Самая лучшая профессия

Глава 1

1.
Когда она возвращается, пациент уже, немного приподнявшись на кровати, со страдальческой усмешкой рассматривает свою до локтя забинтованную руку.
- Налить обезболивающего?
Он отвечает почти с вызовом:
- Не стоит.
И дальше, почти передернувшись от отвращения:
- Я же знаю, что не положено.
Целительница даже не пытается спорить; с начала года она уже уяснила: этот от своего не отступается.
Юноша молчит, пока она деловито разливает зелья по склянкам, но стоит ей устало присесть, как он вдруг вздыхает:
- Печальная у вас профессия…
2.
А ведь как ее пытались уберечь!
Мама чуть в истерику не ударилась, когда Поппи, ее тоненькая слабонервная дочка, решительно заявила, что намерена стать колдомедиком.
Отец только отмахивался:
- Сумасшедшая! Тоже мне занятие для девчонки… Ничего, пару раз посмотрит операции – сама передумает.
Но она не передумывала, хоть и передумала за два года учебы разное. И то, что не выдержит, что однажды просто свалится в обморок во время практики в Мунго… И то, что не найдет работы: ее куратор, Эллис Джефферсон, суховатая женщина лет сорока, не раз намекала, что в больницу ее не примут – маловато опыта, да и хладнокровия ей явно не хватает. И то, что, может быть, выйдет замуж… А впрочем, об этом она думала мало.
И тут вдруг все как-то решилось само собой. Ей предложили место целителя в Хогвартсе; Эллис, снисходительно хмыкнув, дала добро:
- Вот и прекрасно… Самое место для начинающих: только и будет, что ушибы да простуды.
И Поппи, не долго думая, согласилась. А через месяц, с красным дипломом Целительских курсов и старомодным материнским чемоданом, уже ехала в пустом Хогвартс-экспрессе.
3.
Она обосновалась в Больничном крыле двенадцатого октября, разложив по полочкам привезенные с собой справочники по медицине и до блеска вымыв стекла. А на следующий день начался ее собственный персональный кошмар. Затянувшийся на без малого сорок лет.
Интересно, что сказала бы куратор Джефферсон, узнав, что в первый же день работы на голову ее студентке свалился пациент, находившийся под действием более чем десяти темномагических заклятий? И это еще не считая нескольких переломов и сотрясения мозга…
В Мунго такое и то встречалось нечасто.
Юноша, почти ее ровесник (он был на седьмом курсе, она – всего на два года старше), около трех дней балансировал на грани жизни и смерти; она не отходила от него ни на секунду, хотя и сомневалась, что ей хватит таланта снять последствия всех заклятий. Директор Диппет то и дело обеспокоенно заглядывал к ней, однако так и не предложил созвать консилиум: страх за репутацию школы не позволял вынести историю на всеобщее обозрение. А у нее даже не было сил возмущаться или чего-то требовать.
И она – справилась!
Когда неделю спустя паренек пришел в себя, она не сумела сдержаться и – заплакала, глотая слезы и по-детски всхлипывая от счастья.
Тогда она еще слишком мало разбиралась в хогвартских делах (сама она закончила, по семейной традиции, Шармбатон), чтобы понять, что в этой истории вызывало такое удивление профессоров. Они приходили, покачивая головами, произносили что-то вроде:
- Кто бы мог подумать… Равенкло – и вдруг такие эксцессы!
Только потом Поппи узнала, что студенты этого факультета почти никогда и ни с кем не конфликтуют. Большей частью потому, что вообще мало с кем, кроме книг, общаются.
4.
У юноши было звучное имя – Аластор.
В течение месяца, пока он отлеживался в Больничном крыле, они стали почти друзьями, хотя и совершенно не сошлись характерами. Он называл ее просто по имени… но, впрочем, это было потом.
А тогда она просто суетилась, раздавая первокурсникам профилактические зелья от гриппа, и только изредка находила время заглянуть за ширму к своему выздоравливающему пациенту.
Заклятия постоянно напоминали о себе мучительными болями, и иногда она заставала паренька в состоянии, близком к обмороку. Ахала, сердилась, досадливо выговаривая:
- Если вы, мистер Грюм, не будете сообщать мне о своем самочувствии, это может плохо закончиться!
