Глава 1Нет.
Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Не-ет.
Какое все-таки странное слово «нет».
Обманчиво-мягко вначале: не-е-е… Где–то под сердцем тоненький, еле заметный заостренный крючочек: не-е-не-е. Не-
-т!
Вверх, и тут уж все, дергайся, как бумажный журавлик на сквозняке в гриффиндорской спальне – там, давно, бог знает где и когда (если он есть, бог), пока еще было «да», а не «нет»…
Нет-нет-нет.
Ничего нет. Света нет со вчерашнего дня – отключили за неуплату. В сущности, это все равно, просто папа предпочитал электричество. А теперь и его – нет.
Нет-нет-нет.
Странно. О чем это всё? Солнце есть. Луна – черт бы ее побрал – тоже есть. Небо есть.
Даже кофе в чашке. Нет, не в чашке уже, на столе. Смешная лужица из кофе и газетного листа.
Все есть.
И о чем тогда это: нет, нет, нет?
Что там цепляет крючочек? Сердце. Дернешь – и развалится, как зола, потому что – сгорело.
Жаль, что сердце у него не волчье – человечье.
Хотя кто знает, бывает ли у волков такое «нет».
Пять минут назад, когда шел сюда, на кухню – было.
Всё: тревога, дрожащие руки – потому что утром то и дело печатают что-то про тех, кто больше не придет на собрания Ордена.
Всё: скука, намерение опять пойти поискать работу, и опять, конечно,безуспешно.
Всё: солнечные отсветы в глазах Лили, ухмылка Бродяги и красный шарф Джима. И журавлики Питера.
Что это значит: нет?
Их теперь нет.
Нет-нет-нет.
Солнце – есть, а зайчиков больше нет. И не будет.
И Луна есть. И волк. И больше никого.
Сохатый, ты ведь – есть?
Как это нет? Вот же ты, посреди кофейного озера, с коричневым пятном на носу.
Когда это было?
Каждое утро, вскочив ногами на скамью:
- Эванс, я тебя люблю.
- Мне не интересно, Поттер.
- Эванс, я люблю тебя!
- Повторяешься!
- Эванс, в сотый раз говорю…
- Да хоть в тысячный!
- Эванс, я…
- Ладно, Поттер, слезай. Хогсмид так Хогсмид.
И торжествующее блэковское:
- Да здравствует Эванс! Наконец-то можно спокойно позавтракать…
Давно было?
Вчера.
Вчера было «да».
«Да» в исполнении счастливой Лили и сосредоточенного – боже, как фантастичен серьезный Сохатый! – Джеймса на свадьбе.
«Да», когда спросонья поднимаешь трубку телефона, а там счастливый, еле управившийся с мудреной маггловской техникой Бродяга:
- Что?
- Ты что, уснул, Лунатик? С ума сойти!
- Да не томи… Сын?
- Да!
Нет-нет-нет.
Опереться локтями о влажную газету, случайно разрывая лист пополам, там, где в траурной рамке смеются Джеймс и Лили.
Нет!
Кончено. Теперь их нет – и на бумаге.
Скрепить, собрать сморщившуюся газету, расправляя пальцами, только чтобы увидеть – вспомнить - осознать.
Питера тоже нет.
Почти.
Газета злобно ухмыляется, и подпись какой-то Скитер каплет ядовитой влагой:
- От мистера Петтигрю остался только палец, который и передали безутешной матери вместе с орденом Мерлина.
Были ли у Пита пальцы?
Чушь. Наверное, были.
У любого человека есть пальцы. Даже у одного недочеловека есть. Это уж точно.
Усмехнуться, пошевелив руками.
Понять, что усмехаться больше не можешь.
Ничего не можешь, потому что тебя тоже – нет.
Нет-нет-нет.
Были у Питера пальцы! И теперь один есть. У миссис Петтигрю. В коробочке.
Наверное, на том трюмо, откуда они когда-то таскали шпильки для своих мародерских затей.
Палец есть, а Питера – нет.
Нет-нет-нет.
Газета приближается вместе со столом.
Нет – это ты падаешь, потому что:
-Так ближе? К Лили, к Сохатому, к их запачканным кофе и разорванным улыбкам?
- Так легче? Не нужно держать прямо свою несуществующую спину, которая в кои-то веки не болит после полнолуния?
Или просто – чтобы прочитать имя.
Еще раз.
Си-ри-ус О-ри-он Блэк.
Фамилия не делится на слоги.
Просто, как выстрел: Блэк.
Короче, чем «Авада Кедавра».
Может, и его – нет? Просто нет человека по имени Сириус Орион Блэк.
Пса, по имени Бродяга?
Потому что если есть, то ему – вцепиться в горло, перегрызть каждую жилку, каждую кость.
Да поможет великая Луна!
Лишь бы только этот –не был тот, кого они знали. Любили – которого.
- Блэк, и что ты вечно суешь свой нос, куда не просят?
- Иди к черту, Малфой! А лучше к моей драгоценной матушке, все «Блэки» - там. А я – это я.
Тот не был – Блэк.
Бродяга, это ведь – не ты?
Среди нас четверых монстр всегда был один, и я тебе этого места не уступал…
Не ты ведь, правда?
Правда?!
Что-то едва слышное сзади: наверное, кто-то кричит.
Кто?
Разве кто-то есть?
Сегодня, когда никого – нет?
- Римус, сыночек, что с тобой!? Римус!
Да, мама. Я тебя слышу. А ты точно уверена, что мы – есть?
Точно?