Глава 1Квартиру Леви купил еще лет десять назад на первые приличные деньги, заработанные в Варии.
Хорошие были времена. Он только-только стал офицером, и жизнь круто пошла в гору. Нет, он оставался все тем же малосимпатичным мрачным типом, что и раньше, но, как известно, деньги и репутация очень красят мужчин в глазах женщин и не только их. Мало ли на свете извращенцев, взять хоть того же Луссурию.
Короче, жизнь повернулась к Леви если не лицом, то в профиль точно, а он даже на такое не рассчитывал. Слишком некрасивый, замкнутый и неуклюжий подросток не привык мечтать, зато научился жить так, чтобы ему нравилось. Ну так, в принципе, нравилось. Если было страшно – он бросался в драку, если был неуверен в себе – уходил и колол еще одно колечко в бровь или ухо. Так и жил. Собирал коллекцию пирсинга, помалкивал и делал свою работу.
В Варии ему было хорошо. В Варии он был на своем месте.
И босс…
У него был самый крутой босс в целом мире. Такой вот… Сильный, красивый, злой. Если бы Леви все-таки научился мечтать, он бы мечтал быть таким.
Он смотрел на Занзаса и видел себя, такого, каким он никогда не будет. И этому «себе» он готов был простить все, готов был бежать за ним на край света и броситься по его капризу с крыши варийского штаба.
- Мусор, - кричал Занзас и Леви улыбался.
- Вра-ай, заткнись, гребаный босс! – орал Сквало и Леви возмущался.
- Отвали, урод, - равнодушно бросал Занзас и Леви с замиранием сердца слушался.
- Всем ждать, я пойду вперед, - рычал Сквало, размахивая окровавленным мечом, и Леви готов был сам рычать и драться за право первым выполнить приказ босса.
У Занзаса было то, чего никогда не было и не будет у Леви. Бельфегор как-то, привычно хихикая, назвал это «харизмой». Пришлось посмотреть определение в словаре – в отличие от остальных варийцев Леви получал свидетельство о среднем образовании в самой неблагополучной школе самого неблагополучного района Неаполя. Именно, что получал. Какое там «учиться»…
Это потом Леви стал пробовать хоть немного «соответствовать», не хотелось чувствовать себя дебилом, когда босс вдруг выдавал про какую-нибудь шлюху что-то вроде «vagina dentata», а Сквало ржал удачной шутке. Или Луссурия щебетал по-французски и явно какие-то гадости про Хранителя грозы. Или…
Да мало ли всего было.
Теперь в его квартире были книги. Хотя, честно говоря, Леви предпочитал «Википедию» - коротко, ясно и по делу.
А еще в его квартире была дорогущая мебель, паркет из ценных пород дерева и выбеленные «под старину» стены. Дизайнер пусть и был манерным римским педиком, но дело свое знал. Леви квартира нравилась.
Только в штабе ему нравилось еще больше. Там были люди, дела, босс. Одним словом – жизнь. Вот так и получалось, что в собственной квартире Леви ночевал куда реже, чем в неуютной и вечно неубранной комнате, которую занимал в штабе с тех пор, как стал офицером.
Зато в квартиру можно было водить проституток.
Даже уродам вроде него хочется трахаться. Вообще-то, Леви не отказался бы от симпатичной девчушки, которая ждала бы его каждый вечер дома с кастрюлькой пасты, замотанной в полотенце – не приведи Мадонна, остынет! – и забиралась бы к нему на колени, обнимала за шею и говорила что-нибудь вроде «я люблю тебя, милый». Не отказался бы, но и не то, чтобы мечтал о таком.
Мечтать – вредно.
А проститутки приходили к Леви охотно – он был щедр и добр. Трахался по-простому – «миссионерская» поза его вполне устраивала – платил и отправлял восвояси как джентльмен – на такси.
Так и жил.
А потом одним прекрасным весенним утром в его квартире раздался звонок.
Леви снял трубку, выслушал, сказал: «да, босс» и уже к обеду прибыл в штаб Вонголы.
- Леви!
Сквало и Бельфегор уже толкались у крыльца в компании вонгольских Хранителей – того, с катаной, и крикливого крашеного боксера, от которого у Луссурии, по словам этого извращенца, «начиналась течка». Луссурия при этом закатывал глаза и начисто забывал, что боксер – Сасагава, кажется – был недавно, но безнадежно женат.
В почтительном отдалении от них кучковались рядовые бойцы.
- Привет! – парень с катаной широко улыбнулся, поправляя свою железку за спиной. По нему и Сквало как-то было понятно, что им двоим очень хочется оказаться где-нибудь в другом месте, где будут только они и их мечи.
- Угу, - Леви знать не знал, чему так радуется японец, сам-то он от встречи с вонгольскими щенками счастья не испытывал.
- Эй, Леви, - Сквало привычным жестом откинул волосы за спину и бросил суровый взгляд на рядовых – кто-то в толпе отчетливо хихикнул. Присказки и шутки-прибаутки о красавице-Сквало давно стали частью сначала варийского, а потом и вонгольского фольклора. Второй император мечей этого сурово не одобрял. – Тебя босс вызвал?
Леви молча кивнул, косясь на сосредоточенно пялящихся сквозь начальство бойцов.
- Он сказал зачем?
- Сказал – приезжай.
Леви чуть покраснел. Каждый личный звонок босса был как… Ну вот как… Как цветы некрасивой женщине.
- Значит, ты займешься девчонкой. – Сквало созванивался с Занзасом по сто раз на дню. Это если, конечно, они были не вместе. А они редко бывали не вместе.
