Глава 1Провести кончиками пальцев по рамке на столе. Ничего не изменилось, все как до того дня. Сколько ты не заходил сюда? Год, два, три, вечность? Свою маленькую вечность в четыре года.
Пыль толстым покрывалом лежит на всем, и на полу остаются следы твоих ног. Зачем ты пришел? Разрубить последнюю ниточку? Уничтожить последнюю надежду? Как ты вообще посмел прийти сюда?
Домовикам сюда вход запрещен, Нарцисса уехала во Францию, как только это случилось, а ты остался. Поднимаешь хозяйство, хотя все попытки удержать поместье в руках тщетны. Ты четыре года пытался добиться возвращения хоть части конфискованных после Победы средств, устроиться на работу, но кому ты нужен? Даже великий Поттер проходит мимо, не реагируя на твое приветствие. Тебе так хочется напомнить, что для него сделала Нарцисса, но вспоминаешь собственный долг жизни и опускаешь глаза.
Завтра поместье выставят на продажу. Что ж, четыре года борьбы – это немало. Ты продал все, что мог, унизился, перед кем только можно было, но без толку. Впрочем, ты с самого начала знал, что ничего не выйдет. Не было у тебя ни отцовской хватки, ни его изворотливости. Да и желание бороться было настолько слабым, что просыпаясь по утрам, ты с трудом заставлял себя что-то делать. Всего лишь поместье. Всего лишь твое детство. Ерунда.
Люциус Малфой покончил с собой в Азкабане, хотел избежать позора. Ты ненавидишь его за эту слабость.
Сегодня вечером ты должен покинуть поместье. Напоследок решив посетить отцовский кабинет, вот уже час топчешься перед его столом. Сколько раз ты стоял тут, ожидая очередной лекции, наказания или, в исключительно редких случаях, похвалы? Сколько раз ты корчился на этом полу от Круцио?
Все самое яркое из детства – здесь. Не в маминой спальне, не в своих комнатах, не в бальном зале или гостиной. Здесь. Ты никогда не обращал внимания на эту рамку на столе отца. Обходишь стол и смотришь на изображение. С него тебе улыбаешься ты сам лет десять назад вместе с Нарциссой. Кто бы мог подумать, что твоему отцу была не чужда сентиментальность. Ты бы все отдал, чтобы знать любил ли он тебя.
Садишься в отцовское кресло, не заботясь о светлых брюках. Подумаешь пыль. В детстве ты часто мечтал сесть в него, но Люциус не позволял. Теперь никто не запрещает, но удовлетворения никакого. Обычное кресло. Обычный стол. Открываешь один ящик за другим. Важные документы Люциус хранил не здесь, поэтому, даже когда на плечи рухнула обязанность управлять хозяйством, тебе не было нужды появляться здесь. В первом ящике перья и чистые пергаменты, во втором разные бумаги. Просмотрев некоторые из них, ты разочарованно закрываешь ящики.
Что ты надеялся найти? Собственные письма из Хогвартса, перевязанные ленточкой? Прощальное послание? Доказательство его любви? Или хотя бы подробную инструкцию спасения поместья из рук кредиторов?
Наверное, последнее, потому что на остальное надеяться не приходилось. Люциус никогда не говорил, что гордиться тобой, никогда не говорил с тобой по душам и похвалил всего три раза: за успехи в верховой езде, за то что быстро научился летать на метле и за то что стойко выдержал болезненное принятие Метки.
Непроизвольно потираешь левую руку и спохватываешься. По этому жесту всегда можно выявить обладателей черной татуировки. Большая часть предпочла свести ее, как только Поттер победил, но некоторые, включая тебя, оставили ее. Одни все еще надеялись, что Лорд вернется, другие, к которым относишься и ты, хотели помнить о своей ошибке.
