Глава 1После памятной битвы за Хогвартс наступило затишье — на целый год. Счастливый год. В победной эйфории восстанавливали разрушенное, строили новое, и праздновали, праздновали... Все, кроме нее. Она чувствовала: где-то тут подвох. Ну не может все закончиться так быстро! Не может и все.
Наверное, поэтому она не смогла ответить положительно на предложение Рона. А может, потому, что это было как-то неправильно. Как-то... по инерции, что ли. Гарри женился на Джинни, Невилл на Луне, Малфой-младший взял в жены какую-то блондинистую аристократку-рэйвенкловку... Почти все ее сокурсники в спешном порядке обзаводились семьями, детьми. Наверное, проявление стресса. Посттравматический синдром. А она закопалась в книги, как обычно. Нет, Рон — хороший парень. Надежный, верный... Только уж слишком привыкла она считать его младшим братиком, опекать. А хочется, чтоб ее саму кто-нибудь опекал. Чтобы говорил: «Надень тапки», когда она шлепает босиком на кухню. Чтобы хмурился и заставлял позавтракать нормально, а не торопливо выпитой чашкой обжигающего кофе. Чтобы обругал дурой и в ультимативной форме запретил курить. И в доме, и вообще.
А от них этого не дождешься. Заглядывают в рот и кивают каждому сказанному слову. Превозносят до небес, как героиню Противостояния и награждают орденом Мерлина первой степени — здоровая, с тарелку, аляповатая штуковина, сплошь в рубинах, совершенно не гармонирующая с ее простым черным вечерним платьем.
Сразу после награждения она вышла на балкон и отцепила орден от тонкой ткани. На платье остался след от булавки. Затолкав награду в сумочку, она села на перила, достала сигареты.
-- Герм, ну что ты, в самом деле? Все ведь уже закончилось.
Рон. Ну конечно. Сияет почище лампочек на люстре.
-- Что закончилось? Ничего еще не закончилось. Пока последний ПеС не будет пойман, Противостояние продолжается.
-- Да ладно тебе. Это дело времени.
Он просит сигарету и встает рядом, так, что выдыхаемый им дым сизыми клубами плывет к ее волосам.
-- Черт, Рон, не дыми на меня! И не называй меня Герм, я это ненавижу.
-- Да ладно тебе, - повторяет он, и в памяти сами собой проносятся формулы трансфигурации в мебель. А что, из него хороший стульчик будет - красного дерева.
-- Слушай, я тут подумал... - надо же, и когда научился-то? В школе думать приходилось ей — за всех троих.
-- Давай поженимся! А что? Вон, все наши уже того... А мы что?
Как глупо звучит. Интересно, а сам он это осознает? Проводив взглядом окурок, летящий на чисто выметенные плиты двора, она поворачивается к боевому товарищу и устало говорит:
-- Нет, Рон. Я не хочу.
И аппарирует домой. Официальная часть вечера закончилась, а дальше и без нее обойдутся. Сняла пропахшее дымом платье, наполнила водой ванну и медленно погрузилась в ароматную пену. Смыть с себя усталость, восторженные взгляды, смыть незаслуженную славу. Всего-то оказалась в нужное время в нужном месте. Дружила с самим Гарри Поттером. Нет, она заслужила орден — но не за умение драться. Тогда она вообще действовала на редкость глупо и импульсивно. Какие, к черту, Ступефаи и Петрификусы? Аваду в лоб — может, тогда погибших с их стороны было бы меньше. Добряки хреновы, идеалисты.
Нет, свою награду она заслужила только тем, что была нянькой при герое, не давала ему расклеиться или полезть на рожон. Это тоже немало, если задуматься, но на орден не тянет. Лучше бы Снейпа наградили. Посмертно. Хотя его оправдали — и это тоже хорошо.
После финальной битвы она помогала восстанавливать Хогвартс. С помощью МакГонагалл заново зачаровала потолок в Большом зале. Спасала бесценные и столь милые ее сердцу книги в полуразрушенной библиотеке — далеко не все поддавались обыкновенному Репаро. Восстанавливала теплицы. Приложила руку к спасению Выручай-комнаты — Дьявольский огонь выжег наложенные на нее чары. И только подвалы, вотчину профессора Снейпа, она не трогала — стыдилась. Боялась, что его призрак с немым укором станет глядеть на нее из каждого котла. Отчего-то чувствовала себя ответственной за его смерть. Черт его знает, отчего. Три месяца она вкалывала, как проклятая.
А потом, вопреки всем прогнозам, пошла на курсы авроров вместе с Роном и Гарри. Все считали, что она не смогла расстаться с друзьями — а на самом деле ей просто не хотелось чувствовать себя беспомощной, когда все начнется сначала.
Аврорские курсы напоминали школу. Жила она в общежитии, вставала в шесть утра, умывалась, расчесывала волосы и шла на пробежку. Пробегала четыре круга вокруг озера, снимала спортивный костюм и ныряла в прозрачную холодную воду. Недаром ее патронусом была выдра: Гермиона всегда любила плавать. Донырнув до самого дна, девушка стрелой выныривала на поверхность и проплывала по периметру озера. Дважды. Вылезала, сушилась заклинанием и одевалась. Ровно в восемь она шла на завтрак, в восемь тридцать начинались занятия. Подаренный Макгоннагал хроноворот позволял присутствовать на всех практических занятиях — во всех трех группах — и успешно учить теорию. Преподаватели пожимали плечами, но не препятствовали, друзья крутили пальцем у виска и пытались заставить отдохнуть вместе с ними — но она отказывалась и уединялась с очередной книгой по боевой магии.