Ну и что, что большую часть времени они пытались друг друга достать, прибить и моментами даже уебать. Они все равно были вместе.
- Какой?
- Не девчонкой, Кёко!
Леви и любимчик Луссурии заговорили одновременно и тут же недовольно переглянулись, но Сквало было плевать:
- Сестрой вот этого, - он равнодушно кивнул в сторону японца. – Босс тебе сам все скажет, я в эти бабские дела не полезу.
- Сам ты баба, - обиженно сказал боксер и рядовые заметно оживились. Леви внутренне приготовился к бешеному «Вра-ай!» и мордобою.
- Сам понял, что сказал? – Сквало хмуро посмотрел на потенциального самоубийцу, но к удивлению Леви орать и беситься не стал. Определенно, что-то происходило. Что-то такое…
- Сквало, можешь говорить конкретней? – Леви не любил скандалы и свары, которые горазд был затевать капитан. – Что мне делать с какой-то девчонкой?
- С сестрой!..
- Да понял, пацан, помолчи. Сквало?
Супербия только отмахнулся, по нему видно было, что мысли его заняты чем угодно, но только не сестрой Сасагавы. Еще и мальчик с катаной ему что-то начал рассказывать, наверняка, какую-нибудь ерунду. Вот ведь люди, зачем им мечи, если давно придуманы пистолеты?
Зато Бельфегор оторвался, наконец, от своего телефона – что он и кому писал, сосредоточенно постукивая ногтем по сенсорному экрану, Леви не знал и знать не хотел. Он не любил Бельфегора, как не любят здравомыслящие, в принципе, люди, не склонные к эпатажным выходкам и игре на публику, таких вот манерных засранцев, считающих, что весь мир должен вращаться вокруг их персон.
Это только Занзасу можно. Потому что Занзас – он как невозможный и несбывшийся Леви.
- Капитану не до тебя, му-усор, - Бельфегор так удачно скопировал интонацию босса, что его тут же захотелось придушить. Чтоб не смел!
- А до чего капитану? – Леви вроде как спросил у принца – корону ему в задницу! – но смотрел на спину Сквало. А Сквало пялился куда-то вверх, на окна особняка, слушая, что говорит ему вонгольский мечник.
- Босс не взял с собой капитана, вот капитан и ревну-ует.
Бельфегор скалился так зло и голодно, что будь Леви поискушенней, он бы сам заподозрил его в ревности. Но Леви не был искушен и поэтому не совершил ошибки.
Ни к кому Бельфегор не ревновал. Бельфегор был просто злым.
Ну, и голодным.
- А не заткнулся бы ты, придурок…
Сквало на этот раз молчать не захотел. Всему есть предел, а уж тем более капитанскому терпению. Нет, драть мальчишку прямо тут, на виду у чужих бойцов, он не будет, да и Бельфегор поостережется доводить капитана, зато потом…
Вот насколько в Варии было бы спокойней без них.
А этот, с катаной, смеялся.
Леви возблагодарил Мадонну, когда дверь распахнулась и болезненного вида молодой человек, видно, секретарь, пригласил их войти.
- Мусор. Ты.
Взгляд Занзас задержался на Леви чуть дольше обычного. У Леви вспотели ладони.
- Повезешь ее, - короткий кивок в сторону застывшей у окна девушки. – В старый дом Седьмого. Знаешь, где это? Твоя задача – довезти ее быстро, незаметно и безопасно. Головой отвечаешь.
- Ясно! – Леви был готов не то, что эту девчонку, всех сицилийских девчонок незаметно и безопасно переправить хоть на материк. – Сделаю, босс.
- Останешься с ней там. Внимания не привлекать. Тихо сидеть и не дергаться, ясно? Ждать моего звонка – моего личного звонка.
- Да, босс!
- Тогда вали. Все расходы – за счет Вонголы.
Стоявший за спиной Занзаса японский выскочка Савада что-то согласно пролепетал, но Леви не было дела до этого… этого…
- Ты понял, мусор? – Занзас рявкнул это свое «мусор» так, будто к Сквало обращался. Именно Супербии доставались самые экспрессивные «мусорные» интонации босса.
Леви завидовал.
- Да, босс!
- Ты еще здесь, мусор?
Босс уже отвернулся, подзывая Сквало.
Маленькая девушка несмело улыбнулась Леви.
Девушку звали Кёко Сасагава и, в отличие от брата, она была спокойна, улыбчива и говорила очень негромко. Леви даже открыл ей дверь, когда она усаживалась в машину – с такими миленькими хочется вести себя по-джентльменски.
Потом, правда, он опомнился и, буркнув что-то вроде «поехали», сел за руль. Рядом с такими крошками он всегда нервничал.
Это вам не грудастая рыжуха Элла, которая гоготала громче Сквало, когда Леви наливал ей пива после секса, или еще какая девица из тех, что не отказывались иметь с ним дело. Эти девчонки были просты, как придорожная трава, любили колготки в сетку, копили на силиконовую грудь и прыгали на толстом и длинном члене Леви с самоотдачей профессионалок.
Он таких, как крошка-японка, разве что в кино видал.
- Синьор Леви!
И голос – колокольчик. Как раз для такой малышки.
- М-м? – Леви невежливо промычал, делая вид, что слишком увлечен дорогой.
- Синьор Леви, вы хотите пить?
Японочка держала в руке пластмассовую бутылку – на этикетке были разноцветные иероглифы – и улыбалась.
Ему, Леви, улыбалась.
Вот дура.
- Нет, - вариец недовольно дернул плечом.