Он только презрительно поднимал брови и не удостаивал молоденькую колдомедичку ответом. До тех пор, пока она не поняла: если он станет жаловаться, это будет уже не он.
К нему мало кто приходил, да он, кажется, никого и не ждал; кто-то из преподавателей прислал ему учебники, но юноша только скучающе нахмурился:
- Передайте профессору, что я бы предпочел дополнительную литературу.
Ответа, разумеется, не последовало.
А у нее хватало дел и помимо Грюма: эпидемия гриппа сменилась началом квиддичного сезона; ей казалось, что игра заключается преимущественно в том, чтобы получать как можно более опасные травмы.
За день она кошмарно выматывалась, иногда под вечер засыпая прямо в кресле возле шкафа с зельями.
Как-то раз утром ее разбудил тяжелый, грудной кашель где-то совсем рядом, и она испуганно распахнула глаза. Сердце зашлось истерической дрожью: как – она – могла – забыть?!
Как могла уснуть, не отмерив вечернюю порцию зелий своему долгоиграющему пациенту? Мерлин знает, чем это могло закончиться! Она бросилась за ширму, дрожащими руками вытащив из шкафа два флакона – один с серебристой, другой с ярко-красной жидкостью:
- Выпейте!
Он, не переставая кашлять, взял у нее зелья, проглотил их, чуть не захлебнувшись, и поднял на нее сумрачный взгляд:
- И не с чего так нервничать.
Поппи почти всхлипнула:
- Почему вы мне не напомнили? Можно же было окликнуть… разбудить…
Наверное, в тот момент она выглядела куда младше своего возраста, потому что его вечно нахмуренные брови вдруг дрогнули, а глаза почти дружелюбно сверкнули:
- Не хотел вас беспокоить. Я же слышал, как эти… ненормальные болельщики вас вчера доконали.
Кажется, она тогда улыбнулась в ответ – неуверенно, отчаянно напоминая себе, что ей нужно казаться взрослой и держать марку, но все-таки улыбнулась.
И с этого началась дружба.
5.
То есть внешне, разумеется, почти ничего не изменилось.
Аластор по-прежнему хмурился, перелистывал и без того надоевшие учебники и, кажется, даже и не думал страдать от одиночества.
Только как-то раз, вернувшись с ужина в Большом Зале – работы у нее в тот день было немного, так что она могла себе это позволить – она случайно услышала, как равенкловец разговаривал с в кои-то веки навестившим его однокурсником:
- Это мои дела, ясно? И если ты и твои дружки надеетесь решить что-то за меня, сразу говорю – не выйдет! Мне плевать на Слизерин, и на ваше перемирие с этими ублюдками - тоже!
- Я бы на твоем месте подумал о семье, Грюм. Вы и без того не в чести у лучших домов…
- Лучшие дома, по-твоему, те, где больше всего убийц, Крауч?
Голос Аластора сочился такой ненавистью, что она на мгновение опешила, но тут же решила вмешаться:
- Мистер Грюм, посещения на сегодня окончены!
Сухопарый молодой человек с едва пробивающимися усиками вежливо попрощался с колдомедичкой и ушел; она, почти испуганная услышанным разговором, нерешительно заглянула за ширму:
- Все в порядке, мистер Грюм?
Он тихо, но ожесточенно выругался сквозь зубы, потом кинул на нее озлобленный взгляд:
- Оставьте вы меня в покое!
Поппи обиженно закусила губу и, отойдя, уселась за конспект учебника по лечебным зельям на крови.
Отчаянно делая вид, что проблемы пациента ее нисколько не касаются.
Аластор, разумеется, так ее и не окликнул, но через час, когда она принесла ему вечернюю порцию лекарств, равенкловец сидел на кровати, немигающим взглядом уставившись в пол, и с такой силой кусая губы, что она не удержалась и тронула его за плечо:
- Мистер Грюм…
Он не сразу очнулся, но зелья принял,как всегда, беспрекословно. А потом, отдавая ей флаконы, сдержанно проговорил, глядя в сторону:
- Спасибо. И… я прошу прощения.
- Да ничего, - вздохнула Поппи.
И, каким-то десятым чувством угадав, что сейчас ему не хочется оставаться одному, присела на стул возле его кушетки:
- Кстати, я записана в школьную библиотеку. Могу, если хотите, принести что-нибудь почитать.
