Dulce et Decorum Est (1)

Глава 1

Я всегда была любопытной. Как выяснилось, стоит кому-то лишь намекнуть, что мне нельзя что-либо делать, меня немедленно подмывает именно так и поступить. Даже вопреки собственным убеждениям.

– Джиневра! Даже и не думай приближаться к этому… монстру! Слышишь? – кричит мама, уперев руки в бока и сверкая глазами. Пряча взгляд за упавшими на лицо волосами, я хмурюсь: даже и не думала об этом, пока мама не намекнула. Вот теперь если я не взгляну на Него хоть одним глазком, умру от любопытства.

Я знаю, что должна быть за многое благодарна Всевышнему: во-первых, за прекрасную семью – это правда; во-вторых, за выдающийся интеллект – ничуть не привираю; в-третьих, за хороших друзей – в большинстве случаев… Но самое главное, я достаточно хитра, для Уизли во сяком случае. Ну, и к тому же учусь в Гриффиндоре.

Что ж, полагаю хитрости меня научил Том. Да, я была напугана тогда, но, по правде говоря, случай в Тайной комнате не был таким уж страшным. Прежде чем Том бросился возвращать к жизни свою плоть при помощи своих же шестнадцатилетних мозгов и моего тела, мы прекрасно ладили. И это еще слабо сказано… Мы были лучшими друзьями. Как… Лаванда и Парвати. В конце концов, единственными побочными эффектами моего долгого пребывания в Тайной комнате оказались моя влюбленность в Гарри (он был так похож на Тома) и способность мыслить по-слизерински, которой не оценил никто, кроме близнецов.

Задумчиво накручивая прядь волос на свои длинные пальцы, я хмурюсь. Нужно найти какой-то способ спуститься в подвал, где они держат пленников, и хоть мельком взглянуть на него.

После того как Билл открыл под домом на площади Гримо довольно обширный комплекс помещений, замаскированный чарами, Орден уже было не остановить. Они совершали нападения на лагеря Пожирателей Смерти, забирая с собой сначала самых мелких членов шайки, медленно добираясь до персон поважнее. И совершенно неожиданно поймали самую крупную рыбу.

Появление Гарри и Рона на кухне с Ним выглядело довольно забавно. Вид у мальчишек был торжествующим и неуверенным одновременно: они и радовались своей удаче и не знали, что теперь с этим делать. Когда мама, наконец, перестала вопить и браниться – спасибо Мерлину за старый добрый «Огден» – Билл и Чарли взяли ситуацию под контроль и прямо на моих глазах бодрым строем отконвоировали новоприбывшего пленного вниз, в одну из «камер».

Ради всего святого, вы же уловили в моих словах сарказм, не так ли?

Видите ли, дело в том, что Гарри как бы перестал обращать на меня внимание, поэтому… неожиданно я поймала себя на том, что смотрю по сторонам. Ой, только не надо, я не обманываю Гарри! Если вы не забыли, это он меня бросил, а теперь только печально и проникновенно пялится на меня во время каждой трапезы. Не то чтобы я потеряла к нему уважение, нет; он через многое прошел, многое повидал… Но Гарри еще такой мальчик. Я надеялась, что взвалив на плечи непосильную ответственность за весь мир, он возмужает и остепенится, но все оказалось совсем не так: он превратился в инфантильного переростка.

Ах, простите, я не хотела показаться грубой.

Кажется, я сбилась с мысли…

Я ведь рассказывала о новоприбывшем, не так ли? Несмотря на то, что Билл и Чарли опутали Его цепями, Он по-прежнему выглядел «хозяином поместья», и вся троица скорее походила на господина и двух лакеев. Мои бедные братья.

Я была слегка потрясена тем, какое воздействие Он на меня возымел. Никогда бы не подумала, что моя лютая ненависть к нему в действительности являлась чем-то вроде затаенной страсти. Но ведь когда-то я думала, что ненавижу и его сына тоже. Но затем, отметив, что он довольно-таки симпатичный представитель мужского рода, я начала его жалеть. В конце концов, бедняжка мог и не по своей воле стать на предписанный ему путь.