- Если захотите, вы скажите, я взяла с собой…
Щебечет, пташка. А босс так и не сказал, зачем ее прячут. И не сказал, почему именно Леви должен сидеть там нянькой и цербером в одном лице.
От такого задания Леви было как-то не по себе. Не умел он… вот с такими. А девчонка улыбается ему, будто он не страшный громила с пирсингом и усами, а просто знакомый парень.
- Синьор Леви, а вы не помните меня?
- В смысле? – Леви покосился на Сасагаву или как там ее.
- Вы приезжали в Намимори к Цуне и остальным. Я вас очень хорошо запомнила.
Леви с недоумением посмотрел на нее – даже от дороги отвлекся, а ведь он всегда был внимательным водителем. Он, в отличие от того же Сквало, правил не нарушал.
Может, потому, что никто никогда не отвлекал его от вождения.
- Я по делам был… Ну, надо было, - Леви не знал, что нужно говорить хорошеньким девушкам, которые, оказываются, помнят его уже несколько лет. Ну да, такое чудище трудно не запомнить – малышка небось в постель писалась от страха.
При мысли о Кёко в постели Леви вдруг стало жарковато, хотя он же специально – специально! – думал о ней так грубо и некрасиво.
Не хотел Леви учиться мечтать и все тут.
- Я знаю. У Цуны-куна много знакомых, которые к нему приезжают.
Девушка говорила так, будто не подозревала, какие именно «знакомые» приезжали к Саваде. Неужели?..
Леви не верил. У этой маленькой Кёко глаза были как блестящие камни. Поди пойми, о чем она там думает, глядя на него своим темно-медовым взглядом.
- У вас тогда была другая прическа. И усов не было.
Усы Леви отращивал просто так. Для себя. С ними он был еще страшнее и, по выражению Луссурии, «брутальнее». Кто-то умный еще в детстве сказал нескладному мосластому пареньку, что свои недостатки надо уметь если не в достоинства превращать, то хотя бы заставлять работать на себя.
Ну, вот пусть боятся, думал Леви, разглядывая себя в зеркало. Он как «ангел ада». Он страшный, большой и уродливый. Он набил себе злого пернатого – как Занзас, думал Леви – змея Кетцалькоатля на смуглом предплечье.
И Дональда-дака на бедре.
Леви где-то вычитал, что у любого приличного исчадия ада должно быть чувство юмора.
У Занзаса было – у Занзаса все было. И у Сквало было. Бельфегор и Фран оттачивали его друг на друге и на окружающих. Луссурия сам по себе был злой шуткой природы.
- Угу, – у Леви с юмором и красноречием было плохо.
И вообще, чего она к нему цепляется?! Сидела бы молча, ехать было бы легче.
- Мне нравится. Они такие… необычные.
Кёко внезапно отвернулась, расстегнула стоявшую на коленях сумку и как-то суматошно принялась в ней что-то искать.
А Леви от этого «нравится» сам не заметил, как сбросил скорость. Сзади возмущенно засигналил какой-то грузовик.
Леви покраснел.
- Спасибо.
Выдавил из себя это «спасибо» и тут же пожалел, очень уж резко прозвучало. Как ругательство.
- Я… извините, это не мое дело. Я не должна была… – Кёко так ничего в сумке не нашла. Закрыла, провела ладонью по мягкой замше, глаз не подняла, в сторону Леви и не посмотрела.
Обиделась, конечно. А ручки у нее маленькие совсем, изящные. Ногти розовые и колечко.
И замшу она все гладит и гладит. Как кошку.
- Это вы меня простите. Я, правда… Ну, спасибо.
Леви чувствовал себя последним идиотом. Вот, обидел хорошую девушку, а она по доброте душевной что-то приятное ему сказать хотела.
С другой стороны, на хуй ему сдалась ее жалость.
Леви дернул уголком рта и решил сосредоточиться на дороге, тем более, что скоро должен был появиться нужный поворот к морю. Вообще-то, море все время было рядом, даже сейчас поблескивало нежной лазурью между выжженных солнцем холмов и камней. Леви это нравилось.
Он любил море.
- Как красиво.
Кёко смотрела на узкую полоску живого света за серо-желтой громадой скал. И сумку больше не мучила.
На этот раз Леви решил просто промолчать.
Дорога. Надо смотреть на дорогу.
В конце концов, он отвечает за безопасность этой вот… с ладошками и замшевой сумочкой.
- Вы любите море?
Как удар под дых.
Зачем ей нужно с ним говорить?!
- Да, – сказал Леви, опуская на глаза солнечные очки. Подумал и вежливо добавил, сжав пальцы на руле:
- Очень.
- И я люблю, – кукольно улыбнулась Кёко.
Леви почему-то показалось, что она расстроилась. Но он же вроде все правильно сказал, как полагается.
Господи, скорей бы доехать.
Дом был старый. Простой, почти фермерский – серая штукатурка на стенах, потемневшая от времени черепица, заросли каких-то вьющихся ярко-розовых цветов у входа. Единственное – слишком уж большим был этот дом для фермерского, слишком ухоженным мощеный двор – даже фонтан есть, пусть и простенький – и слишком высока ограда.
В этом доме родился будущий Седьмой босс Вонголы.
В этом доме был штаб Вонголы во время второй мировой. В одной из комнат на втором этаже Восьмая родила своего единственного сына, пока ее хранители отстреливались от захватчиков.
Девятый бывал тут редко. Говорил – нет времени.
Занзас однажды чуть не сжег дом своим Пламенем. Ему тогда было двенадцать.
