работает мисс Паркинсон лишь по чётным неделям и всего-то два дня из семи, но в пятницу на службу она не пойдёт, это как пить дать. Панси отправляет сову и, сложив руки на груди, долго смотрит ей вслед, пока та не превращается в точку на горизонте. Новый брючный костюм канареечного цвета изрядно помят, но Панси Паркинсон нет до этого дела. Из дома она сегодня не выйдет. Панси вздохнёт, подумает о Джордже с его сыром, и потянется за пилочкой для ногтей. А позже, на кухне, отчитает домового эльфа за плохо сваренный кофе с цикорием. И, роняя злые колючие слёзы на лакированную поверхность стола, будет поспешно писать письмо своему старинному приятелю Блейзу Забини. «Блейзи, — будет старательно выводить на листе пергамента Панси, — а помнишь, мы были когда-то счастливыми?» Сама Панси Паркинсон этого не помнит, и в том, что про это помнит Забини, Панси совсем не уверена. Слово счастье липкое и тягучее. И слишком уж искажено значение этого слова для тех, кто не выиграл и не проиграл. Расплывается чернилами по бумаге: «А знаешь ли, а веришь ли». Нет, Панси не знает и не верит. Панси кидает письмо в камин и долго рыдает, жалея то ли себя, то ли кого-то другого. Может быть, даже некоего Джорджа по фамилии Уизли. Того самого, у которого теперь только одно отражение и рыжие вихры.

В кабинете стоит терпкий аромат вишнёвого табака, которым набита трубка отца Панси. Панси не знает, что такое аллергия, но беспрестанно чихает, на что отец раздражённо хмурится и нервно покашливает.

— Ты поступаешь неразумно, — говорит отец. — Ты подводишь нас всех.

Панси Паркинсон расчёсывает украдкой клопиный укус на ноге и пытается вспомнить, каким же этот человек был в те времена, когда крошке Панси было лет пять. Он не играл с ней в «Укради волшебницу!», не предлагал побегать наперегонки до конца яблоневого сада, не целовал на ночь в разрумянившуюся щёку и не пытался стать ей нужным. Панси расстраивалась, плакала, требовала, ждала, а потом перестала. Выросла.

— Ты неблагонадёжна, — отец смотрит в сторону, не выпуская трубки из рук.

В благонадёжности Панси упрекнуть нельзя, это верно. Хорошие дочери не расстраивают родителей уходом с работы, пусть даже эта работа и заключалась в том, чтобы исправлять ошибки в чужих статьях. Потому что за свои статьи, выверенные, вычитанные, Панси Паркинсон получала лишь сухую формальную улыбку и стандартную фразу: «Нам это не подходит». Панси подумала-подумала, и решила, что ей, в свою очередь, не подходит подобная должность в редакции, где у работников на плечах вместо голов – цветочные горшки. Тяжёлые, глиняные и некрасивые.

— Ты получила должное воспитание и образование. Может быть, пора уже научиться быть благодарной за всё это?

Панси благодарна. Когда Джордж Уизли наступает ей на ногу, Панси вежливо просит больше так не делать, когда Джордж воодушевлённо размахивает палочкой, рассказывая ей о своих новых идеях, Панси напоминает ему о пяти законах Гампа. И только потом поднимает глаза на Джорджа, чья улыбка светла, а веснушки – ярки. Уизли перегибается через стол и щёлкает Панси по носу: «Попалась!» Воспитание и образование. Всё получено и усвоено Панси в полной мере.

Отец всё говорит и говорит, а Панси клонит в сон, в котором у них на двоих с Забини одна стеклянная банка с абрикосами и три миниатюрные серебряные вилочки. У Блейза голос мистера Паркинсона, а в банке с абрикосами тонет Джордж Уизли. Когда отец трогает её за плечо, Панси почти что спасла Джорджа. При помощи одной из трёх серебряных вилочек.

Панси поправляет шарф на реальном Джордже Уизли. Глаза у Джорджа хитрые, а руки — тёплые. В бумажном пакете лежит сырная голова, седьмая по счёту в коллекции Джорджа и четвёртая по счёту, купленная ими совместно. Пятая будет юбилейной. А до Рождества остаётся несколько дней.

— Паркинсон, у нас с тобой противоестественные отношения.

— О да, Уизли. Мы с тобой вообще противоестественны. Ты безухий герой войны и владелец магазина, пользующегося бешеной популярностью, а я та, у кого проблемы с весом, нет работы, зато есть неплохое приданое.

— Не печалься, рыбья кость. У тебя стройные ноги и отсутствие манной кашки в голове.

— Весьма обнадёживает. Когда я соберусь замуж, я обязательно сообщу будущему счастливому избраннику об этих своих достоинствах.

— Не забудь упомянуть о приданом, а то он от тебя сбежит, не успеешь ты и глазом моргнуть. У тебя ведь, впридачу, отвратительный характер и ты абсолютно не умеешь готовить.

