Глава 1Если даже с друзьями нельзя передергивать, зачем вообще садиться за бридж?
Марсель Паньоль
– Блейз, ну что там?
– Выпить гной бубонтюбера?
– Пэнси, неужели ты настолько жестока?
– Нет, это не я, это Грег писал…
– Я знаю! Ему, наверно, выпала серенада под окном Флитвика!
Они продолжают переговариваться между собой, в то время как я пытаюсь сообразить, что мне теперь делать. Сначала я задумчиво смотрел на пергамент, потирал подбородок, щурился – мол, разбираюсь в почерке, – хотя прекрасно узнал твердые ровные буквы, выведенные рукой Нотта. Сразу же загнул уголок записки к себе, пряча от любопытных глаз, и замер в ожидании гениальной идеи, которая в любую секунду должна была вспышкой осветить мои мозговые коридоры, где почему-то резко потемнело. Но извилины шевелились плохо, и дальнейший план действий все никак не складывался в четкую картинку. Единственной рациональной мыслью, пришедшей мне в голову, было быстро засунуть записку в рот и проглотить. Да, в мой адрес сразу посыплются упреки в трусости, Пэнси голосом праведницы скажет, что это нечестно, но, Мерлин, я готов вытерпеть целую неделю бойкота, лишь бы они ничего не прочитали. Не говоря уже о том, что желудок, привыкший к хорошей кухне, почти наверняка устроит бунт, вынудив меня отступить в направлении туалета.
И едва я начал скатывать обрывок пергамента в трубочку, чтобы он быстрее прошел в пищевод, потому что даже самый любопытный слизеринец не полезет ко мне в глотку, чтобы в прямом смысле слова добраться до истины, как Пэнси делом доказала мне, что заслужила свое «Выше ожидаемого» на Прорицаниях. С криком: «Даже не думай!» она резко метнулась в мою сторону и вырвала записку, которую я уже приготовился отправить в долгое путешествие по своей пищеварительной системе. Драко, сидевший ко мне гораздо ближе, чуть не позеленел от зависти: будь у него такая же реакция, Слизерин вообще не проиграл бы ни одного квиддичного матча. Впрочем, с Пэнси тягаться было бесполезно: даже моя идеально выдрессированная собака все-таки самую долю секунды обдумывает команду, прежде чем принести палку. А Паркинсон сделала выпад раньше, чем я мог бы озвучить самое короткое бранное слово, которому научился от одного из последних отчимов; увы, при этом кусок праздничного пирога, на который я нацеливался минутой раньше, был безжалостно раздавлен ее коленом.
Я с каким-то странным равнодушием отметил, что последняя оставшаяся бутылка с огневиски разбилась, а шляпу кто-то спихнул на пол, пока боролся с Пэнси за право первым узнать, что за страшная участь ждет Блейза Забини. По ворсистому ковру веером разлетелись записки: злой рок заставил меня вытащить из них именно ту, которую Грег и Драко сейчас упорно пытались вырвать из рук моей одноклассницы. Дафна, боявшаяся беспорядка, как Поттер – дементоров, тут же кинулась наводить чистоту.
Через пару минут Пэнси непонятно как снова одержала победу и взгромоздилась на стул, помахивая клочком пергамента, словно флагом. Вид у нее был почти геройский, будто она только что справилась не с двумя изрядно подвыпившими приятелями, а по меньшей мере со здоровым драконом. Пэнси гордо расправила плечи, и я, в ужасе поняв, что сейчас она озвучит содержание записки на всю гостиную, попытался остаться невозмутимым. В конце концов, вряд ли, приговорив за вечер ящик спиртного, народ захочет надрывать глотки, извещая о моем позоре весь замок.
– Блейз должен поцеловать Луну Лавгуд!
Судя по восторженным воплям и бурным овациям, я был неправ. Стало безумно жаль разбившейся бутылки: огневиски был нужен как воздух. Я втянул голову в плечи, думая, что если бы сразу смирился со своей горькой участью, не предпринимая попытки уничтожить записку в недрах своего желудка, то эта новость не вызвала бы такого ажиотажа. Но разве в камере смертников Азкабана найдется хоть один бедолага, который раз в жизни не помышлял бы о бегстве?
А день ведь так хорошо начинался: утром на Трансфигурации МакГонагалл по неясной причине взъелась на свой Гриффиндор и отобрала кучу баллов; я почти слышал, как зазвенели красные балльные шарики в их песочных часах, проваливаясь в пустоту. Потом Пэнси на спор наступила на хвост кошке Филча, и пока мы с ней удирали от завхоза, который с необыкновенной прытью бежал за нами, окрыленный жаждой мести, я прямо на бегу пожал ей руку, потому что сам бы вряд ли на такое решился. Я даже не представляю, какое наказание назначил бы нам старый сквиб, но долго думать об этом не пришлось: на повороте мы c Пэнси врезались в Слахгорна, который направлялся к своему кабинету, подозрительно пряча за пазухой что-то, подозрительно напоминающее бутылку, и повалились на пол одной большой кучей. Пока Филч озвучивал удивленному профессору составленный по дороге список, озаглавленный как «Сто причин, по которым эти студенты должны быть немедленно отчислены», Пэнси с выражением невероятной муки на лице потирала бок и жалобно просилась в медпункт. Я вторил ей, демонстрируя умение быстро передвигаться, прыгая на одной ноге. Слахгорн, хитро нам подмигнув, вызвался проводить пострадавших до больничного крыла, клятвенно заверив Филча, что этим вечером он заставит нас обоих до посинения драить склянки и колбы. Уходя, мы все еще слышали ворчание завхоза, который в приступе нежности целовал свою старую облезлую кошку, бормоча что-то о пытках, цепях и старых алкоголиках.
Едва мы скрылись за поворотом, как Слахгорн, оправдывая эпитет, которым его наградил Филч, распахнул мантию, продемонстрировав нам чудом не пострадавшую при столкновении бутыль ирландского виски, и заговорщицким тоном предложил прийти сегодня на внеплановое собрание «Клуба слизней». Я в общем-то был совсем не прочь, но суровый взгляд Пэнси напомнил о том, что сегодня на нашу долю и без этого придется немало, – а если мы сейчас отправимся в кабинет профессора, то шансов самостоятельно добраться до собственной гостиной раньше следующего утра у нас не будет вовсе. Мы еще раз извинились за шишку, оставленную на лбу профессора, и я, вздохнув, расстался с давней мечтой напиться с преподавателем. Внимая голосу вялого оптимиста, прячущегося на закромках души – на время отложил.