Дом был старый и видел многое.
- Идите, все чисто.
Леви переговорил со стариком Томмазо, следившим тут за порядком, и вышел к ожидавшей его в машине девушке.
- Спасибо.
На секунду варийцу показалось – Кёко ждет, что он подаст ей руку, помогая выйти из автомобиля. Наверняка показалось. Сама мысль, что такой вот фарфоровой ручкой она хочет прикоснуться к нему, была смешной.
Она должна трогать цветы, котят и всякие такие пушистые и розовые штучки.
- Пожалуйста, мои вещи…
Леви молча обошел машину и открыл багажник. Достал чемодан – тяжелый. Поставил на землю. Закрыл багажник.
Слишком нарочито. Слишком резко.
- Я… Простите. Я не хотела вас утруждать.
Кёко стояла рядом, опустив глаза. На каштановых волосах играло солнце, высвечивая золотом пряди. У Леви что-то такое в груди дрогнуло, ёкнуло, скрипнуло, звякнуло, скрежетнуло, забилось и растаяло.
- Ничего, мне не трудно. Я рад вам помочь, синьорина.
Леви нес чемодан к дому, стараясь не смотреть на идущую рядом девушку, и внимательно прислушивался к тому, что ломалось сейчас у него где-то в районе ребер. Это было не страшно, просто странно.
Кажется, он нуждался в ремонте.
- Вы можете выбрать любую комнату, – Леви старался говорить спокойно. Как обычно. – Там наверху есть хорошие. Синьор Томмазо пришлет жену, она приготовит обед. Я остановлюсь внизу. Если что…
- Спасибо вам, – Кёко улыбнулась. Она часто улыбалась, как тот парень-Хранитель дождя, с которым вечно возился Сквало. Занзасу это не нравилось, но он терпел. Этого Леви понять не мог, но босс всегда знал, что делал. Не Леви было об этом судить и даже думать.
Если начинать думать о боссе и капитане, выходило как-то… Не так, как надо. Не так, как это было со стаканами, криками капитана, матом и обещаниями уебать придурка нахрен. Вернее, не так просто. А вот о том, в чем там состояла сложность, Леви и знать не хотел.
- Не за что.
Сказать еще раз «я рад помочь»? Или не надо? Она же все равно…
- Я посмотрю комнаты. И, синьор Леви…
- Да?
- Я могу приготовить обед. Я правда хорошо готовлю.
Вот этими ручками? Такими не лук резать, а… Леви вдруг смутился, представив, что могут делать такие руки – круглые ладони, мягкие пальцы, розовые ноготки.
Ну вот, буйными фантазиями он себя на ближайшее время обеспечил, а проституток сейчас не вызовешь. Хреново.
- Как хотите.
Из-за дурацких мыслей – маленькая белая рука сжимает его темный член, скользит – вверх-вниз, вверх-вниз, задевая черные жесткие волоски, лаская головку… Черт, из-за этих мыслей он снова сорвался с вежливо-нейтрального общения на грубости.
Черт-черт, белые пальчики скользят…
- Вы любите рыбу?
Может, эта Кёко действительно была гением на кухне, но Леви и под расстрелом бы не сказал, вкусно она готовит или нет. На просторной кухне – потертая от старости плитка, белые стены, медные кастрюльки и огромная старая плита – пахло специями и свежим хлебом, Леви сидел за столом, как глава семейства, а красивая девушка подавала ему еду.
Кухня, красавица, клетчатая скатерть и общее ощущение нереальности.
- Спасибо, – Леви взял вилку. – Я…
Он запнулся и, кажется, покраснел.
- Приятного аппетита.
Кёко села напротив, подперев рукой щеку. Она тоже раскраснелась, наверное, из-за готовки. От плиты до сих пор шел жар.
- А вы?
- Я, пока готовила, напробовалась. Пока не хочется.
Девушка была совсем маленькой и худенькой, так что Леви не удивился – такая кукла может насытиться одним запахом. «Миниатюрная», вспомнил он подходящее слово.
Особенно в сравнении с ним, громилой.
Леви делал равнодушный вид и будто бы и не замечал направленного на него взгляда. Глаза у нее были как мед. Теплые.
- Вам нравится?
- Угу.
Если б он еще чувствовал вкус этой гребаной рыбы. Если бы Кёко на него не смотрела.
- Хотите вина? Тут есть, я нашла…
- Нет. – А вот это он сказал резко. Он на задании. Он отвечает за ее жизнь. Пусть он и урод, но не идиот.
- Извините, – Кёко не обиделась. – Я поняла.
Что она поняла, эта девочка? Хотя она же невеста Десятого босса.
Эта малышка повидала многое. Она понимает.
- Тогда томатный сок? – Невеста Десятого ему улыбалась. Вот ведь.
- Спасибо.
Когда зашло солнце, в кустах перед домом отчаянно защебетали какие-то птицы – Леви хотелось поймать их и каждой свернуть хрупкую шею. От этого их чириканья на душе становилось совсем муторно, а ведь он должен, мать твою, сосредоточиться, ему работать надо, твою ж мать.
В окне на втором этаже горел свет.
И луна светила.
Леви не столько заметил, сколько почувствовал, что в темноте за домом шевельнулась тень.
Черт.
Рука сама потянулась к пистолету. Инстинкты и рефлексы.
- Все нормально?
- Да, синьор. Никого. Тихо.
Местные бойцы болтливы, но дело свое знают. Старик Томмазо работал еще на Тира, а в Варию и тогда не брали дураков.
С Томмазо удобно работать. Только вот работа в этот раз такая… С медовыми глазами.