— Если бы я тебе не рассказала о том случае с взорвавшейся фасолью, то о моей кулинарной жизни ты бы так ничего и не знал.

— Ох, Паркинсон. Давай спи, — Джордж сжимает руку Панси в своей, крепко-крепко. И это ещё один шаг на пути к пониманию значения слова счастье. Вполне вероятно, что в ближайшее время Панси обзаведётся словарём и будет старательно обводить красными чернилами это непонятное и пугающее слово, высунув розовый язычок от усердия.

В канун Рождества Панси сидит в гостиной и уныло заворачивает подарки, приготовленные для родителей. Красная лента сюда, зелёная лента туда, коробку уменьшить, остролист подправить, чтобы не смотрелся так тоскливо. От скуки Панси готова выть в голос. Но ведь Рождество — семейный праздник, который становится всё скучнее и скучнее с каждым годом. Для Панси так уж точно. Будут подходить к Панси холёные волшебники и изящные волшебницы, говорить то же, что и в прошлом году, и вспоминать о том, какой куколкой была Панси в детстве. Куколка будет натянуто улыбаться, переминаться с ноги на ногу, портя малиновые атласные туфельки, без конца поправлять бретели платья и кивать головой как китайский болванчик.

Панси Паркинсон пьёт горячее молоко и водит пальцем по стеклу, очерчивая линии морозных узоров. Панси размышляет о том, чем сейчас занят Джордж Уизли. Сидит ли он на чердаке, вырезая маникюрными ножницами её имя на сырных головах, смеётся ли над шутками Рона или восторженно смотрит на Флёр, в небесно-голубой юбке похожей на цветок колокольчика. А может, он украшает рождественскую ель. Зелёную и такую высокую, что Панси Паркинсон пришлось бы встать на маленький стульчик, чтобы водрузить серебряную звезду на самую верхушку ели. Но вдруг в семье Уизли принято вместо звезды использовать рождественскую фею, сонную и прекрасную? И Панси кажется, что Джордж о ней забыл. Совсем. Навсегда и навечно. А когда маленькая сова стучит в окно, Панси вздрагивает и выплёскивает молоко прямо себе на ноги. Записка от Джорджа этого стоит.

Джордж Уизли краток: «Приходи. Пожалуйста». Сначала Панси хочет отправить ему такой же лаконичный ответ, но стоит ей представить маникюрные ножницы и грустные глаза Джорджа – и Панси не находит слов. Надевая то самое платье со спадающими без конца бретелями, и проводя по жёстким тёмным волосам щёткой, Панси боится даже думать о том, как отнесётся к её появлению в Норе семья Джорджа.

Опасливо взявшись за молоточек в виде гнома со злой гримасой на маленьком сморщенном личике, Панси уже собирается постучать, как дверь неожиданно распахивается. Панси жмурится от яркого света, хлынувшего на неё из дверного проёма, а Молли Уизли удивлённо смотрит на девушку, у которой слишком дорогой наряд и слишком несчастное лицо.

— Да? — Панси Паркинсон видит, как за спиной матери Джорджа собирается вся семья: Артур Уизли, новоиспечённая Уизли – бывшая Грейнджер, Уизел, Флёр и Билл Уизли, малявка Уизли, ставшая Поттер, и сам Герой. Только вот Джорджа не видно. Может быть, он просил прийти её в «Кабанью голову» и лежит сейчас на огромной кровати в одиночестве, подкидывая круглый золотистый апельсин к потолку, и рассеянно поглядывает на часы, ожидая её прихода?

— Добрый вечер, — выдавливает Панси, а сама следит за тем, как сменяют друг друга эмоции на лицах членов семьи Уизли. Рон Уизли сверлит её недобрым взглядом, Гермиона хмурится, отчего на переносице появляется некрасивая складка, Артур Уизли смотрит недоуменно, Билл — с интересом, Флёр — с неожиданным пониманием, а Джинни и Гарри Поттеры разве что не вертят в руках волшебные палочки. — Я получила сову от вашего сына, Джорджа. Он хотел меня видеть.

Что ещё можно сказать людям, которым ты не нравишься, и которые не нравятся тебе, и которым ты портишь праздник одним только своим присутствием?

— С Рождеством! — Флёр ободряюще улыбается Панси, и та понимает, что Делакур в этой семье тоже поначалу было нелегко. Джордж Уизли в жилетке попугаистой расцветки стоит на лестнице, серьёзный и причёсанный. И Молли Уизли, встретившись глазами с сыном, шире открывает дверь, приглашая Панси войти.

И Панси Паркинсон входит. И верит в то, что в пироге ей попадётся подковка — на счастье. Зыбкое, непонятное, но счастье. И Джордж будет сидеть рядом с ней и сжимать её пальцы под длинной льняной скатертью. А потом, возможно, они поднимутся на чердак, посмотрят на сыр, и Джордж Уизли поцелует её во второй раз.

Панси верит в это, и поэтому смело перешагивает через порог, даже не споткнувшись и не испортив малиновые атласные туфли.