Смотришь на часы и неохотно встаешь. Через полчаса тебя не должно быть здесь, а нужно еще активировать родовую защиту. После этого все тайники, отцовский кабинет, спальня Нарциссы и комната Северуса будут открываться только истинному Малфою. И никто ничего тебе не сделает. С родовой магией бороться бесполезно. Жаль, что ты не можешь охватить ей все поместье – слишком слаб.
А Люциус бы сумел. Подходишь к его портрету на стене. Ни на одном из портретов он ни разу не пошевелился.
- Я сделал все, что смог, - оправдываясь, произносишь ты.
Люциус на портрете не подает признаков жизни, и ты разочарованно вздыхаешь.
- Я всегда думал, что наступит день, когда смелости будет достаточно, чтобы высказать тебе все, что я думаю. Вот он настал, но тебя уже нет в живых. Глупо рассказывать портрету как я ненавидел тебя за вечные придирки, недовольство. Я не умел скрывать чувства как ты, поэтому ты наверняка прекрасно все знал. Как же я хотел, чтобы ты мной гордился, но всегда не дотягивал до той планки, которую ты мне ставил.
Опускаешь взгляд, а подняв впервые за долгое время, смотришь в нарисованные глаза отца. Ты всегда избегал его взгляда, боялся увидеть разочарование таким никчёмным отпрыском.
В его черной душе не было места для тебя. А о сердце и говорить не приходилось. Ты вообще сомневался в его существовании. О чем ты думал? Ах да, о душе. Ни тебе, ни Нарциссе было туда не прорваться. Слишком много было там Темного Лорда и Беллатрикс Лестрейндж. Последняя была храброй, красивой, сумасшедшей и бесконечно влюбленной не в него и преданной не ему – этого хватило, чтобы Люциус не забывал о ней ни на минуту.
Ты иногда думаешь, что он покончил с собой именно потому, что Беллатрикс убили. Слишком долго она была его смыслом, чтобы жить без нее.
- Почему ты так ни разу и не поговорил со мной о ней? Ведь она была для тебя такой важной. Или дело в том, что я не значил ничего? Кто я был такой, чтобы ты делился со мной своими мыслями и желаниями? Ты воспитывал меня, разочаровывался с каждым годом все больше и под конец, кажется, возненавидел. Я был недостоин твоей фамилии, потому что не восхищался красноглазым безносым уродом и не убил Дамблдора. А может ты ненавидел меня за то, что я был ребенком Нарциссы, а не Беллатрикс? Нелюбимый ребенок нелюбимый женщины – на что я рассчитывал?
Смотришь на часы. Пора.
- Прощай, папа.
Короткое слово режет слух. Ты никогда к нему так не обращался: холодное «отец» на словах, а в мыслях только «Люциус».
Оборачиваешься к двери. Как бы ты ни пытался себя убедить в обратном – поместье было и остается твоим домом, местом в которое всегда можно было вернуться.
Переводишь взгляд на портрет.
- Не такой как ты и никогда таким не стану. Потому что не хочу, черт побери, чтобы мои дети ненавидели меня, а люди боялись. Я добьюсь всего сам, слышишь? Я не буду, как ты всего лишь хранить то, что досталось по наследству. Когда-нибудь я вернусь за тобой и перенесу в свой дом, чтобы ты каждый день слышал счастливый смех моей жены, видел внуков, которые никогда не станут слизеринцами. И неважно, что это будет: шикарный особняк или убогое жилье на окраине. Я буду счастлив, слышишь?
Ты кричишь и размахиваешь руками. В общем, ведешь себя так, как он запрещал.
- И прости, что я не сохранил поместье. Это единственное, за что я хотел бы получить твое прощение.
Портрет остается безучастным.
Аккуратно закрываешь дверь кабинета и прислоняешься к ней лбом.
- Как же я скучаю, папа. Как же я по тебе скучаю, - шепчешь ты.
Ты так долго хотел это сказать, но даже высказанные вслух слова не принесли облегчения.
Активируешь родовую защиту и аппарируешь из поместья. Всего лишь дом. Ерунда.