- Хорошо.
Леви внимательно оглядел двор и пошел к дому, почти неслышно ступая по булыжнику. Пташки в кустах примолкли, теперь было слышно, как журчит фонтан – что-то вроде стершейся от времени львиной пасти изрыгало тонкую струю в чашу с прозрачно-зеленой водой.
Вода была вкусной и очень холодной. И голову хорошо остужала.
Леви фыркнул и отряхнулся, как собака – брызги с мокрых волос полетели во все стороны, за воротник потекло и с носа закапало. Зато мысли ушли. Те, которые об окне, глазах и мягких ладонях.
Ну, почти ушли.
Утро встретило Леви солнцем, завтраком и Кёко в передничке.
Передничек был хорош тем, что за ним не было видно коротенькой юбочки – воображение срывалось с поводка и кровь бурлила, как у подростка, не успевшего подрочить перед школой.
- Вам не надо было… – В большой белой тарелке с нарисованными красными цветами лежал кусок пирога с мясом и сыром. И когда она успела?
- Это не я. Приходила старая синьора из деревни, это она принесла.
А, да. Это от Томмазо, он предупреждал.
- Все равно спасибо.
- За что? – удивилась Кёко вполне искренне.
- Ну как… За кофе, – сказал Леви, чувствуя себя последним идиотом. Ему ни одна женщина до сих пор не варила с утра кофе. Даже чай в пакетике не заваривала.
Так уж сложилось.
- Не за что. Я, наверное, с сахаром не угадала?
Это был самый лучший кофе, который Леви когда-либо пил. Напихай она туда перца с чесноком, все равно он был бы лучшим.
- Нет, нормально.
Кёко улыбнулась, сняла передник – Леви даже взгляд отвел, так это было… вот просто было – и подошла к окну. Ему очень хотелось спросить, не хочет ли она выпить этот самый лучший кофе вместе с ним, но зачем? Ответ он знал заранее.
Хотя Кёко могла и согласиться из вежливости.
- У вас такая красивая татуировка.
- Что? – Леви обернулся – Кёко прислонилась к подоконнику, но смотрела не в окно, а на него. На его плечи.
- Красиво. Вам очень идет.
- Спасибо.
Леви уже сбился со счета, сколько раз говорил ей это гребаное «спасибо». Он так вежливо не вел себя даже на исповеди. Да и некого ему было раньше благодарить, некого и не за что.
- А можно потрогать?
- Да.
Сказал, не подумав. Вот она до него сейчас дотронется?!
- Он как живой.
Леви застыл, словно кролик перед удавом – это он-то перед японской малявкой! – и жадно «слушал» кожей теплоту ее пальцев, легко скользивших по злобно скалящемуся с предплечья Кетцалькоатлью, непривычному к такой ласке.
- У вас такие сильные руки.
И зачем он спустился вниз в одной футболке? Подумаешь, жарко. Потерпел бы. Не жарился бы на сковородке в этом раю.
Волоски на руках стали дыбом. Кетцалькоатль на бицепсе вдруг стал ухмыляться почти по-доброму – мышцы играли под тонкими пальцами, а когда она прикоснулась всей ладонью…
- А у вас есть еще татуировки?
- Д-да… То есть, нет.
И Леви мучительно покраснел, вспомнив своего диснеевского уродца на бедре.
- Вы с татуировками такой… необычный. Извините…
Кёко выскочила из комнаты чуть ли не бегом, Леви даже не понял, что это на нее нашло. Или просто девочка рассмотрела его поближе и испугалась?
Но какая же она красивая.
Леви осторожно потрогал свое плечо, там, где были ее пальцы, и поморщился. Опять, что ли, в фонтан лезть?
День прошел тихо и мирно, и Леви это почему-то пугало. Слишком резкий контраст между патриархальным спокойствием деревенского быта, звяканьем посуды из открытого в кухне окна, белой занавеской, то и дело подымавшейся под порывами жаркого ветра, и тем, что творилось у него на душе.
У него не должно так часто биться сердце, когда маленькая японочка начинает петь что-то на своем языке – Леви различал отдельные слова, а смысл почему-то ускользал. Но песенка была про любовь, точно.
Кёко – невеста Десятого босса. Ну, уже лет десять, как невеста. Или чуть меньше. Или больше – какая, собственно, разница. Странно, конечно, что они до сих пор неженаты, да еще и другая девчонка около Савады крутится. Хару или как там ее. Шумная.
Леви стер со лба каплю пота и вздохнул. Очень жарко. А он рубашку напялил, чтобы скрыть татуировку, вот дурак. Ну вот какого хрена, а?
Ей ведь понравился злой пернатый змей. Она его трогала.
Интересно, а как она трогает Саваду? Как у них…
Мадонна, вот ведь... В душ, что ли, бежать дрочить? Или в туалет – блевать? При мысли о Саваде и Кёко внутри тяжелым тошнотворным комом поднималось что-то такое, что Леви боялся назвать ревностью.
Савада тощий и маленький – Леви его выше чуть ли не на две головы. Савада вроде даже красивый, во всяком случае, женщины на нем виснут, особенно, эта Хару.
А Кёко…
- Хотите пить, синьор Леви? Ледяной чай?
А Кёко его невеста.
- Возьмите.
Она специально, что ли, дотронулась до его руки своей? На запотевшем стекле остались следы ее пальцев – он стер их своими.
- Можно я сяду? – медовая Кёко улыбнулась и села после его кивка рядышком, на деревянную, нагретую солнцем скамью. Над их головами позорным белым флагом поражения развевалась занавеска.