Первые звоночки прозвенели, когда Англию покинули Малфои. Запечатали родовое поместье парой десятков охранных гоблинских заклинаний, обезопасив дом почище Гринготтса, и уехали в неизвестном направлении, прихватив с собой содержимое нескольких фамильных сейфов. Драко оставил письмо Гермионе, которое надлежало вскрыть «когда придет время», и она окончательно уверилась в своей правоте.
Второй звоночек прозвенел, когда кто-то обчистил сейф Лестрейнджей в Гринготтсе. Гоблины клялись и божились, что его мог открыть только наследник, но ведь приснопамятная Беллатрикс детьми не обзавелась. Вора искали, но бесполезно — тот умело замел следы.
А третий звоночек уже не звенел, а набатом гудел по всей стране: ПСы вышли из подполья, ПСы жаждут мести! Метка над местами преступлений практически по всей Европе, действия абсолютно непредсказуемы, масштабы трагедий превосходят самые страшные ожидания... Выслушав по радио сводку новостей, Гермиона аппарировала в свою комнату в общежитии и вскрыла письмо Драко.
«Привет, Грейнджер! Раз ты это читаешь, значит, все уже началось. Ты всегда презирала меня за трусость, и я готов с тобой согласиться. Да, я трус. Я сбежал ко всем чертям из Англии туда, где меня не достанет зов Метки. Не вижу смысла умирать просто так. Если в общих чертах: подействовало одно из изобретений красноглазого. Крестражи были не только у него — у большинства из Ближнего круга ПСов. Беллатрикс, Нотт, Сивый, и иже с ними. Полый список прилагается. Когда отец пришел с этим списком к Шеклболту, тот обозвал его параноиком. Идиот. Как бы там ни было, в Англию мы не вернемся. Не сомневаюсь, что победа и на сей раз останется за вами — но чертовски дорогой ценой. Грейнджер, я уверен, что ты уцелеешь после первой волны покушений. Ты адски везучая и недоверчивая. Письмо — портшлюс в наше поместье. Уверен, ты сможешь распорядиться всем, что найдешь в его кладовых. Почему я доверяю все именно тебе? Только никому не говори, но я всегда считал тебя большой умницей, а после Противостояния в тебе не осталось ни капельки гриффиндорского идеализма. Ты видишь вещи такими, какие они есть. Честное слово, если бы мог — сделал бы тебе предложение …
Вам придется нелегко, повторюсь. Крестражи делались еще в семидесятых, воскресшие ПСы будут молодыми. Особенно остерегайтесь Беллатрикс — до Азкабана она была весьма хитрой и изворотливой, никогда не перла напролом.
Пароль для портшлюса - «Гермиона».
Удачи вам, Грейнджер.»
Драко, изворотливый ты сукин сын. Спасибо тебе за предупреждение, пусть и запоздалое.
Она жадно затянулась и выдохнула густой клуб дыма. С громким хлопком на пороге появились Гарри и Рон.
--Ну что? - без тени торжества в голосе спросила девушка.
-- Как он мог вернуться? - потухший взгляд Гарри напоминал ей взгляд побитой собаки.
-- Это не он. Это ПСы из Ближнего круга. В частности, Беллатрикс.
Она протянула им письмо Малфоя-младшего. По мере прочтения лица молодых мужчин последовательно сменили цвет с пунцового на призрачно-бледный. Рон завопил:
-- Да как он...
-- Силенцио! - Гермиона даже не подняла палочку. В последнее время ей здорово удавались невербальные заклятия и беспалочковая магия. Рон открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Гарри немо осел на стул.
-- Драко поступил так, как поступила бы я на его месте.
Две пары глаз уставились на девушку.
-- Метка может убить владельца, нужно только провести небольшой ритуал с оставившим ее артефактом. Свести ее нельзя ничем. ПСам известно о его предательстве, они с Люциусом и дня не прожили бы после их возвращения. Он поступил настолько благородно, насколько это вообще было в его силах: открыл мне доступ в Малфой-мэнор, оставил списки воскрешенных и описание их крестражей. Если кто и виноват в случившемся — так это Шеклболт.
-- Опять, - простонал Гарри, потирая прячущийся под густой челкой шрам. Гермиона пожала плечами. Почему опять? Все еще.
Она отказалась от работы в аналитическом отделе. Пусть там сидит глубоко беременная Луна — вопреки всеобщему мнению, мозги у нее работают как надо, и интуиция не подводит. Пусть сидят те, у кого дома дети, старики. У Гермионы нет никого, кроме Косолапуса, а его можно забросить в Нору. Родители так и живут в Австралии, хорошо, что она не торопилась возвращать им память.
После обследования Малфой-мэнора Гарри поник окончательно: согласно записям Люциуса, крестражи были у двадцати трех ПСов. У четверых из них крестражей было несколько. Работы предстояло много и тяжелой.
Впоследствии Гермиона очень неохотно вспоминала военные годы. Как можно гордиться, восхищяться тем, что ты — мясник? Не убийца, нет — мясник. Она давно решила для себя, что ПСы — не люди, а мерзкие твари, но ведь от этого они не становились менее живыми, и кровь их была такой же алой, как и ее.