Но в голове у этого «монстра», как его любовно нарекла моя матушка, вили гнезда совсем иные книзлы… Интересно, а книзлы вообще вьют гнезда?.. Он сделал свой выбор, пребывая в здравом уме, прекрасно понимая, во что ввязывается сам и во что вовлекает свою семью. И все-таки в нем, бесспорно, было что-то притягательное. Может его походка: он держался настолько самоуверенно, что невольно притягивал взгляд. Он не был красив, как сын, но его можно было счесть довольно привлекательным. Он выглядел настоящим мужчиной.

Бедная глупая школьница!

В конце концов никто не пострадает, если я взгляну на него один разочек. Тем более он за решеткой. При всей своей нагло провозглашенной хитрости, я проникну в подвал без особого труда. Все что мне придется сделать, так это терпеливо подождать, пока мама не приготовит еду для заключенных, сложит ее аккуратно в углу и уйдет из дому. Кстати, она кормит их почти так же хорошо, как нас.

Этим вечером на страже усталая Тонкс, поэтому подключив все свои легендарные актерские способности – вспомните мою проделку с душильным газом! – я предлагаю отнести еду вниз. Она смотрит на меня со смесью удивления и подозрительности, не в состоянии решить, стоит ли доверить мне такую задачу или нет. Еле сдерживаясь, чтобы не закатить в раздражении глаза, я мило улыбаюсь и нежно сжимаю ей руку.

– Ты выглядишь изнуренной, Тонкс. Давай я тебе помогу… Внизу дежурят Фред и Джордж, они разнесут еду по камерам. – Еще один сочувствующий взгляд и Тонкс расплывается в благодарной улыбке, опускает плечи и рассеянно машет рукой в сторону упакованной в коробочки еды.

Медленно спускаюсь по лестнице; я ведь не хочу показаться Ему с кровоподтеком на лбу, появившемуся в результате падения. Ох, что за мысли, Джинни! Нельзя ему показываться!

Несколько минут спустя я внизу, водружаю коробочки с едой на шаткий стол в углу и разворачиваюсь, обозревая комнату, в которой нахожусь.


Голые стены и круглая форма помещения с множеством дверей, ведущих в коридоры и камеры, навевают неуютные воспоминания о происшествии в Отделе Тайн. Жуткое чувство, позвольте заметить.


Фред с Джоджем куда-то испарились, как и ожидалось, и следующие пятнадцать минут до появления новой охраны я могу делать все, что заблагорассудится. Крепко сжимаю в ладони волшебную палочку, словно это спасательный трос, и могу поклясться, что чувствую, как под пальцами пульсирует жила драконьего сердца. Это немного успокаивает.

Медленно поворачиваясь, я разглядываю номера на темных деревянных дверях, пока не нахожу нужный. Номер шесть. Мне кажется несправедливым, что он заключен в камеру под таким несущественным номером. Шесть. Ни то, ни се. Вот пять, например, находится между двумя значительными цифрами – единицей и десяткой. Да любая цифра, имеющая хоть какое-то значение, подошла бы. Но шесть? Считаю, что это неправильно.

Может стоит перенумеровать двери?

Тяну время, размышляя о незначительных вещах. Неожиданно сама мысль о том, что я его увижу, вызывает у меня ошеломляющий ужас. Если я раньше не ставила под сомнение свое здравомыслие, мне стоит этим заняться прямо сейчас: из-за этого человека я чуть не погибла когда-то. Но он так притягателен. Летом Гермиона объяснила мне, что такое магнит и, по-моему, как раз это я сейчас и чувствую. Противоположности притягиваются, да? Разве возможно быть еще более противоположными? Как ни странно, последняя мысль придает мне уверенности, и я приближаюсь к камере.

Я всего лишь планирую воспользоваться заклинанием, которое позволит мне смотреть на Него сквозь дверь, но Он меня увидеть не сможет. Да, именно так я и собираюсь поступить. Я поднимаю руку и начинаю бормотать формулу. В центре двери появляется расплывчатый квадрат, заклинание почти закончено…

– Вы что-то хотели, мисс Уизли?

В шоке опускаю руку. Он только что заговорил. Через дверь. Я не могу ответить, я потеряла дар речи, лишилась дееспособности, и все это случилось одновременно. Вы представляете?

– Мисс Уизли?

Сквозь шум в ушах я едва слышу его слова. Не буду отвечать. Нет. Сейчас я развернусь и уйду отсюда.