- В Италии очень красиво, – девушка искоса смотрела, как он пьет – его кадык смешно дергался, а она не отрывала взгляда.
- Да, – Леви вздохнул – холодный чай был очень кстати. А все эта рубашка и змей Кетцалькоатль, который нравится девушкам. – Красиво.
- Я хочу посмотреть Рим, – маленькая японская кукла, казалось, не замечала, что ему не по себе. – И Венецию. Венеция как Япония – мало земли и много воды.
- Я был в Венеции, – неожиданно для самого себя сказал Леви. – Там пахнет тиной из каналов и…
- И что? – Кёко смотрела ему в лицо, будто ловила каждое изменение в его мимике.
- Ничего. Там в соборе пол неровный. Из-за того, что море иногда заливало.
- Мне было бы приятно, если бы вы показали мне Венецию. – Кёко встала, взяла из его безвольно разжавшейся руки стакан и ушла в дом.
Леви сидел и слушал, как колотиться его сердце.
Ну не может такого быть. Просто не может.
До ужина они и словом не перемолвились. А за ужином – «пожалуйста», «приятного аппетита», «попробуйте рис».
Потом она пошла наверх.
Леви пошел работать.
Следующий день был похож и не похож на предыдущие два. Кёко, кажется, старательно его избегала, а Леви не особо ее искал.
Правильнее сказать – он тоже ее избегал.
Звонил Сквало, и не один раз. Орал. Как обычно, чего уж. Положив трубку после очередного звонка, Леви вдруг подумал, что уже второй день не вспоминает про босса. Занзасу не оставалось места в его мыслях – он уступил его маленькой девушке, которая хотела, чтобы Леви показал ей самый романтичный город на Земле.
Хотя, конечно, вряд ли бы это взволновало Занзаса, даже если бы он узнал о потере.
Все шло своим чередом. Приходил Томмазо, докладывал, что в округе видели чужаков. Леви усилил охрану.
Ему хотелось ледяного чая, но Кёко больше не приносила из дома высоких стаканов с пахнущим лимоном напитком.
Леви не знал, почему ему из-за этого так плохо.
Один раз он нашел ее спящей в стареньком шезлонге за домом. Она лежала в тени, только на волосах играли солнечные отблески – закатное солнце уже подбиралось к ее лицу. Самому красивому, красивее не бывает – Леви мог поклясться.
- Синьорина?
Он осторожно присел рядом на корточки, рассматривая тонкие черты, длинные ресницы, лежащие веерами на белой коже, маленькие изящные ноздри, чуть раздувавшиеся, когда она дышала, ровные брови и полуоткрытый рот. Она чуть сопела во сне и у Леви от этого все внутри сжималось.
От нежности сжималось. От того, что он вдруг начал мечтать.
А потом он прикоснулся к ее волосам. Осторожно, как к белому пуху одуванчика.
Волосы были гладкими и теплыми, и цвет у них был теплый. Она вся казалось теплой – белокожая, медовая, улыбчивая. Ее хотелось прижимать к себе, чтобы согреться.
А еще ее просто хотелось.
У Леви слегка подрагивали пальцы – ему мало было волос. Ему нужна была она вся, от каштановой макушки до маленьких пальчиков на ногах. Он бы гладил ее маленькую – идеальную! – грудь, щекотал усами ключицы, целуя нежную кожу, снимал ненужное платье, узнал бы, какие у нее соски – крупные, которые так сладко всасывать в рот, лаская языком, или маленькие, похожие на темные горошины, которые можно целовать и покусывать – если бы ей это понравилось, конечно.
Леви судорожно вздохнул, отгоняя бредовые фантазии, резко убрал руку от каштановых прядей. Надо было уходить. Надо было спасаться.
Кто ж знал, что самым опасным заданием для него станет Кёко Сасагава, любительница татуировок и невеста Десятого.
Мед и падение в бездну. Золото и невозможность отдышаться.
Леви уходил, не оглядываясь, и не видел самого главного.
Кёко смотрела ему вслед.
На ее волосах по-прежнему играло солнце.
Новый день был безмятежным и знойным, как любой майский день на Сицилии. Леви и Кёко ели сливы на террасе и почти не разговаривали.
Потом Леви почти два часа изучал окрестные тропы и пещеры.
На ужин Кёко приготовила карри.
Еще один день был днем музыки – Кёко нашла в доме старые записи чуть ли не довоенных лет и слушала пластинки, пританцовывая, как девчонка.
Она и Леви позвала танцевать.
С ума сошла, что ли.
Вот ночи были тяжелыми, особенно, когда цикады заводили свои трескучие песни, а воздух пах прохладой и морем.
Леви возненавидел эти ночи.
С ума сошел, наверное.
А потом за нею пришли.
Такой вот цикадной и морской ночью.
Почти сразу после полуночи.
Леви их ждал.
- Суки! – Темнота не давала определить, сколько было нападавших, но не меньше тридцати человек. В передатчике были слышны переговоры бойцов Томмазо – паники не наблюдалось. Они были готовы.
Кёко оставалась в доме. Значит, в дом ублюдки не войдут.
- Арно, что у тебя? – Леви, не отрываясь, смотрел в темноту, угадывая по топоту, крикам и звукам выстрелов, как проходит бой. – Арно?
- Все в порядке, синьор, – голос у старшего сына Томмазо был хриплым. – Справляемся.
- Сколько их?
- Человек двадцать, не боль… Блядь!!!
- Что?!
- Пламя! Они испо…
Передатчик зашуршал противным мертвым шумом
Они используют Пламя. Это был плохой сюрприз.