В первом же бою выяснилось, что ее Авадой получается только оглушить. Рон долго выспрашивал, как такое возможно. Да очень просто: чтобы убить, нужно ненавидеть, а в ней не было ненависти — только бесконечное презрение, как к насекомым. Так что Гермионе остались Круцио, Сектумсемпра и великое множество других проклятий, не смертельных, но наносящих максимум увечий. Теперь Гермиона понимала безумную Беллу — та искренне считала неугодных прахом под ногами и тоже не могла пользоваться Авадой, а как не сойти с ума от запаха крови, въедающегося в поры, в волосы, да так, что ты до остервенения трешь себя мочалкой, и не можешь отделаться от этого запаха. Кажется, что если ты вдруг вспотеешь, то на коже проступит алая роса впитавшейся крови, выдохнешь — и кровь алым облачком выйдет из твоего рта.
Нужно полностью менять программу обучения. Какой идиот придумал делить магию на темную и светлую? Почему в категорию непростительных попало только три проклятия? Если слевитировать противнику на голову каменную глыбу, он будет мертв так же, как и при применении Авады. Так какого черта? ЗОТИ — самый бесполезный из предметов при всей его кажущейся серьезности. Какая защита, в самом деле? Нужно учить нападать! Пацифисты хреновы. Нет, права пословица ... Хочешь мира — готовься к войне. Почему большая часть населения магической Британии может только с покорностью агнцев идти на заклание? Почему единицы владеют беспалочковой магией и невербальными заклинаниями? Да, не у всех есть способности, но наколдовать простейший щит, или цистерну воды, когда горит твой дом, смог бы каждый второй. Какого черта третьекурсник отбивает нападение ПСов, пока его отец в растерянности ищет палочку? Везение, чистое везение, что старший брат третьекурсника — аврор — вздумал тренировать младшего.
Почему нет армии? Да, есть аврорат. Но они — полицейские, капля в море. Спешно собранные отряды кажутся глупой шуткой. Сколько продержится против тренированного ПСа домохозяйка, пусть и сдавшая ЗОТИ на «превосходно»? Народное ополчение — это не армия. Почему Шеклболт так упрям и не попросит помощи у других стран? В том же Дурмстранге никогда не делили проклятия на темные и светлые, каждый посредственный ученик там с легкостью выдержал бы экзамены на аврора здесь. О, ну да, у дурмстрангцев плохая репутация. Лучше мы сложим лапки и умрем, зато не станем связываться с подозрительными личностями. И впустую пропадают все твои пламенные призывы одуматься. Все качают головой и просят оставить право советовать Министру почтенным старцам Визенгамота, замшелым пням, забывшим, как создавать простейший Ступефай. Что она? Глас вопиющего в пустыне. Никто не слушает тебя, пусть ты и героиня, и орденоносец, и подруга самого Мальчика-который-победил-не-до-конца. Для них ты — девчонка, параноик ... Все, что ты можешь — это шлепать по колено в грязи к дому очередного ПСа, в надежде заполучить крестраж и отбить парочку пленников. Хоть это ты можешь. Хоть это тебе разрешили.
...Не думать, не обонять, не чувствовать. Вытащить полутруп незнакомого мужчины из подвала — левитировать нельзя, сработает сигнализация. Надрываясь, доволочь до первых деревьев, зажечь Дьявольский огонь. Повезло, что сигнализация только в доме, а не на улице. Сэкономили на заклинаниях. Долоховский крестаж горит красиво... Где тут заканчивается антиаппарационная зона? Вроде, она два часа топала. Можно ли аппарировать этот трофей, весь покрытый запекшейся кровью и бредящий на незнакомом языке?
Трижды наложить очищающие чары, наколдовать воды. Да уж, если он и был когда-то красавчиком, сейчас это незаметно: глаз заплыл, рассечена бровь, губы разбиты, щека — словно наждаком проехались.
-- Пей.
Интересно, он вообще ее понимает? Как бы там ни было, фляжка оказывает магическое воздействие, и он цепко ухватывает ее переломанными пальцами. Жадно выпивает все до конца, пока девушка придерживает ему голову. И как она только что волокла эдакого медведя? Из него можно двух Ронов выкроить, еще и останется.
-- Сейчас будет больно.
Надо подлатать его по мере возможностей и топать к открытой для аппарации зоне. Мужчина кивает, карие глаза с трудом фокусируются на лице девушки. Где-то на периферии уплывающего сознания мелькает мысль: «Красивая». Темные волосы, темные глаза, пушистые ресницы, упрямо сжатые яркие губы. Красивая.
-- Где?
Голос хриплый, с трудом пробивающийся из покалеченного горла. Девушка тронула его шею теплыми пальчиками, и говорить сразу стало легче. Каждое касание ее рук приносило облегчение, и, казалось, навечно поселившаяся во всем теле боль отступала.
-- Англия, у черта на рогах. Точного адреса не знаю. Как только смогу, аппарирую нас в Лондон.
-- Англия …
Далеко же его занесло.
-- Кто?
-- Кто я? Гермионой зови.
Знакомое имя.
-- Гермовнина, - переиначил он на свой лад и расплылся в улыбке, насколько позволяли разбитые губы. Догадка — молнией:
-- Виктор?!
Он кивает, снова улыбается кровоточащими губами. Виктор! Ее первая любовь. Какого черта он забыл в Англии? У них же там, в Болгарии, своих проблем хватает. Быстро-быстро применяешь все знакомые чары, диагностируешь переломы двух ребер и многочисленные гематомы — как будто не видно сквозь прорехи. Наколдовать жесткую повязку на грудь, вправить и зафиксировать пальцы. Терпит, сжав зубы. Восстанавливающие чары на одежду — на улице не май месяц. И левитировать перед собой через хорошо знакомое болото.