А за ужином случилась еще одна приятная вещь, согревшая наши холодные слизеринские сердца: Лонгботтом получил из дома Громовещатель, и следующие десять минут Пэнси, трясясь, цеплялась за мое плечо, чтобы не упасть со стула. Когда дело касалось Лонгботтома и его бабушки, все факультеты демонстрировали редкостную сплоченность, забыв о вражде, конкуренции и прочем: может, рэйвенкловцы и хаффлпаффцы и не падали со стульев, как мы, а гриффиндорцы маскировали смех приступом удушающего кашля, но готов поклясться, что знаю тему номер один этого вечера во всех факультетских гостиных.
Словом, весь день прошел под слизеринскими знаменами, и ничто не предвещало беды.
И главное – это был мой день рождения. Утром Блейз Забини проснулся совершеннолетним, и соблазнительные мысли о буйствах и кутежах – теперь на законных основаниях – грели не меньше солнечных лучей, пробивающихся сквозь окна. Я всерьез задумался о подслушанных как-то словах одной гриффиндорки, уверявшей, что знает, как мы отмечаем день нашей вседозволенности. Она даже голос понизила, делясь со своими собеседницами сверхсекретными сведениями: когда студенту из Слизерина исполняется семнадцать, весь факультет собирается в гостиной, чтобы принести в жертву Великому Салазару какую-нибудь девственницу. Мы с Пэнси, прятавшиеся за библиотечными стеллажами, в кровь искусали себе губы, боясь быть обнаруженными: зато потом, в гостиной, как следует, отсмеялись.
Что и говорить: вряд ли Гриффиндор подозревал, чем на самом деле мы занимаемся у себя в гостиной в дни празднеств, но я уже раз двадцать за последние пять минут проклял традицию особым способом отмечать наши дни рождения, которую на третьем курсе завел Драко.
Обычно, приговорив все запасы спиртного, которые только можно было раздобыть, мы садились играть в карты на желание, перед этим сложив в шляпу записки с заданиями для игрока, которому сегодня не повезет. Я с каждым годом убеждался, что на распределении Шляпа была стопроцентно права в отношении каждого из нас: целомудренные гриффиндорцы наверняка дружно упали бы в обморок, узнав о том, что должна была сделать Пэнси, когда сложила карты на прошлом дне рождения Миллисенты.
Забавная вещь случилась на чествовании Дафны: Грегу выпало похищение миссис Норрис с последующим недельным пленением в спальне для мальчиков, хотя дальше попытки схватить ее, потянув за хвост, дело не пошло. Кошка истошно заорала, вырвалась и тут же вцепилась в лицо Филча, прибежавшего на крик любимицы. Состояние аффекта, послужившее причиной того, чтобы отметить лоб завхоза тремя совершенными с геометрической точки зрения царапинами, не спасло ее вспышки гнева хозяина. Пока Филч, схватив кошку за шкирку, ругал ее на чем свет стоит, забыв как свою любовь, в которой клялся ей не меньше двух раз на дню, так и причину, подвигнувшую миссис Норрис так жестоко с ним поступить, Грег успел скрыться. В общем, и Филчу, и его кошке с нами не очень везло.
И вот сегодня я каким-то образом сам потерпел крах. Нет, не скажу, что в свои семнадцать я преуспел, заделавшись карточным королем: эти лавры с первых дней принадлежали Драко, у которого, похоже, в каждом рукаве был даже не один туз, а целых два. Но за все три года мне только раз довелось проиграть; в основном, не везло Грегу и Милли, которые разбирались в картах немногим лучше, чем тролль – в зельеварении. Винс в последнее время тоже одним из первых выходил из игры, наводя меня на мысли о том, что Драко по доброте душевной дает ему индивидуальные уроки. Пэнси мухлевала – не так мастерски, как Малфой, но у нее тоже получалось неплохо – и это из-под ее пера, кстати, выходили самые страшные задания. Мы все жутко боялись в случае неудачи получить пергамент, исписанный ее изящным почерком, но сегодня я бы пошел на все, – даже запер бы МакГонагалл в чулане для метел, забыв, чем это в свое время окончилось для Милли.
Пока я боролся с желанием заорать, Пэнси продолжала издеваться, демонстрируя всем записку с таким торжеством, словно это был пожизненный патент на бесплатное приобретение огневиски во всех магазинах Хогсмида. Горевшие в свете камина слова: «Поцеловать Луну Лавгуд» были равносильны встрече с дементором – внизу только не хватало подписи судьи и присяжных. Жалости от своих можно было не ждать, если Пэнси –
Паркинсон, с которой мы прошли вместе огонь, воду и все слизеринские трубы, где, по нашим расчетам, мог скрываться василиск (и которого в итоге все равно отрыл Поттер), – первой отрезала мне путь к отступлению.
Мои собственные друзья были беспощадны. Они жаждали моей крови, Мерлин.
Я предпринял последнюю попытку спастись.
– Ребята, но сегодня же мой день рождения…
Драко довольно хрустнул пальцами и с видом гуру перечислил правила Игры, которые сам же и придумал.
– Правило номер один: проигравший обязан выполнить задание.
– Драко, я знаю, что ты жульничал. Каким образом двумя твоими последними картами оказались тузы, если я до этого трижды видел у тебя…
– Правило номер два: сделанное должно точно соответствовать требованиям, указанным в записке.
– Драко, прошу тебя, ну ведь именинники никогда не выполняли никаких заданий…
– Просто никому до тебя так не везло, – хихикнул Тед, и я вспомнил, что по кодексу чести слизеринцев давно должен был вызвать его на дуэль. Милли шикнула на него, заставив замолчать, и, вполне вероятно, спасла тем самым жизнь: в мыслях у меня были одни непростительные, а родители Теда вряд ли бы обрадовались, получив останки сына в почтовом конверте.
– Правило номер три: невзирая на личные обстоятельства, проигравший имеет ровно двадцать четыре часа, чтобы выполнить задание.
– Драко, Грег же так и не смог выкрасть миссис Норрис…
– Мы были детьми, и правила еще не подлежали обязательному выполнению, – Пэнси вставила свои три кната, успешно перенимая комично-официозный тон Драко.
И ты, Брут.