– Как вы меня узнали? – слышу я свой шепот. Черт.

– Не забывайте, я сильный маг, мисс Уизли. А вы обладаете довольно характерной аурой.

Я практически слышу усмешку в его голосе, почти незаметную из-за его глубокого, приятного тембра. Почти.

– Чем могу служить? – наконец до меня доходит, что он дразнится.

– Я… – я так и не заканчиваю фразу, так как не знаю, что сказать. Краснею до корней волос. Такое чувство, что он на меня смотрит, хотя я знаю – это невозможно, ведь у него нет палочки.

– Хотите со мной поговорить? – спрашивает он. Его тон вежливый, с ноткой участия.

– Нет, – отвечаю я, чувствуя, что вынуждена сказать правду. – Я хотела на вас посмотреть.

– А какая разница? – теперь в его голосе удивление и замешательство. Почему-то это вызывает у меня улыбку.

– Да, я не собиралась разговаривать, просто хотела вас увидеть. – Не видя его лица, я смелею. Чувствую растущую уверенность, которая, к сожалению, сопровождается и растущим самодовольством. Его смех прерывает мои размышления.

– Я правда настолько обаятелен?

Вновь заливаюсь краской до такой степени, что помидоры по сравнению с цветом моего лица выглядели бы просто розовенькими. Я медлю прежде чем ответить.

– Да, – отвечаю едва слышно. С другой стороны двери тишина. Отчаянно прижимаю ладони к безжалостной поверхности двери и прислоняюсь веснушчатым лбом к прохладному дереву. – Не знаю, почему… но, Мерлин, да!

– Почему бы тебе не зайти и не посмотреть на меня?

Замираю. В его голосе я слышу обещание. Какой-то отдаленной частью мозга фантазирую, что он обещает сделать меня женщиной, чего так и не сделал Гарри. Проблеск здравого смысла возвращает меня к реальности. Я торопливо делаю шаг назад. Меня трясет, отнимаются руки и ноги, голова словно заполняется ватой.

– Нет! – выкрикиваю я резче, чем собиралась. – Нет, – повторяю уже более мягко. – Не думайте, что я клюну на это. Несмотря на ваше обаяние.

Глубоко дышу, стараясь унять дрожь в пальцах.

– Неужели вы думаете, что я мог бы поступить так низко, Джиневра? – Услышав свое имя, я подпрыгиваю. Откуда он его знает? – Хотя… В этом нет ничего странного. Ты ведь придешь меня еще раз повидать, Джиневра?

Преследуемая его смехом, я взлетаю по лестнице.

***

– Dulce et decorum est, pro patria mori. – После его заявления наступает тишина. Я пытаюсь расслышать хоть какой-то звук. – Сладка и прекрасна за родину смерть, – переводит он спустя мгновение.

Невольно подаюсь вперед, пытаясь насытиться его присутствием.

– Впечатляет, мистер Малфой, но какое это имеет отношение к вашей лояльности?

Кингсли как всегда строг и непоколебим. Малфой улыбается.

– Самое непосредственное, Кингсли. Я лоялен своей стране. – Секунду или две все молчат, затем в зале раздаются скептические смешки. Неожиданно на мои глаза наворачиваются непрошенные, горячие слезы. Почему, ну почему они пытаются его унизить? Он сидит неподвижно, с высоко поднятой головой, опутанный цепями, словно король усыпанный драгоценностями. Серые глаза обозревают собравшихся с холодным презрением. Через некоторое время все опять замолкают.

– Может, объясните, мистер Малфой? – просит Кингсли, смущенно нахмурив темный лоб.

– Я лоялен своей стране, – повторяет Малфой мягким, тихим голосом. – Много лет назад я был уверен, что Волдеморт сделает все в интересах моей страны. Когда он раскрыл свое истинное лицо, свои настоящие помыслы, было уже слишком поздно. Если Волдеморт кого-то заманивал в свои сети, дороги назад не было. – Он оглядывает весь зал. Я сразу же воображаю, что он задержал свой взгляд на мне дольше, чем на остальных. – Особенно если у вас семья, о которой надо заботиться.

А у него талант повергать слушателей в ступор. Как бы я хотела обладать такой способностью. Только представьте, как это пригодилось бы мне в общении со своей семьей.