Леви оглянулся – за ним была дверь, за дверью была комната, потом еще одна, полуподвальная, и в ней, спрятанная, как драконье сокровище в пещере – Кёко.
Будет гроза.
Если надо – будет ураган, дождь, туман, что угодно. Ради нее Леви сделает все.
Гроза.
Леви дернул кольцо на пальце и улыбнулся. И пошел в бой.
…Гроза стихала, выдохнувшись, умирая от бессилия и кипящего злого ветра.
Леви чувствовал, как молнии, будто лаская и сожалея о своей слабости, ползли вверх по его руке, вспыхивали и гасли на окровавленном рукаве.
Он умрет проигравшим.
Страшный дракон, пернатый змей, не защитил доверенную принцессу. Дракону нужно умереть, захлебнувшись собственной кровью.
- Леви!
- Блядь!
- Стой, пидор!!! Не уйдешь!
- Вра-ай!!!
А вот и дождь, и туман, и облака, и солнце. Даже так – дожди, туманы…
- Леви, ты как? – Луссурия склонился над поверженным драконом. – Ты живой?
Кого это волнует?
Дракон чувствует, как топорщатся его перья при предсмертном вздохе и тяжело закрываются веки. Где-то там, уже почти по ту сторону орет капитан Сквало, ругается вонгольский белобрысый Ураган, смеется его вечный друг-соперник-мальчик-с-катаной, где-то что-то ломается и горит, кто-то стонет и кричит в голос…
Но всё – уже там.
Хорошо, что там они спасли принцессу.
Змей умирает счастливым.
- Леви!!! Леви!!! Леви!!!
Всё замолкает и все замолкают, только принцесса рыдает в голос, а у дракона-змея теплеет умирающее холодное тело там, где к нему прикасаются ее руки.
Он даже открывает глаза, чтобы поверить им.
Увидеть.
Медовый глаза и слезы.
Врай, удивленно говорит Сквало, господи боже мой, утверждает Гокудера, ха, удивляется Ямамото, камикорос, изумляется Кёя, блядь, раздражается Занзас.
- Погоди, мне еще чуть-чуть осталось, будет как новенький, – просит не мешать Луссурия.
Леви засыпает в объятиях рыдающей принцессы.
В палате было светло и прохладно, пахло лекарствами, почему-то спиртом и цветами.
Леви, напряженно вцепившись в одеяло, смотрел на посетительницу.
Кёко мялась у порога, намертво зажав в руках бумажный пакет с яблоками.
- Спасибо, – первым заговорил Леви просто для того, чтобы что-то сказать. – Я люблю яблоки.
- Я знаю, – Кёко сделала шаг вперед и замерла. – Я… Я много про вас знаю, синьор Леви.
- Да? – Леви не знал, что на это можно ответить. Вот что?
Красавица пришла к чудовищу, чтобы искушать яблоками и запретным знанием.
Так страшно обмануться.
- Я люблю вас, синьор Леви. Я люблю тебя.
Так страшно, когда нет пути назад.
И так невыносимо хорошо.
Леви смотрел на нее и молчал. А потом яблоки упали на пол и покатились под стол, постель, за стул и батарею.
- Я люблю тебя, Леви.
У нее раскраснелось лицо, глаза были не золотисто-карими, а темными, как блестящая на дне колодца вода.
Когда она прижалась к его губам своими, Леви вздрогнул.
- Ti amo.
И Леви ответил на поцелуй. Чудовище сдалось красавице и мечтам.
А много ли чудовищу надо? Всего лишь поверить в себя и в принцессу.
- Кёко…
Она сама стащила с себя блузку – руки дрожали от нетерпения, пара пуговиц упала на пол.
Яблоки и пуговицы.
Кёко и Леви.
У Леви огромные смуглые ручищи – у Кёко маленькая белая грудь.
У Кёко мягкие послушные локоны – у Леви спутанные черные лохмы.
У Леви жесткая колючая щетина на щеках – у Кёко кожа нежнее персика.
Кёко делала его красивым.
Леви делал ее прекрасной.
- Я люблю тебя, – шептала принцесса, оседлав дракона.
- Я люблю тебя больше жизни, – рычал дракон, прижимая к себе свое сокровище.
Кёко полулежала на нем, вжимаясь лицом в его шею – он чувствовал ее дыхание на подбородке. Она прижималась к нему обнаженной грудью, терлась, как кошка о любящую руку.
Леви жадно гладил ее тело – от талии вверх по хрупкой спине, чтобы почувствовать каждую косточку – и дышал ее запахом.
Яблоки из потерянного рая.
- Пожалуйста…
Она терлась о его бедра своими – одеяло давно валялось на полу – и стонала чуть слышно, закрыв глаза.
Леви вслепую стянул с нее белье и сам застонал, когда она села на него, широко раздвинув ног – влажно и горячо, нестерпимо горячо.
- Сейчас…
Раненому Леви трусы не полагались, а голубая больничная роба смешно топорщилась в паху, только Кёко привстав, не засмеялась.
- Леви…
Кёко, так и не снявшая юбки – грубая ткань возбуждающе кололась, заставляя еще острее чувствовать контраст между кусачей шерстью и шелковой кожей – провела рукой по вставшему члену Леви, осторожно, будто придумала изысканную пытку.
- Кё… ко… Пожалуйста…
Леви и думать забыл про свои раны – какие раны, если его сжигает на костре инквизиция?!
Он еретик и забыл непререкаемую догму – принцессы не любят драконов.
Принцесса любила дракона.