– Правило номер четыре: запрещается пользоваться чьей-либо помощью при исполнении задания.
– Драко, Мерлин бы тебя побрал, подумай, о чем ты меня просишь! Вы бы еще МакГонагалл целовать отправили!
– Правило номер пять: запрещается оказывать давление на участников игры с целью отменить или скорректировать задание.
– Давление? Ты сказал – давление?! Да тебя ломом не пробьешь, ты, сухой, бесчувственный…
– Добро пожаловать в Слизерин. Правило номер шесть: запрещается разглашать информацию о задании студентам и преподавателям, не участвовавшим в игре.
– Нет, вы что, серьезно полагаете, что я это сделаю? Да ни за что, да я скорее сброшусь с Астрономической ба…
– Еще раз: правило номер один, – жестко повторил Малфой, и я понял, что об амнистии просить бесполезно.
Честно признаться: максимум, на что я рассчитывал, запуская руку в шляпу – это выпить штрафную порцию огневиски, а вместо этого теперь обдумываю способ самоубийства, который бы оставил тело максимально привлекательным после смерти – не хочется, чтобы мои утренние колдографии во всех газетах слишком травмировали психику матери.
Не помню, как я в ту ночь добрался до кровати: Пэнси в итоге сжалилась надо мной и налила стакан припасенного для особых случаев ликера, от которого я обычно плевался. Если честно, у меня разве что пар изо рта не валит, когда я пью больше стопки огневиски разом, но все равно держусь принципов: мужчины должны пить крепкие напитки. Но сейчас в обмен на полный стакан «Амаретто» с миндальным вкусом я был готов предложить ей руку, сердце и состояние (слова можно расставить в произвольном порядке), если бы, конечно, не был так зол. В общем-то, злиться надо было на себя: за то, что расслабился и даже, оставшись один на один с Малфоем –
Малфоем, который никогда не проигрывает – был уверен, что все обойдется. Но вместо этого я мстительно прикидывал, что напишу в своей следующей записке, и Мерлин упаси кого-нибудь вытащить ее на дне рождения Миллисенты. Чей-то голос обязательно будет молить меня о пощаде, а я буду нем, глух и нечувствителен как скала. То есть как Блейз Забини.
Когда я заснул, мне приснился Драко, снова превратившийся в хорька, и глаза миссис Норрис, с вожделением следящие за ним.
***
Утро началось с общефакультетского похмелья. Вопреки моим опасениям, о произошедшем вчера вспоминали мельком: куда более глобальной проблемой был поиск болеутоляющего зелья, и здесь снова выделилась Пэнси, у которой в шкафу, кажется, было все, в том числе и антипохмелин домашнего изготовления. В список преподавателей, объективно оценивающих ее таланты, я добавил Слахгорна и (немного подумав) Снейпа.
Пока Пэнси отпаивала антипохмелином остальных, я сел на кровать и задумался. Ужас при мысли о поцелуе с Лавгуд и злость на свой факультет выветрились вместе с остатками хмеля (жажду мести я намеренно зарыл поглубже), и я решил составить план действий.
Итак, у меня был всего один день, чтобы каким-то образом выполнить свою миссию и заставить Луну Лавгуд упасть в мои объятия. Самым простым способом соблазнить ее было получение совместного наказания – ну где, кроме как на отработках, студенты вражеских факультетов еще могут загореться безумной страстью друг к другу? Я уже было приободрился, когда вдруг вспомнил, что она училась курсом младше, и взрыв общего котла на зельях с последующим выговором Слахгорна и каторжные работы в его кабинете отменялись, не говоря уже о том, что образ Слахгорна, назначающего
мне отработку, заставил прыснуть со смеху. Предложение о совместной охоте на миссис Норрис Лавгуд тоже вряд ли встретила бы с большим энтузиазмом. Этой бедной кошке уже икается, наверно.
Я, конечно, мог бы пригласить ее на свидание, но шансы на то, что она согласится, равнялись нулю. Нет, я вроде только раз сказал ей какую-то гадость – но это был особый день. Не знаю, какие силы были повинны в неудачном расположении звезд, заставившем Малфоя в очередной раз проморгать золотой мячик, но Драко был в отчаянии, и в его подозрительно невнятной речи я смог разобрать только «сволочи», «умереть», и «с башни». Надо было его как-то поддержать, а Грейнджер оказывала Поттеру первую помощь при получении производственной травмы – выходя из пике, очкарик стукнулся подбородком о древко метлы. В оказании помощи помимо Грейнджер принимали участие еще примерно пять девушек в красно-золотистых шарфах, зато Лавгуд – ярая поклонница Гриффиндора и Гарри Поттера в частности, почему-то не очень стремилась к ним присоединиться. Я даже не помню, что ей тогда сказал, но Малфой все равно остался недоволен: только пятьдесят баллов, отнятых у одного гриффиндорца за «излишне бурное выражение радости», немного скрасили ему остаток дня. Попадись мне тогда под руку Грейнджер, он бы, наверно, совсем смягчился.
Кстати, мы еще на первом курсе решили, что именно Драко станет символом нашей темной слизеринской сущности – остальным была уготована роль поскромнее. Я лично этому обрадовался: раз Малфою охота быть прототипом главного злодея всех страшных гриффиндорских сказочек – пожалуйста! Да и по части традиционного обмена гадостями с Гриффиндором мы тоже не сильно напрягались: Драко посещала муза всякий раз, когда он сталкивался с любым студентом факультета-соперника, и нам с Пэнси оставалось только искать производные от «пустоголовых кретинов» и прочего.
На обеде, как и на завтраке Лавгуд не оказалось. Я нарезал круги вокруг стола Рэйвенкло, как пес – вокруг мясной лавки, стараясь найти взглядом ее покосившийся цилиндр конической формы или павлиньи перья, на индейский маневр украшавшие прическу, но все было бесполезно. По-собачьи принюхивался, надеясь отыскать ее по запаху парфюма: только она во всем замке (и в целом мире тоже) предпочитала аромат дрожжей. Успешно игнорировал хохот со стороны своего стола, пока не получил суровый отказ от старосты Рэйвенкло, попросив ее о маленьком одолжении.
– Дорогая, ты не могла бы чуть отодвинуться? Я хочу залезть под стол и кое-что там проверить.