Ближе к концу антиаппарационной зоны потерявший было сознание Виктор приходит в себя, требовательно и вместе с тем недоверчиво зовет:
-- Гермовнина!
-- Тут я, тут.
-- Ты не приснилась, - выдыхает с заметным облегчением.
-- Если бы я снилась, то уж точно не в заляпанных болотом ботинках.
Хрипло смеется.
-- Ты изменилась. Стала еще красивее.
-- А ты как был медведем, так и остался. Молчи, болезный.
Снова смеется. Виктор, Виктор... Где теперь ее барвинковая мантия с памятного обоим Святочного бала? Когда же она перестала писать ему? Кажется, тогда, когда с Гарри и Роном ушла искать крестражи. А потом? Почему не писала потом? Посчитала глупостью возобновлять переписку. Ей тогда было 14, ему — на три года больше. Взрослый. А он, оказывается, не забыл.
-- Гермовнина.
-- Что?
-- Теперь ты от меня никуда не денешься.
Смешной какой.
Она казалась себе пушинкой в руках дурмстрангца, здорового, на целую голову выше нее. Он так легко кружил ее в танце, и голова кружилась тоже, хоть и выпила она тогда всего бокал шампанского. Рон дико ревновал, испортил ей все настроение. Она что, собственность? Да он на нее никогда не смотрел как на девушку — ходячий решебник, энциклопедия, безотказная Герм. Она сбежала из Большого зала и незамеченной выбралась из замка: даже бдительный Филч сегодня дремал, окосев от парочки бутылок сливочного пива. Запретный лес манил заснеженными верхушками деревьев, но она побежала к озеру. Согревающие чары здорово пригодились, ведь она не захватила теплую одежду. Девушка устроилась прямо в сугробе под ивой, и неотрывно смотрела на дурмстрангский корабль, чернеющий у противоположного берега. Какое он имел право так говорить? Дурак.
-- Гермовнина, - позвал знакомый голос.
-- Я здесь.
Виктор словно вырос перед ней, слегка нескладный без своей метлы. Она даже удивилась, увидев его впервые — до того Крам в небе был непохож на Крама на земле. Он словно стеснялся своего высокого роста, крепкой фигуры, и постоянно прятался от поклонниц в библиотеке, укрываясь за очередным пыльным фолиантом.
-- Почему ты сбежала? Я обидел тебя чем-то?
-- Нет, что ты. Это все Рон.
-- Тот рыжий?
-- Да. Никогда не видел во мне девушку, а тут вдруг разглядел и разозлился. Прости, я испортила тебе вечер.
Виктор, не спросясь, сел рядом, накинул на нее полу своей алой мантии, подбитой каким-то мехом цвета шоколада. Уютно притянул к себе за талию.
-- Дурак твой Рон. Мальчишка. Ты красивая, Гермовнина, и не только сейчас, в праздничной мантии и с прической. Только я тебя приглашал вовсе не потому.
Конечно, у него было из кого выбирать: все девушки охотно согласились бы пойти с чемпионом.
-- Ты самая необыкновенная девушка из всех, кого я встречал, Гермовнина.
Низкий голос звучит колдовски, пробуждая что-то, спящее глубоко внутри. Как там говорит Лаванда? Бабочки в животе? Нет, это словно огромный кот, трущийся боками.
-- Поцелуй меня, Виктор.
Его губы оказываются мягкими и теплыми, ненавязчиво касаются губ, щек, подбородка.
-- По-настоящему поцелуй.
Они обжигают, и от поцелуя низ живота горит огнем, а руки словно живут своей жизнью, обвивая шею юноши, расстегивая пуговицы на мантии, касаясь теплой кожи, гладя, лаская...
Он глухо стонет и целует ее шею, и словно сносит крышу у обоих: быстрее, быстрее, пока очарование темной ночи не исчезло, пока никто не хватился, пока разум спит...
Раздеть, уложить на мантию, самому сбросить мешающую одежду, прижаться к тонкому девчачьему телу, на мгновение заглянуть в совершенно безумные глазищи — и одним движением вырвать у нее из горла хриплый стон. И любить жадно, нетерпеливо, ощущая на теле ее тонкие смелые руки, прижимающие его к себе так тесно, что не вздохнуть.
-- Прости.
-- За что?
-- Я не должен был терять голову.
-- Меня никто не заставлял.
-- Ты не жалеешь?
-- Дурак. Нет, конечно.
Она снова целует его и надевает мятую барвинковую мантию, предварительно наложив очищающие чары. Извиняющимся тоном говорит:
-- Тебя будут искать. И мои соседки скоро вернутся.
-- Я люблю тебя, Гермовнина.
Она смеется и говорит:
-- И я тебя, Виктор. И я тебя.
Потом они тайком встречаются в пустых классах, на берегу озера, на Астрономической башне — везде, где только можно спрятаться от чужих глаз. А после турнира он уплывает, взяв с нее обещание писать и оставив на память сережки-жемчужинки, трансфигурированные из песчинок Черного озера. Чар хватило на два года — сережки растаяли аккурат перед свадьбой Билла и Флер. Рон тогда так и не дал ей потанцевать с Виктором, она до сих пор жалеет...