Принцесса, тяжело дыша, опускалась на его слишком большой – чудовище же! – член, глаза у принцессы горели безумием, руки принцессы больно давили на его бедра.
Больно, сладко, невыносимо.
- Кёко…
Леви – израненный, измученный, влюбленный – только стонал сквозь зубы, когда она опускалась, рвал скрюченными пальцами простыню и выдыхал сквозь зубы, когда она поднималась, скользя по его члену.
Его трахала… Нет, его любила мечта.
Леви не знал почему.
Он был уверен, что не заслужил.
Он урод.
Он…
- Мой Леви. Мо-ой…
Дракон летел, сверкая на медовом солнце разноцветными перьями.
Леви почему-то думал, что она сразу уйдет. Ну, неловкость там, смущенное «я никогда, чтобы в первый же раз…», от нетерпения пуговицы на блузке никак не застегиваются, торопливые шаги, «пока, увидимся» и все такое.
Леви даже боялся.
А Кёко не боялась. Она лежала, забросив на него тонкую ногу, гладила забинтованную грудь и молчала.
Леви видел, что она улыбалась, и боялся еще больше. Его сердце бухало в груди, и ему было стыдно, что она это слышит и чувствует.
- Ты… ты как? – Уже просто невозможно было ждать. Еще немножко, и он бы остался в этой больничке еще на месяц-другой – с сердечным приступом.
- Я же сказала. – Кёко потерлась щекой о его руку и он обнял ее крепче. – Я люблю тебя.
- Но…
- Я помнила о тебе, а потом приехала – и все.
- Но ведь Савада!
- Цуна хороший, но я люблю тебя.
Так не бывает. Леви точно знал, что девушки любят красивых, богатых и могущественных.
Он, конечно, не бедствовал, но в сравнении с Десятым боссом Вонголы…
- Скажи мне.
- Что? – опять испугался Леви. Вот сейчас она рассмеется и признается, что он попался, как глупый ребенок.
- Что ты… Что я тебе не безразлична.
Кажется, ее сердце тоже стучит. Леви только сейчас заметил.
- Я люблю тебя.
Леви чувствовал себя дураком, когда говорил это потолку – смотреть на Кёко он не мог. Вот не мог и все тут.
- Леви?
- Да?
- Мне очень нравится утенок.
Леви почувствовал, что заливается краской.
Чертов Дисней!
- Я тоже такого хочу.
- Н-не надо, - Леви ошарашено посмотрел в смеющиеся – раньше он не знал, что так бывает! – медовые глаза. – Это больно.
Она обняла его крепче.
- Тогда не надо. Я не хочу, чтобы нам было больно.
Конечно. Теперь ему будет очень больно, даже если она просто порежет палец кухонным ножом.
- Но ведь все будет хорошо?
А вот об этом Леви еще не успел подумать. Хорошо или плохо. Он вообще не думал о том, что будет. Зачем?
- Все будет хорошо.
Десятый босс Вонголы объявил о своей помолвке с подругой детства где-то через месяц после того, как Леви вышел из больницы.
Свадьбу назначили на сентябрь.
Подвенечное платье заказали в Милане.
Кольца – в известнейшей ювелирной фирме.
Шампанское… Ну, шампанского хватало и в вонгольских погребах.
Свое приглашение – золото и изящнейшая вязь латинских букв – Леви небрежно бросил на стол и думать о нем забыл.
Только дуры выходят замуж за человека, который позволяет использовать их как приманку. Только идиотки или честолюбивые стервы хотят всю жизнь быть под прицелом – и отнюдь не фотоаппаратов папарацци.
- Я тебя люблю, Леви.
А Хару любила Саваду.
Ну, пусть девчонка попытается быть счастливой.
- Твою ж мать, – печально сказал Сквало, рассматривая фотографию. – Ты видел, босс? Люди встречаются, люди влюбляются, женятся, мне не…
- Заткнись! – Занзас не разделял меланхолии Супербии. – Бросай эту хуйню.
Сквало, казалось, и внимания на боссово раздражение не обратил.
- А пара красивая получилась. Леви даже так… ничего. Счастливый. А Кёко хорошенькая, и эти белые тряпки ее не портят.
- Невеста должна быть в белом, – глубокомысленно произнес Занзас и дернул своего капитана за длинную белую прядь. – Иди сюда.
- Врай! Последние волосы выдерешь же! Псих!
- Иди сюда…
Фотография – море, золотой пляж и сияющий Леви в смокинге и цветочной гирлянде на шее обнимает маленькую хрупкую фею в белоснежных кружевах и с алой орхидеей, небрежно воткнутой в каштановые волосы – полетела прямо на ковер.
А Занзас жадно укусил Сквало в губы.
То есть, поцеловал, конечно.
- Мудак!
- И я тебя.
Сквало вцепился в черные жесткие волосы с той же яростью, с которой Занзас тягал за длиннющие патлы его самого.
- Тебе не пошел бы белый цвет, мусор. И так смерть бледнючая.
- Во-ои! А на хуй не пошел бы…
- Заткнись, я сказал.
Укус, поцелуй, укус, рывок, стон, удар, ласка, поцелуй. Как обычно.
- Красное.
- Что?
- Тебе пошло бы красное. Раньше невесты надевали алые платья.
- Сам надевай, гребаный босс.
- Попищи тут мне.
- Муда-а… Ах…
- Сква… ло…
Свадебную фотографию Леви Сквало положил в стол босса. Что примечательно, тот выкидывать ее не стал.
А Леви было все равно. Что ему до фотографий?
Леви был счастлив.