Смех слизеринцев перешел в истерику. Староста покраснела, зачем-то одернула юбку, которая и так заканчивалась где-то в районе лодыжек, и звенящим голосом пообещала позвать своего декана, если я не уберусь отсюда в течение десяти секунд. Я улыбнулся так широко, как позволяли лицевые мышцы, стараясь ее обаять, и осведомился, зачем в таких делах нужны третьи лица. Староста покраснела еще больше и начала отсчет – это почти убедило меня в том, что Лавгуд сегодня решила разделить трапезу с какими-нибудь пылеплюями и затаилась под столом. Я дождался, пока Большой Зал опустеет, и все-таки засунул голову под рэйвенкловскую скатерть. Анализируя в дальнейшем собственное удивление оттого, что ее там все-таки не оказалось, я понял, что, кажется, схожу с ума.
По дороге на Зелья, пока я прикидывал, каким же способом смогу получить право на вторжение в рот Луны Лавгуд после того, как отыщу ее, мы встретились с Грейнджер.
Драко оживился, прочистил горло, чтобы голос прозвучал твердо, и осыпал ее потоком оскорблений.
И тут случилось непредвиденное: нас с Пэнси сразил страшный творческий кризис в тот момент, когда Малфой, назвав ее «троллем» и «волосатой заучкой», покосился в нашу сторону. Пауза затянулась: мы смотрели на Грейнджер и не могли придумать не то, что оригинального оскорбления – вообще никакого. Малфой бросил на нас недовольный взгляд, а Грейнджер – жалостливый.
Пэнси, замявшись, пролепетала что-то про «бобра-зубастика», хотя после инцидента на четвертом курсе она завидовала новому прикусу Грейнджер, – даже я был готов признать его не столь далеким от совершенства. Когда очередь дошла до меня, я в последний раз попытался выдумать что-то неординарное, окинул ее взглядом, поискал недостатки во внешнем облике, которые бы могли появиться с нашего последнего вчерашнего столкновения и…
– Отлично выглядишь, Грейнджер.
Драко весь день игнорировал мое существование, а Пэнси была обрадована тем, что за обедом поймала ее кота – в отличие от миссис Норрис, этот рыжий толстяк приводил ее в восторг. Судя по тому, что Грейнджер, увлеченная беседой со своими друзьями, игнорировала недовольные вопли любимца с другого конца зала, она не возражала.
Подключив все возможные связи, я выяснил расписание Лавгуд и здорово опоздал на Трансфигурацию, потому что караулил ее у кабинета прорицаний, а потом пожертвовал Нумерологией, чтобы сразу утащить Лавгуд в какое-нибудь подземелье, похитив после Зелий. Но среди пятикурсников в сине-бронзовых мантиях ее не было. Пользуясь расположением Слахгорна, я решил спросить обо всем у него.
– Луна Лавгуд?.. – Слахгорн почесал затылок, словно впервые слыша это имя. – Нет, сегодня ее не было. А зачем она вам, Блейз? – в глазах старика загорелся жадный интерес. – У вас к ней личное дело?
Да, профессор, я вчера проиграл в карты и теперь должен…
Я осекся, наткнувшись взглядом на Пэнси, ухмылявшуюся мне в дверном проеме. Правило номер шесть, ну конечно.
Я заверил профессора, что все еще не забыл о нашей маленькой приват-вечеринке и решил продолжить поиски в другом месте.
Часам к двум я приуныл: мало того, что за день я так и не придумал, под каким предлогом затащу Лавгуд в какую-нибудь нишу, – я вообще ее ни разу встретил. Невероятным мозговым усилием я выудил из памяти пару эпизодов с ее участием и пришел к выводу, что Лавгуд, по сути, ни с кем не дружила, и вряд ли будет звать на помощь, потому что звать ей некого. Вырываться, кусаться и предпринимать другие попытки нанести мне увечья она тоже не станет. Но если меня во время исполнения долга обнаружит какой-нибудь староста, то мой вечер в лучшем случае закончится в кабинете директора.
Можно, правда, было одолеть противника молниеносной атакой: если я быстренько сделаю это, поймав ее по дороге с какого-нибудь урока, она и не поймет ничего, приняв меня за своего мозгошмыга. О мозгошмыгах и о многом другом мы узнали от сестры Винса, которой однажды довелось отбывать с Лавгуд наказание – события того вечера могли бы занять достойное место в архиве больницы святого Мунго с пометкой «наблюдение за буйными». Но целовать Лавгуд на глазах даже сотой части студентов было бы кощунством: во-первых, остальные девяносто девять процентов узнают об этом в ближайшие полчаса, а во-вторых, я до окончания Хогвартса (если не жизни) стану героем похабной песенки о вечной любви рэйвенкловки и слизеринца.
День плавно подошел к середине: я ощущал себя хомяком, гоняющим колесо в прозрачном аквариуме, – слизеринцы, за исключением недовольного Малфоя, отслеживали каждый мой шаг. Но на вопрос «не видел ли кто Полоумную Лавгуд», отмалчивались.
– Правило номер четыре, – сжалилась Пэнси после десятой попытки хоть что-то разузнать у нее.
Я гнал от себя мысль о нападении на любого студента с Рэйвенкло с требованием открыть мне местонахождение Лавгуд, угрожая в противном случае сжечь все конспекты и учебники, которые найду в его ранце: для любого рэйвенкловца это почти апокалипсис.
Дела были плохи.
Я снова прогулял урок – на сей раз, Историю магии, чтобы поискать ее по замку – Пэнси, сославшись на весенний авитаминоз, последовала за мной. (Правило номер тринадцать: в течение всего срока, данного для исполнения задания, за проигравшим должно вестись наблюдение.)
Лавгуд не было нигде: я заглянул, как мне показалось, во все доступные кабинеты и комнаты, совершил пятикратный марш-бросок по коридорам, ведущим в башню Рэйвенкло, обыскал теплицы мадам Спраут… Когда я в крайнем отчаянии уже направился было к Запретному лесу, предположив, что Лавгуд решила отправиться в исследовательскую экспедицию, меня нагнал Филч. И что ему в замке не сиделось? Кошка выгнала?
Отработку я все-таки получил: Филч, движимый порывом отыграться на мне за весь факультет, довольно потирал руки. Мне предстоял долгий вечер в компании странного приспособления, которое завхоз назвал граблями, и бесконечные просторы, усеянные пожухлой листвой. Проверяющие в лице Пэнси хвостом ползли за нами – но когда она увидела мои попытки оседлать подгнившее древко (я все-таки поначалу решил, что это метла), то сразу уткнулась лицом в ствол ближайшего дерева. Я пообещал себе учесть и этот момент, когда буду планировать свою месть.