Она останавливается перевести дух сразу, как чувствует окончание барьера. Обнимает все еще улыбающегося Виктора и аппарирует прямиком на базу — бывшее поместье Забини. Конечно, Малфой-мэнор был бы лучше, но ей просто жалко впускать в старинный особняк авроров. Глупо, еще как глупо, но она обязана Драко, и меньшее, что она может сделать — это не дать разрушить его дом орде варваров. Поэтому она говорит, что письмо-портшлюс было одноразовым, и даже не врет — просто умалчивает о том, что на самом видном месте в кабинете Люциуса ее ждал портшлюс многоразовый, выполненный в виде простой паутинно-тонкой серебряной цепочки с кулоном-жемчужинкой, маленькой, беленькой, золотисто мерцающей в солнечных лучах.
Седенькая старушка-колдомедик, чем-то похожая на мадам Помфри, сразу же забрала Виктора в лазарет. Гермиону встретили обеспокоенные Гарри и Невилл, обняли, увели в кабинет, сунули в руку кружку с обжигающим кофе. Торопливо сообщили, как сообщали всегда:
-- Никто не пострадал.
Это была традиция — сообщать вернувшимся с задания, как все прошло у остальных.
-- Все прошло успешно, - и это тоже традиция, сообщать о выполненной или невыполненной операции, и потом только рассказывать подробности.
-- Дом сожжен, на момент пожара в нем находилось семь ПСов, крестраж уничтожен.
-- Адское пламя? - спросил Невилл, хотя все и так было понятно. Гермиона только кивнула и отхлебнула кофе. Видимо, варил Гарри — слабоват.
-- В ходе операции я освободила пленного. Небезызвестный вам Виктор Крам. Ума не приложу, зачем он ПСам.
-- Крам — крупная фигура в болгарском Аврорате, - пояснил Гарри. - Второй заместитель тамошнего главы. Вот только каким образом он оказался в Англии — ума не приложу.
Гермиона молча пила кофе. Больше всего ей сейчас хотелось влезть в горячую ванну или хотя бы душ. Невилл тронул Гарри за плечо и кивнул на девушку:
-- Гарри, все это может подождать. Ей надо отдохнуть.
Гарри кивнул, потер лоб и молча вышел. Невилл подмигнул Гермионе и сказал:
-- Если спросят — ты спишь. У тебя десять часов.
Невилл был в курсе того, что у девушки есть личное потайное убежище, но не знал, что это — Малфой-мэнор. Впрочем, он никогда не интересовался, куда пропадает Гермиона, всецело ей доверяя.
Портшлюс перенес ее в маленькую уютную гостевую комнату, выполненную в фиолетовых цветах. Мало кто знал, что Гермиона любит фиолетовый, и девушка нередко спрашивала себя, знал ли об этом Драко Малфой. Как бы там ни было, здесь ей отдыхалось лучше всего.
-- Мисс? - домовой эльф возник с легким хлопком. Тони всегда охотно выполнял распоряжения Гермионы и единственный из всех оставшихся в поместье домовиков не падал ниц при виде магов. Как оказалось, он прислуживал Драко, а до него — Нарциссе.
-- Тони. Сделай мне чего-то горячего и чаю.
-- Ромашкового?
-- Было бы неплохо.
Погрузившись в ароматную пену, девушка устало закрыла глаза. Все тело ныло, ломило кисти рук и тупая боль пульсировала в животе — все-таки Крам тяжелее ее килограмм на двадцать. Тони принес еду прямо в ванную, и Гермиона с наслаждением вонзила зубы в горячий бутерброд. Война войной, а обед по расписанию.
Наевшись и отмывшись, она закуталась в мягчайший густо-фиалковый халат и завалилась на хрустящие от свежести простыни.
-- Тони, разбуди меня через восемь часов.
-- Да, мисс.
Еще бы Косолапуса под бок … Может, забрать его из Норы сюда?
Крам с любопытством рассматривал Гарри Поттера. Из худющего очкастого мальчишки тот превратился в усталого мужчину старше своих лет. Очки исчезли (то ли маггловские линзы, то ли магическая коррекция), длинная челка прикрыла знаменитый шрам. На висках были заметны седые прядки — и это в неполных двадцать два. Тусклые глаза напоминали бутылочное стекло.
Кажется, другу Гермовнины здорово доставалось в последнее время.
-- Мистер Крам, каким образом вы оказались в поместье ПСов?
-- Портшлюс. Мне подсунули портшлюс в виде донесения. Я готов подтвердить под веритасерумом, что я — не шпион и не пособник.
-- Как долго вас там держали?
-- Два дня. Мне повезло.
-- Еще как. Герми молодец … Мистер Крам, очевидно, что мы не можем послать сову с уведомлением вашему начальству. Медик не рекомендовал вам аппарировать в течение суток. Скажите, вы в состоянии остаться здесь?
-- Боюсь, меня и так уже потеряли. Я предпочел бы аппарировать, выполнив все формальности.
-- Хорошо. Я пришлю секретаря для снятия показаний, - Поттер потер виски. - Просьбы, пожелания?
-- Я бы хотел оставить письмо Гермовнине или увидеться с ней.
-- Гермионе, -- машиналоно поправил его Гарри. -- Вам принесут письменные принадлежности. Не думаю, что она появится здесь раньше, чем через часов восемь. Отсыпается где-нибудь в укромном уголке.
Когда Гермиона, отдохнувшая и переодетая в чистые брюки и футболку, захотела навестить в лазарете Крама, ей сказали, что он аппарировал домой. И передали письмо.