Я начинаю отвлекаться. Точнее мои мысли отвлекаются, но взгляд останавливается на Его лице. Такие симметричные черты, такие тонкие, такие чарующие... Его бледная, почти светящаяся кожа, голова, увенчанная блестящими белыми волосами, к которым так хочется прикоснуться. И я уже чувствую, как чешутся пальцы.

Папа нежно касается моей руки, и я понимаю – слушанье на данный момент закончено. Мои ноги словно ватные. Не столько от усталости, сколько от продолжительного глазения на Него. Я удовлетворила свое желание увидеть его еще раз, но теперь мне этого уже недостаточно. Я хочу еще раз с ним поговорить, наедине, как в прошлый раз. Мои щеки пылают при воспоминании о нашей прошлой встрече. И еще о том, что случилось впоследствии, в кровати, когда мне пришлось иметь дело с ноющим комком желания, собравшимся где-то внизу живота. Позвольте заметить, для меня это стало открытием.

Бросив последний тоскливый взгляд на Его фигуру, я поворачиваюсь к выходу. В левой стороны груди что-то мучительно ноет. Любопытно.

***

Не могу поверить: Он стоит здесь, на пороге единственной библиотеки дома на площади Гримо, и смотрит на меня. Оглядываюсь назад, моментально очарованная картиной, которую он из себя представляет. Он принял ванну и облачился в простую черную мантию. Скромность одеяния только подчеркивает его шикарную внешность. По крайней мере, на мой взгляд.

Он бесшумно пересекает комнату, и мое сердце подпрыгивает. Мы совершенно одни.

Не знаю, на что я надеюсь, но уж точно не на то, что он сядет напротив и пододвинет к себе одну из книг, которые я читаю. Он критически осматривает том.

– «Продвинутое Зельеваренье» Либациуса Бораджа. Учебник уровня ТРИТОН для мисс Уизли, новая книга стоит девять галлеонов.

Я вздрагиваю при его тонком намеке на мое более чем скудное финансовое положение.

– Какой смысл покупать новый учебник, если только в этой библиотеке есть три его копии, – спокойно парирую я ровным голосом. Ему не удастся меня задеть. – Ловко вы им тогда зубы заговорили, – распускаю язык, даже не потрудившись прежде подумать. Все же он не выглядит обиженным. Более того, если только мне не показалось, на его губах мелькает тень улыбки.

– В самом деле, Джиневра, ловко.

То, как он произносит мое имя, заставляет сердце странным образом подпрыгнуть в грудной клетке. Неожиданно до меня доходит, что Люциус Малфой много старше меня, женат и у него есть сын примерно моего возраста. Но больше всего меня беспокоит то, что я рада забыть все вышеперечисленное.

Потому что он начинает поигрывать моей ногой под столом.

Его поведение мне кажется ужасно мальчишеским, и по некоторым причинам эта мысль заставляет меня улыбнуться.

Сердцебиение учащается, в ушах шумит, и я ловлю себя на том, что поднимаю взгляд на его губы, затем скулы и, в конце концов, смотрю ему в глаза. Чувствую, что отчаянно краснею, а на его губах и во взгляде появляется понимающая улыбка.

Всего какое-то мгновение спустя он склоняется над смехотворно маленьким столиком, пристально изучая мое лицо. Его близость сводит с ума.

Когда наши губы соприкасаются, меня захлестывает волной чистейшего наслаждения. Когда он мастерски овладевает моим сравнительно неискушенным ртом, я забываю думать и дышать. Просто целую. Когда мы прерываемся, чтобы вдохнуть, я ошеломленно смотрю ему в глаза, лишенные обычной отчужденности, но бесконечно глубокие. Бледная сильная ладонь Люциуса касается моей щеки, и я нетерпеливо подаюсь вперед, желая возобновить поцелуй.

Но прежде чем его поцеловать, я останавливаюсь и улыбаюсь ему в губы.

- Сладка и прекрасна, да?

________________

(1) “Dulce et Decorum Est, Pro Patria Mori“ («Сладка и прекрасна за родину смерть»)– написанное в 1917 и опубликованное посмертно в 1921 стихотворение английского поэта Уилфреда Оуэна. (На русский язык перевел Михаил Зенкевич).