Пока я насаживал листья на острые зубья, Филч вертелся рядом, пиная ногами землю и отпуская ехидные комментарии. Пэнси осмелела настолько, что хохотала в голос, хотя от Филча ее отделяли всего десяток метров и поляна с редкими деревцами. Впрочем, завхоз был настолько поглощен зрелищем моего унижения, что не заметил бы даже бегающую по округе миссис Норрис с привязанной к хвосту консервной банкой.
Главное – спокойствие. Я взывал к Мерлину – наверно, впервые с десяти лет: тогда мама нашла у меня под кроватью журнал «Страстная вейла» и устроила скандал – в итоге я каким-то образом убедил ее, что журнал забыла моя семилетняя кузина, гостившая неделю назад.
Вот бы здесь появилась Лавгуд – Филч найдет, под каким предлогом заставить ее присоединиться ко мне... Технический вопрос можно оставить на потом: главное – вообще ее поймать. А что, совместная уборка листиков – вполне неплохо для начала. Я встану красиво, двумя движениями ладоней приглажу волосы – Аполлон! Может, она даже примет варварски нанизанную на острые зубья листву за букет цветов, когда я всучу ей грабли – под вазочку. Для листьев – цветов в смысле.
Но вместо Лавгуд через пятнадцать минут на горизонте нарисовалась МакГонагалл, которая меня и спасла, отправив в помощь какому-то студенту – начищать кубки и награды в Зале Славы. Озлобленный Филч отправился искать нового каторжника – самостоятельно разгребать листву ему явно не хотелось, а я пообещал себе утром послать МакГонагалл букет цветов – настоящих. А если студентом, который сейчас отчищал застарелые позолоченные чаши, окажется Лавгуд, я, наверно, даже отправлю вместе с цветами записку с подписью – конечно, не своей, но думаю, страсть Винса или Грега ей польстит.
Но в Зале Славы Лавгуд снова не оказалось: вместо нее над каким-то покрытым плесенью кубком корпел Лонгботтом. У меня даже не было сил на оскорбления – до того я был разочарован. Мы обменялись мрачными взглядами, и я схватил первую попавшуюся тарелку, брезгливо снимая с нее паутину – светлое сияние образа МакГонагалл померкло, едва она сообщила, что палочкой пользоваться нельзя.
Пэнси не отставала: улучив момент, когда Лонгботтом нагнулся за очередным оброненным кубком, она проскользнула в дверь и спряталась за ближайшим шкафом. Наверняка звук бьющейся посуды стал для нее сигналом – естественно, когда Лонгботтом вылез-таки из-под стола, она уже надежно спряталась, укутанная тьмой. Судя по гулким голосам, по ту сторону двери все еще стояли Тед, Винс и Милли, которые, однако, не рисковали следовать ее примеру. А может, Пэнси назначили шпионом – бросили в самое пекло, а сами подглядывали в замочную скважину.
Мое настроение колебалось от злости до отчаяния: всем было ясно, что я проиграл, потому что Лонгботтом даже в светлом парике и с горшком из-под цветов на голове все равно был бы мало похож на Луну Лавгуд. Содрогнувшись от собственных мыслей, я продолжил скоблить изрядно заржавевшую Награду за Особые заслуги перед школой.
Через час Лонгботтом, видимо, устал молчать и попытался завязать разговор.
– Забини, тебе еще долго?
– Если ты знаешь способ быстро очистить полторы тысячи тарелок без применения магии – то нет.
– Слушай... Я тут вдвое дольше тебя...
– Охотно верю. И что?
– Ну... в общем, мне нужно идти... Поэтому... Ты и без меня справишься, я думаю...
В былые времена я бы ограничился смешком, но тут на фоне общей безнадежности во мне подняло голову любопытство.
– А куда это ты так торопишься, Лонгботтом? На свидание?
Он не ответил, только с какой-то странной суетливостью заскреб по тарелке. Вечернего света факелов было достаточно, чтобы различить расползшийся по щекам румянец.
– Ну так что, Забини... Я пойду?
Что? Не мог же я, в самом деле, упустить шанс хоть немного испортить ему жизнь, особенно когда моя, судя по взглядам из-за шкафа, обещала пройти под клеймом «неудачник».
– Не-е-ет, Лонгботтом, давай-ка ты домоешь эти прелестные, пахнущие плесенью чашки. Нехорошо подводить своего декана – а я уж не премину его позвать, если ты вздумаешь смыться.
– Забини, да я вернусь! Это буквально минут на пятнадцать!
Лонгботтом оправдывается... Сдавленные смешки откуда-то справа скоро перестанут походить на звук оттираемой ржавчины. Проклятая Паркинсон – ничего, я еще вдоволь отсмеюсь над тобой!
– Ты так необходителен? Что ты собираешься успеть за это время? Уверен, дама будет недовольна...
– Это уж не твое дело, Забини, – Лонгботтом отбросил очередной кубок, и тот, просвистев, ударился о стену. Удача была на его стороне – а иначе позолота давно бы пошла трещинами. Красное лицо с надувающимися желваками обещало заварушку. Можно сколько угодно смеяться над неповоротливостью этого парня – но по части размера кулаков он успешно конкурировал с Винсом и Грегом.
– Не мое, говоришь? Да, наверно – потому что все равно ты никуда не пойдешь до тех пор, пока Зал не будет сверкать!
– Да какая тебе разница? Ты за полтора часа всего два кубка отчистил!
– А ты за полчаса едва не угробил половину реликвий. По-моему, все честно.
Если он продолжит срывать злость на посуде, в скором времени здесь не останется ни одного целого предмета, и напоминать о величии былых героев сможет разве что архив с пожелтевшими фотокарточками.
– Ну все, Забини. Зови кого хочешь, а я ухожу.
– Ой, ты в жизни меня не убедишь, что это и правда свидание.
– Не собираюсь ни в чем тебя убеждать…
– Если только это не... О-о, я догадался! Она такая страшная, мерзкая...
– Что ты сказал?!
– ...Облезлая, дурнопахнущая, злая...