« Моя маленькая девочка, Гермовнина. Я не могу выразить словами, как я был рад нашей встрече. Возможно, судьба в очередной раз тыкает меня носом в очевидное, сталкивая меня с тобой. Я не забыл тебя, Гермовнина. Наша переписка тогда оборвалась, и нет никакой возможности продолжить ее сейчас, но я надеюсь, что эта встреча была не последней. Я теперь твой должник, девочка. Долг Крови — серьезная вещь, но я искренне надеюсь, что мне никогда не придется отдавать его тебе. Не знаю, как и когда мы встретимся снова, но я сделаю все возможное, чтобы эта встреча произошла в мирое время. Ты только береги себя, девочка, прошу тебя. Не давай своей гриффиндорской храбрости толкать тебя в самое пекло и не сверни свою очаровательную шейку прежде, чем я успею прижаться к ней губами.
Ах да, эти — настоящие.
Всегда твой,
Виктор Крам»
Прочитав письмо, девушка расплылась в мечтательной улыбке, вспоминая Святочный бал и последующие свидания. Виктор в своем репертуаре — даже не спросил, свободна ли она. Может, она замужем и успела родить четверых детишек! Ан нет, он просто заявляет, что намерен предъявить на нее свои права, едва закончится война. О да, Виктор! Ты можешь быть полностью уверен, что Гермовнина приложит максимум усилий, чтобы выпутаться изо всех передряг. Хотя бы для того, чтобы ты смог снова поцеловать ее очаровательную шейку.
К письму прилагался маленький пакетик, и Гермиона торопливо развернула его: сережки-жемчужинки точно такого же цвета, что и кулон-портшлюс.
-- Герми!
Рон налетел на нее с размаху, облапал, пытаясь поцеловать. От него резко пахло сигаретами — Гермиона хоть и курила, но не любила, когда на нее дышат дымом. Есть же элементарные чары, в конце-концов. Она отстранилась.
-- Что, Рон? - неохотно спросила она.
-- Говорят, ты уничтожила последний крестраж Долохова. Это просто здорово...
-- Ага. Осталось всего лишь девять. Среди них — Лестрейнджей, Сивого, Ноттов, Буллстроуд, Розье... Продолжать?
-- Нет, - Рон скривился.
-- Почти год, и чего мы добились? Хочется задушить Шеклболта и половину руководства. Надоело бесцельно месить грязь.
-- Тебе предлагали идти в аналитики, - Рон пожал плечами. Ну почему она недовольна? Все выкладываются на полную, не она одна грязь месит.
-- Спасибо. Я была лучшей на курсе, если ты помнишь. Я гораздо более ценна как рядовой аврор.
Слова Гермионы задели за живое. У нее на счету — двадцать операций, проведенных в одиночку, а он всегда действует с группой. Не то, чтобы он был плох в своем деле, но Герми — лучшая.
-- Не понимаю, почему мы не используем маггловское оружие. Оно не менее эффективно, чем проклятья, и его применение невозможно отследить.
-- Ты умеешь им пользоваться?
-- Умею. Папа водил меня в тир, а на шестом курсе, зимой, взял с собой на охоту.
-- Куда-куда? - а, ну да, маги таким не балуются.
-- На охоту. Это когда ради мяса и шкуры убивают животных.
Рона передернуло. Неужели Гермиона таким занималась?
-- Занималась.
А он и не заметил, как произнес последние слова вслух. Или у него все на лице написано?
-- Ты же...
-- Что — я же? Я уже не та девочка-пацифистка, которая пыталась освободить домовых эльфов. Все изменилось, Рон, неужели ты не видишь? Новые ПСы опаснее старых, новый предводитель их не безумен, полон сил и энергии. По-моему, это Беллатрикс. Жаль, что они так спешат умереть на допросе.
ПСы действительно подозрительно быстро умирали, стоило захватить их и привести в штаб. Успевали пару раз проклясть допрашивающих и отключались, а потом — остановка сердца. Авроры считали, что на них наложено специальное заклятье, но среди путаницы чар, плотным клубком обвивающих ПСов, было трудно вычленить нужное, и контрзаклинание находилось «в стадии разработки» - по словам руководства.
Хлопок аппарации заставил Рона вздрогнуть. Гермиона обернулась молча и во все глаза уставилась на Симуса Финнигана, держащего на руках изломанное тело. У него было совершенно белое лицо и пустые глаза.
-- Кто? - зачем-то спросил Рон, и тут же закрыл рот рукой, ошеломленный догадкой. Гермиона молча заставила Симуса опустить его ношу на землю, встала на колени и проверила пульс. Жилка не билась. Все так же молча она встала и со всего размаху заехала Симусу в челюсть.
-- Какого черта, Герм?!
-- Молчи, Рон. Пусть полежит, придет в себя. Позови кого-нибудь.
Рон позвал двух молоденьких бойцов, не старше семнадцати. Мальчишки, стараясь не смотреть, унесли то, что раньше было Дином Томасом, а Рон с помощью Гермионы перенес Симуса на тахту. Девушка достала сигареты, протянула одну Рону, закурила сама. Спросила тихо:
-- А ты заметил, что погибают в основном грифоны? Сколько осталось наших сокурсников? По пальцам пересчитать можно.
-- У грифонов нет мозгов, зато куча ненужного геройства, - вяло отозвался Рон. Почему-то смерть друга не цепляла, только вдруг захотелось разбить что-нибудь.