Кажется, ему было неинтересно – во всяком случае, не настолько, чтобы остановить занесенный для удара кулак и внять моим соображениям по поводу собственных перспектив на этот вечер. А я как раз собирался добавить «кошка Филча». Не знаю, почему я так часто поминаю миссис Норрис – да и вероятность того, что у этого толстяка на самом деле свидание, не так уж мала... А почему бы и нет? Какая-нибудь сестра по духу, курсу к пятому овладевшая искусством ровной установки котлов, – и такое бывает...
К сожалению, в число моих достоинств нельзя было записать владение техникой боя – мне как-то лень было вкалывать в спортзале. А зря: надо было попросить маму отдать меня, пятилетнего, не в секцию рисования, а на кулачные бои. Маггловские способы разборки в волшебном мире – не такая уж редкость, а дрался Лонгботтом неплохо: во всяком случае, мне хватило трех ударов, чтобы осесть на пол.
Впрочем, это продлилось недолго: Пэнси с визгом выбежала из укрытия и повисла у него на спине, призывая Мерлина и сотоварищей на помощь.
Лонгботтом, однако, был тверд как скала – и даже не замечал не слишком-то худенькую Пэнси, отчаянно молотившую его по голове. Кажется, магглы зовут это «состоянием аффекта».
– Да как ты посмел?.. – бум, – повтори еще раз! – бум, – значит, она мерзкая, страшная, облезлая?!
Эх, и как я мог забыть, что для гриффиндорцев оскорбление чести и достоинства – как удар под дых. Кулаки у Лонгботтома и правда тяжелые – в пользу этого факта готовы были свидетельствовать мой нос, правая рука и резко занывшая печенка.
На крики Пэнси, отчаявшейся справиться с потерявшим контроль Лонгботтомом, вбежали остальные – Тед и Винс и – совместными усилиями все-таки оторвали от меня Лонгботтома, и тем самым, кажется, спасли меня от смерти. Наверно, гибель на полу зала Славы точно обеспечила бы мне солидное место в анналах истории – и награду бы тут же дали. Посмертно, конечно.
Я собирался поблагодарить ребят, но пинта крови, скопившаяся под языком, помешала сделать это внятно. Помилуйте, Блейз Забини идеален – он не может посрамить свою репутацию нечеткой дикцией.
Вряд ли драка закончилась бы в этот момент, не появись очень вовремя МакГонагалл – в своей обычной манере – видимо, привлеченная шумом.
– Минус тридцать баллов Гриффиндору, – возвестила она, выслушав сбивчивый рассказ Пэнси. – Лонгботтом, что с вами? Опрокинули дюжину котлов на зельях, а теперь избили Забини!
– Он оскорбил меня, профессор, – все еще неровно дыша, заявил Лонгботтом, не сводя с меня яростного взгляда. Ответный взгляд наверняка получился жалким – набухший глаз сводил на нет все мои усилия казаться грозным.
– Оскорбил? Какие же страшные слова стоят подобного?.. – рука резким жестом указала в мою сторону. Я подозревал, что мое зеркало скуксилось бы, реши я спросить у него «кто сегодня самый красивый слизеринец в замке».
Лонгботтом, немного придя в себя, видимо, понял, что завелся с пол-оборота – почти не имея на то причин. Я ведь даже не разошелся толком, подумаешь, пошутил про кошку... Подождите, так я сказал ему про кошку или нет? Гудящая голова отказывалась соображать. Впрочем, едва ли его дама сердца сильно уступает моей характеристике.
Лонгботтом смолчал, неловко опустив глаза. Гриффиндорец, осознавший собственную тупость, достоин фотоальбома.
– Я очень разочарована в вас, Невилл... Раз комментариев не будет, продолжайте работать. Держать вас дольше одиннадцати я – увы – не имею права, но вы будете приходить сюда каждый вечер до тех пор, пока в Зале останется хоть один пыльный кубок! А вам, мистер Забини... Вам нужно в медпункт!
Я даже не собирался спорить с ней. Происшедшее, кажется, ее шокировало – иначе она бы обязательно осведомилась, что здесь забыла половина факультета Слизерин.
– Профессор, мне тоже туда нужно! – ожил Лонгботтом.
– На твоем месте я бы только там и сидел, – вздохнул я.
МакГонагалл удивленно оглядела целехонького Лонгботтома и сурово поправила съехавшее пенсне. Странно, что столпившийся народ не вызвал у декана никакой реакции – слова Лонгботтома, кажется, перебили все мысли.
– Крэбб, Нотт, Булстроуд, Паркинсон – будьте любезны проводить вашего товарища в медпункт. А с вами, Лонгботтом, нам стоит поговорить отдельно...
***
Пока Винс тащил меня на себе, Пэнси с эльфийским мазохизмом заламывала руки и терла покрасневшие глаза. Разлившаяся по телу слабость не позволила мне по достоинству оценить драматизм момента – рыдающая Паркинсон курса с третьего стала диковинной редкостью.
– Мерлин, ну зачем мы все это затеяли?
– О чем ты, Пэнси?.. Да, я проиграл... Драко может на законных основаниях считать меня неудачником.
– Увидит твою физиономию и сразу простит, – буркнул Нотт, озабоченно поглядывая в мою сторону. – Все, наигрались.
– Да уж, кто бы подумал, к чему может привести Луна Лавгуд, точнее – ее поиски, – мрачно констатировала Милли.
Винс ногой открыл дверь в больничное крыло.
– Если бы не я со своим дурацким...
Ее причитания уже стали действовать на нервы.
– Пэнси, да успокойся ты! Если уж на то пошло, я должен злиться на Теда – это ведь в его записке...
– Детка, да мы все написали в своих записках одно и то же!
Стоп. Я медленно перевел взгляд на скуксившуюся Пэнси, пытаясь припомнить крепенькое словцо, которое оказалось бы наиболее подходящим. Что она только что сказала?!
– Блейз, это моя идея была... Ну, просто пошутить хотели. Ты ныл о несложившейся личной жизни...
– Я ныл?! Что?! Забини не ноют! И подобные сведения вообще-то не должны выноситься на широкую публику!
– Блейз, последний раз это случилось, когда ты, напившись, стал плакаться на моем дне рождении, – сказал Тед. – Ну мы и решили, что это было бы забавно...
Они – решили. В мозгах резко прояснилось – нечеткие мысли грозили вылиться во вполне реальные Авады. Мне бы сейчас палочку...
Значит, все это унижение было тщательно спланировано? Ну, погодите... Ну, держись, Паркинсон, и не смотри на меня так виновато: я тебе обеспечу личную жизнь – да такую, что этот день тебе еще в кошмарах являться будет!
Мадам Помфри встретила нас почти с восторгом – кому-то в этом замке пора задуматься о причинах такого повышенного внимания к детям – и тут же депортировала меня на больничную койку, разложив на тумбочке с десяток лечебных снадобий.
– Больной должен лежать, – строго сказала она всей компании. – Если он захочет, вы можете прийти завтра.
Я зло глянул на виновато опустившую глаза Паркинсон и отвернулся к стене. Вскоре палата опустела. Что ж, проигрывать тоже надо уметь.
Сон не шел – горящее лицо мешало думать о чем-то, кроме мести. Какая муха укусила Лонгботтома? Это же у Уизли кулаки – финальный аргумент в любом споре, впрочем – и единственный. А этот недотепа чего так разозлился? Не иначе как правда торопился на свидание...
Где-то рядом скрипнула дверь. Ну уж нет, не хочу быть свидетелем сеанса самобичевания от Паркинсон. Она все это затеяла – вот пусть и помучается моим равнодушием.
Я встал с кровати, с трудом добрел до двери и нетвердым шагом вышел в коридор.
– Пэнси, что во фразе: «Больной не хочет никого видеть» тебе не поня...
Окончание слова застряло в горле. В коридоре стояла не Пэнси – там вообще не было ни одного слизеринца. Сквозь сумрак моему взору предстала совершенно другая фигура – я, не в силах отодрать язык от неба, молча смотрел, как она приближается, все четче вырисовываясь знакомым контуром.
– Блейз? Привет.
– Привет... Луна.
Мысли закипели. Я проверил каждый камень в этом замке и на его территории – и при этом единственном местом, куда не ступала моя нога, было больничное крыло! Итак, она здесь. Стоит в какой-то странной голубой пижаме с зайцем, закусив губу, – в общем-то, ее внешний вид удивления не вызвал. Беглый взгляд на часы уверил меня в своих силах – время еще было. Правда, такой же взгляд в настенное зеркало сразу же в них разуверил – сложно составить мне конкуренцию по непривлекательности.
Хотя девица, укравшая мой первый поцелуй в восьмилетнем возрасте, в стихах воспела мой животный магнетизм – может, это сработает? Ладно, в восемь это был помидор. И сонеты сочинил я сам.
Лавгуд совершенно не смутилась, мельком оглядев меня с головы до ног, ровно как и не удивилась ответному обращению по имени.
– Честно говоря, я думала, что это Невилл...
– Лонгботтом?
– Ага. Он собирался зайти ко мне сегодня, даже не испугался лунного календаря...
– Что? Какого календаря?
– Ну... Папа вчера прислал мне лунный календарь на этот месяц. Сочетание Марса и Меркурия пагубно влияет на здоровье, вот поэтому он и посоветовал мне посидеть в больничном крыле во избежание каких-либо происшествий...
Мерлин, вот почему ее не было весь день. Вот, к кому торопился Лонгботтом! Вот почему он так вышел из себя – недотепа подумал, что я оскорбляю его любовь! Весна у него взыграла...
Мне в голову пришла идея, которую я счел почти гениальной – даже голова перестала болеть. Забини так просто не отступают.
– Э-э... Луна... Я, кажется, знаю, что с тобой...
– Под воздействием двух планет я немного пострадала от мигрени, но в остальном...
– Да нет же! Ты... видишь, как я выгляжу?
Лавгуд растерянно захлопала глазами, словно только сейчас углядела запекшиеся в крови губы. О том, как лицо выглядело в целом, было страшно даже подумать.
– О... это заразно?
– Конечно, – радостно закивал я. Какое счастье, что она мыслит не как нормальный человек.
Что ж, от намеченной цели меня отделяет всего пара минут – надо приготовиться.
В свое время Грег с детским восторгом встретил мое признание в том, скольких девушек я успел поцеловать: откровенность со стороны слизеринцев, даже между собой – редкий случай. Чтобы я признался, что добавил к этой цифре пару нулей, понадобится не меньше пинты Веритасерума.
– Знаю... Папа мне о таком рассказывал. Алехраны устроили гнездо у тебя на лице?
Не представляю себе, кто это, но вот она, кажется, имеет понятие. Значит, не подойдет.
– Нет. Это... Горлогрызы.
Сказал – и сам испугался. Такого точно нет – и сто к одному, что она в лучшем случае покрутит пальцем у виска.
Но Лавгуд не зря считалась самой странной девушкой своего факультета за всю историю, поэтому заметно оживилась.
– Горло… грызы? Я о них никогда не слышала… А что они из себя представляют?
– Ну… – Фантазия работала плохо, но я заставил себя говорить убедительно. – Такие маленькие… жучки… в общем, их сотни, нет – тысячи… они такие… ну…
– Погоди, они похожи на фламандских панулов?
– Да-да, это один вид, только он… э… мутировал и…
– Но фламандские панулы живут только в волосистой части головы и…
– Нет-нет, я перепутал! Этот вид новый, искусственно выведенный за последние десятилетия с целью… э-э-э, ну в общем... – врать получалось все хуже.
– Ой, мой папа как раз занимается новыми видами! Он точно должен что-то знать. Я сейчас отправлю ему сову!
– Нет, не вздумай! В смысле… Я хочу сказать, что ты можешь не успеть… Эти… глоткогрузы очень опасны…
– Ты же сказал горлогрызы!
– Я... ошибся. Названия похожи, ты же понимаешь...
Посмотрев в лицо Лавгуд, я почему-то вспомнил взгляд своего домашнего эльфа, который никак не мог въехать, что значит «это-мать-твою-должно-быть-убрано-к-приходу-родителей».
– А откуда тебе о них известно?
Я напрягся, вспоминая имя то ли шестого, то ли седьмого отчима.
– Ты слушала об Одене Пирсе? Известный исследователь...
– Да, они работали вместе с папой. Очень жаль, что он умер – такая странная смерть...
– Да уж, подскользнуться на банановой шкурке и съехать в овраг с крокодилами... В общем, мое лицо – это результат деятельности горлогрызов. Они заразны, понимаешь! И у тебя они тоже есть!
– Но как?..
– Достаточно пяти минут в обществе зараженного, чтобы их заполучить.