-- Да. Радоваться — шумнее всех, плакать — навзрыд, любить — жарко, погибать — в первых рядах. Я больше не могу так. Видимо, мое место все же было на Когтевране.
-- Как он теперь? Он же всегда взрывной был, а уж теперь... Они ж всегда вместе, лучшие друзья, - Рон оборвал фразу, махнув рукой.
-- Да никак. Главное, не душить чрезмерным сочувствием. На следующее задание пойдет вместе со мной, я его реанимирую, вот увидишь.
Когда Симус приходит в себя, у него жутко болит челюсть. И это здорово — боль телесная почти заглушает боль душевную. И уже не хочется сделать что-то с собой, а просто повыть на луну, как волк-одиночка. За спиной тихий шорох, но голова так болит, что не хочется поворачиваться.
-- Доброе утро.
Гермиона. Только у нее такой мягкий и вместе с тем твердый голос, как обернутый в бархат стальной прут.
-- Разве? - позволяет он себе усомниться.
-- Так принято считать.
Гермиона встает рядом с его ложем и упирает кулаки в бока. На ней черный свитер и черные джинсы, пушистые длинные волосы забраны в тугую толстую косу. Вместо худой девочки с книгами — молодая жилистая женщина с кастетом. Симус сам видел, как она тренируется. Интересно, когда это она успела так измениться? После битвы за Хогвартс? Эта новая Гермиона курила и носила солдатские тяжелые ботинки, и выбила себе право ходить на операции одной.
-- Мне жаль, - говорит она, и Симус понимает: ей действительно жаль.
-- Только не надо говорить, что он был хорошим другом, что память о нем вечно останется в наших сердцах и что мы должны жить дальше. Я не могу. Не знаю, как.
Гермиона села в кресло, положила ноги на стол и сложила руки на груди.
-- Ты неправильно формулируешь вопрос. Не «как», а «зачем». Я расскажу, зачем. Затем, чтобы после войны ты смог назвать своего ребенка именем любимого человека. Чтобы в одиннадцать лет ты отправил его в Хогвартс. Чтобы я учила маленького Дина Финнигана трансфигурации. Или ЗОТИ.
Симус даже не удивляется, когда Гермиона называет Томаса его любимым. Кажется, эта незнакомая девушка, неизвестно когда занявшая место Грейнджер, видит его насквозь.
-- И что мне делать? - жалобно спрашивает он у этой незнакомки. Та загибает пальцы на загорелой руке. На тыльной стороне ладони — свежий шрам, ногти коротко острижены. Раньше у нее на руках были чернильные пятна...
-- Во-первых, ты сейчас встанешь и пойдешь в душ. Оденешься в чистое и поешь. Потом мы проводим Дина и напьемся, и залезем на крышу выть на луну, и ты расскажешь мне, каким замечательным был Дин. А потом мы протрезвеем и вдвоем отправимся на новое задание, и ты убьешь столько ПСов, сколько достанешь, а я прикрою тебе спину. Мы вернемся, и я никого не подпущу к тебе с расспросами. А потом ты поможешь мне вбить капельку мозгов в тупые бошки нашего руководства, и мы заставим их вооружить авроров маггловским оружием. И мы выиграем эту войну.
Симус молчит и понимает, что Гермиона права. Надо жить дальше, чтобы смерть Дина была не напрасной, и ее план кажется ему разумным. Он сам не раз задавался вопросом, почему маги так держатся за свои традиции, предпочитая всецело полагаться на свои палочки. И Симус послушно выполняет все то, что говорит ему Гермиона, кроме одного — на луну он все-таки не воет.
Оказывается, шармбатонка Делакур здорово владеет темной беспалочковой магией. И ее отнюдь не медовый характер ничуть не улучшило назначение на пост заместителя главного аврора. Когда ей докладывают о захваченных в Хогсмиде ПСах, она отчего-то не радуется, а рявкает: «Как они вообще туда пробрались?», и выстреливает из пальцев зеленым лучом. В сторону окна, хвала Мерлину. Огромная муха, бьющаяся в стекло, падает замертво, а принесший отчет молоденький стажер дрожит и мечтает в следующий раз оказаться на ковре у Билла Уизли, мужа Флер — тот гораздо спокойнее, пусть и оборотнем покусанный.
Флер ругалась по-французски. На родном языке ругательства выходили сочнее. Какого черта делали ПСы в Хогсмиде? Неужели она зря выделила отряд для патрулирования деревни и Хогвартса? Дети должны учиться, хоть сейчас и война. Тем более, что сейчас война. Школу превратили в подобие скаутского лагеря, и профессора вразрез с программой обучали детей той магии, что совсем недавно считалась темной. А уж как накладывать непростительные, знал каждый первоклассник.
Иногда Флер казалось, что все это — плохой сон, что сейчас она проснется в своей спальне в «Ракушке», окнами выходящей на море, и ветер будет шевелить невесомые белые шторы, а Билл, с чистым, юным лицом, прижмет ее к себе во сне и сонно засопит в шею. Но кошмар никак не заканчивался, и на стол ежедневно ложились отчеты, планы, списки, и за каждой бумажкой стояли чьи-то жизни. Билл днями не вылезал из кабинета, шалея от невозможности лично проследить за всеми подчиненными. Артур Уизли ночевал прямо в Отделе Тайн, выкапывая из закромов Министерства очередной артефакт и опытным путем выясняя его свойства. Чарли привез из Румынии трех драконов и небезуспешно занимался воздушным патрулированием. Близнецы и Рон занимались маггловским оружием. Джинни сидела в аналитическом отделе.