– Но тогда зачем же ты здесь стоишь? Разве тебя не должны были посадить на карантин?
А ведь логичный же вопрос. Кажется, я впервые почувствовал, что передо мной все-таки студентка с Рэйвенкло.
– Прости, Луна... Мне захотелось с тобой поболтать, и я совсем забыл о смертельной опасности, которая тебе угрожает.
– Теперь я умру? – будничным тоном спросила Лавгуд, по-птичьи склонив голову набок.
– Нет... Но тебе требуется помощь. Нужно срочно вытащить из тебя заразу.
– Позвать мадам Помфри?
– Что? Нет, она ведь и не знает о таком, информация известна только узкому кругу ученых...
– А где живут эти горлогрызы?
– Как это где? Во рту – отсюда и название. В общем, чтобы как-то искупить свою вину за заражение, я тебя и спасу.
– Но ты же сам болен...
– Нет, я переболел! У меня этот... иммунитет. Следы сойдут через несколько дней. А вот остальные скончаются в муках при непосредственном контакте с заразой.
Взгляд Лавгуд потеплел.
– Хорошо... Тащи. – С этими словами она широко открыла рот, высунув язык.
Здорово, Блейз. Гениальная идея же пришла тебе в голову.
– Лав… Луна, их нельзя достать голыми руками.
– То есть как – нельзя? Тебе нужны перчатки? Ой, у меня в сумке, кажется, лежат: вчера на уходе за магическими существами Хагрид разрешил нам подержать в руках детенышей дракона, но поскольку они дышат...
И я еще минутой ранее был уверен, что Шляпа не ошиблась, отправив ее в Рэйвенкло?
Я ухватил Лавгуд за рукав пижамы – небось собралась идти за перчатками. Нет уж, так просто ты не уйдешь.
– Луна... здесь нужен особый подход. Поверь... переболевшему.
– Значит, руками не достать? Нужно чем-то другим?
В моих глазах это предположение сделало ее немного более достойной своего факультета.
– А как же тогда – щипцами?
Нет, языком. Только сейчас я понял, что поторопился, уверовав в собственную гениальность. Кажется, часть моих мозгов выбил кулак Лонгботтома – и они остались размазанной кашей лежать на полу Зала Славы. Более дурацкой идеи было не придумать – даже такая, как Лавгуд, не купится.
Думай, Блейз, думай.
По правде говоря, можно было и не пускаться в столь пространные объяснения: мы стояли одни в глухом коридоре, и меня в общем-то ничего не останавливало – я ведь так и планировал изначально... Но врожденная любовь к эстетике удерживала меня от мысли просто прижать ее к стене и осуществить свою миссию.
– Но раз они настолько малы, щипцами их тоже не возьмешь... Но ты ведь знаешь, как от них избавиться?
Да! Бинго! Еще одна подобная догадка, – и я даже не стану подавать петицию в Верховный Магический Суд с требованием утилизировать Шляпу по причине ее профнепригодности.
– Луна, ты хочешь жить? – голосом героя, спасающего принцессу из лап дракона, спросил я.
– Да, конечно...
– Тогда... – я медленно придвинулся, оценивающе взглянув на ее растерянное лицо, – тогда доверься мне.
– Что мне сделать? – покорно спросила Лавгуд.
Не так уж и нелепа ее пижама. Волосы чистые, между прочим, и заплетены в косы – почти ровные. И вообще – я люблю блондинок...
– Закрой глаза.
Лавгуд зажмурилась, зачем-то сжав кулаки. Я был так увлечен процессом подготовки, что даже не обратил внимания на скрипнувшую позади дверь.
Я осторожно взял ее лицо в свои ладони. Лавгуд по-прежнему не открывала глаз – может, это даже хорошо, потому что мой видок вряд ли навеял бы ей романтичные мысли.
И в тот момент, когда наши губы наконец встретились, когда ее глаза начали раскрываться в каком-то особенном даже для нее недоумении, дверь резко распахнулась, заставив нас отпрыгнуть друг от друга.
На пороге стояла Пэнси в компании Драко.
– Ну поздравляю, старик, – Малфой вальяжно кивнул, чем-то очень довольный. – Никак боевые раны сыграли свою роль?
Лавгуд в своей обычной манере уставилась на вошедших. Она очень забавно улыбается, кстати...
– Вам еще придется постараться заставить меня с вами разговаривать, – отрезал я.
– Это они тебя заразили, Блейз?
– Нет-нет... – я с ухмылкой следил за тем, как по лицам друзей расползается недоумение. Кстати, они почему-то не выглядели удивленными, когда увидели здесь Лавгуд. Что, совсем все просчитали, значит?! Знали, что она здесь? Судя по лицу Паркинсон, та явно была в курсе.
– Ты рассказал ей, кто тебя так разукрасил? – усмехнулся Малфой, совершенно точно не понимая, что к чему. – Лонгботтом, кстати, до сих пор...
– Невилл болен? А его можно вылечить, Блейз? Ты ему поможешь?
Я содрогнулся от мыслей, пришедших в ее голову и, гордо повернувшись, потянул ее за собой.
– Лонгботтом здоров, Луна, а вот ты... Мы с тобой еще не избавились от всех глоткогрузов – они, знаешь ли, очень живучи.
Лавгуд загадочно улыбнулась: на что не пойдешь, чтобы спасти свою жизнь... Я крепко сжал ее ладонь: чего не сделаешь, чтобы выполнить свой слизеринский долг... И... я уже упоминал, что мне нравятся блондинки?
Быстрые шаги с другого конца коридора свидетельствовали о приближении мадам Помфри. Лиц Пэнси и Драко я уже не видел – плотно прикрыв дверь в свою палату, я приступил к лечению.
***
Семнадцатилетие Милли прошло в нашей обычной манере. На сей раз не повезло Пэнси, и она с видимой опаской тащила свою записку. Рука чуть подрагивала, по-птичьи порхая над смятыми пергаментами.
Ей-Мерлин, зря она так переживает. Боится ухмылки, с которой я на нее смотрю, – ну так это просто настроение у меня такое... Вот остальной очень уж притихшей компании ей бы надо опасаться, но лучшего друга? Мы же с пеленок вместе, ей ли не знать, как я безгранично, безумно ее...
– Что значит «оборотное зелье», «кошачий волос» и «кот Грэйнджер»?!
Я уже говорил, что моя любовь к Пэнси не имеет границ?
---fin---