Флер помассировала ноющие виски. Зачем ПСам Хогвартс? Хотят повторения той мясорубки четырехлетней давности? Нужно отдать приказ об усилении магического купола над школой. Дети не должны пострадать.
Когда отстраивали школу, в одном из коридоров решили увековечить память погибших, и теперь стены, пол и потолок покрывали портреты с именами. Флер всем сердцем желала, чтобы имен в нем не прибавлялось, но каждый день на зачарованных камнях появлялись новые строки.
Флер выпустила из кончика палочки серебристого горностая, и зверушка умчалась с приказом найти руководителя разведотдела. Артур нашел новый артефакт, предположительно позволяющий молниеносно считать мысли, и нужно как можно скорее проверить его на ПСах.
-- Флер? - Грейнджер возникла в дверном проеме и с любопытством взирала на начальницу.
-- Херми, - акцент никуда не делся, вопреки усиленным занятиям английским. Гермиона отстраненно подумала, что ее имя коверкают все, кому не лень.
-- Артур нашел одну вещицу. Если повезет, мы сможем считать мысли пленных.
-- Ее уже проверяли? - Гермиона плавно обтекла стул и пристроилась с самого краешку. Флер заметила, что Грейнджер никогда не садится в глубокие кресла, и даже на табурете устраивается так, чтобы быть готовой соскочить в любой момент.
-- Мозги подопытного предположительно превратятся в кашу. Я не рискну испытывать артефакт на добровольцах.
-- Ясно. Нужен свеженький ПеС.
Гермиона молниеносно оказалась у двери и бросила:
-- До вечера будет.
Дверь закрылась с легким стуком, а Флер обессиленно откинулась на спинку кресла. Когда они успели так измениться? Герми стала похожей на валькирию из древних преданий, Рон — на маггловского киллера, Билл ей еще фильм такой показывал... Гарри ведет себя так, будто он в ответе за всех, работает, как двужильный, и спит хорошо если три часа в сутки. О себе Флер уже не задумывалась — она перестала быть самолюбивой холеной девицей, когда увидела навеки обезображенное лицо любимого. Раньше она считала залогом счастья красивый дом и успешного мужа, сейчас же больше всего хотелось проснуться и понять, что все это дурной сон, и что того коридора в Хогвартсе не существует.
ПСы вербуют совсем молоденьких, не старше четырнадцати. Это уже гражданская война, в которую втянута почти вся магическая Европа. С горем пополам удается избегать жертв среди магглов и прикрывать маской катастроф природного происхождения разрушения, оставленные ПСами.
Как можно ставить глупые убеждения выше жизни, своей ли, чужой — неважно. Когда все это закончится...
-- Флер? - Билл появился как нельзя вовремя. Прошел за спину жены, сильными пальцами стал разминать ей плечи, массировать затылок.
-- Когда все закончится, я лягу на пляже перед «Ракушкой» и буду лежать неделю, не вставая, чтобы солнце выжарило все воспоминания об этом кошмаре.
-- А если солнца не будет?
-- Как это — не будет? Я что, не колдунья? Будет!
Джинни допивала седьмую кружку кофе. Хорошо, что мама взяла на себя заботу о маленьком Джеймсе и Лунином Альбусе. Совершенно нету времени на детей, нужно заниматься прогнозами и проверкой полученных данных, и... господи, голова кругом идет от бумаг и цифр. Когда все закончится, она будет заниматься только домом, мужем и детьми. Джеймсу нужны братик и сестренка, а лучше — две сестренки и два братика. Чтобы за веселым детским щебетом не слышно было собственных мыслей и воспоминаний. Ну когда же, когда закончится эта проклятая война...
Мимо на всех парах пролетела Гермиона, кивнула на ходу. Следом прогалопировала Лаванда Браун, бывшая первая красавица Гриффиндора и соперница. Лаванда теперь во всем походила на начальницу — жесткая, с нехорошим прищуром светлых глаз. С тех пор как Сивый оставил на ее теле страшные шрамы, она, подобно Герм, пылала жаждой мести, нещадно истребляя всех попавшихся ПСов. В некотором смысле она еще жестче начальницы — вид крови ее явно веселит. Господи, как так вышло, что первая красавица курса, легкомысленная светлая девочка, ни капли не злая, превратилась в эту — незнакомую и страшную?
Джинни покачала головой и вернулась к отчету.
Лаванда плеснула холодной водой себе в лицо. Полюбовалась в зеркало на свои алые с недосыпу глаза.
-- Браво, подруга. Вылитый Сивый.
Нужно еще проинструктировать две опергруппы, и можно поспать часиков семь. А потом — найти Симуса и зайти к Биллу Уизли за назначением. Гермиона обещала выбить для них разрешение на совместные операции. Симус совсем недавно потерял лучшего друга, а она единственная уцелела из своей команды.
Симус неплохой парень. Они сработаются. А еще он единственный — из парней — кто не смотрит на ее шрамы.
Пальцы пробежали по грубой коже на щеке, скользнули под воротник. Кто знает — может, из их сотрудничества выйдет что-то большее? И тогда после победы она снова сможет стать кокеткой Браун, счастливой девушкой в летящей розовой мантии... И назовет сына Дином. А Гермиона когда-нибудь станет преподавать ему ЗОТИ.
Но это все будет потом. А пока — она будет прикрывать Симусу спину в очередной вылазке, и уж постарается, чтобы тот не слишком усердствовал, пытаясь отомстить.