Юноша заинтересованно поднял глаза:
- Если вам нетрудно… Можете взять что-нибудь по Непростительным Заклятиям? Это в Закрытой Секции, но вам, может быть, выдадут.
Колдомедичка нахмурилась, недоумевая, зачем ему это, но юноша предусмотрительно добавил:
- Я не собираюсь никому мстить. Это для подготовки к поступлению на Аврорские курсы.
- Ладно, - она смутилась, потому что и впрямь чуть не решила, что он намерен отплатить врагам, едва выйдя из Больничного крыла. – Если разрешат, я принесу.
6.
Чего она не понимала – так это зачем последнему отпрыску одной из благороднейших чистокровных семей Великобритании идти работать вообще, и тем более – в Министерство, к которому старинные семьи всегда относились с легкой снисходительностью.
Профессура недоумевала, с какой стати равенкловец (да еще и один из лучших учеников на курсе) стремится стать боевым магом. Однокурсники, как видно, сторонились Грюма, не одобряя его молчаливой сосредоточенности на всем, что касалось темной магии и защиты от нее. Кажется, во всей школе только преподаватель трансфигурации Дамблдор посматривал на странного паренька с заинтересованным одобрением и спрятанной где-то глубоко в голубых глазах виноватинкой.
Если бы колдомедичка могла, как это делали многие, объяснить странные склонности Аластора его агрессивным темпераментом, грубостью или высокомерием, все было бы гораздо проще; однако при ней ему не всегда удавалось притворяться, и она видела много такого, чего не замечали студенты.
Он ругался, как извозчик, когда к нему заявлялись со своими дипломатическими разговорами однокурсники-чистокровки, но в разговоре с ней или с некоторыми профессорами изъяснялся зачастую почти изысканно. Как-то раз, случайно оставив листок с диагнозом на его тумбочке, колдомедичка выяснила, что он свободно владеет латынью.
Поппи не раз слышала, как девушки-однокурсницы посмеивались над его медвежьими манерами, но, входя к нему за ширму, замечала, что Аластора коробит от невозможности встать, приветствуя девушку.
Он не был красавцем, да и не слишком интересовался своей внешностью, но в каждом жесте, в осанке, в посадке головы проявлялся почти средневековый аристократизм, который ему не удавалось вытравить нарочито резкими манерами.
В день, когда он выписался из лазарета, она даже немного взгрустнула, зато вечером ее ждала приятная неожиданность: прямо в окно Больничного крыла влетел массивный филин с букетом оранжевых орхидей в когтях.
Аластор не был бы Аластором, если бы прислал розы.
7.
А потом он заходил к ней еще пару раз, все так же хмурясь и бросая отрывистые фразы. Только в конце года она узнала, что едва не погубившую его дуэль со слизеринцами он затеял намеренно, только для того, чтобы проверить, насколько хороши его навыки для реального боя.
Разумеется, нарушить условие не называть никого из участников он и не помышлял, как ни настаивал на этом директор.
Поппи усмехалась на его цинические замечания о менталитете слизеринцев, который он внимательно изучал, зная, что большинство его будущих противников – питомцы этого факультета.
Он почти улыбался (улыбки «совсем» она у него, кажется, никогда не видела), когда она в лицах расписывала ему забавные случаи с пациентами.
Накануне своего выпускного он вдруг, хмурясь даже больше, чем обычно, посреди какого-то ничего не значащего разговора заявил:
- Сорок процентов авроров погибают во время операций.
Она вздрогнула:
- Чудесная профессия, ничего не скажешь…
- У тебя тоже, кстати, - буркнул он, отводя глаза.
На «ты» они перешли как-то незаметно, почти случайно. Все равно называть ее «мадам» язык поворачивался разве что у младшекурсников, старшие же обходились преимущественно «извините», так что колодомедичка вполне спокойно отнеслась к тому, что однажды он окликнул ее по имени.
- У меня – самая лучшая, - возразила тогда девушка.
Он раздраженно пожал плечами, поднялся с места, но все-таки решил договорить:
- Не представляю, насколько нужно быть безответственным, чтобы при такой смертности заводить семью.
Поппи тоже вскочила, вертя в руках волшебную палочку и не поднимая головы.
Что ей было делать? Разрыдаться? Устроить скандал? Попытаться переубедить – его, который никогда не менял своих решений?
Да и разве было у нее на это право после нескольких не слишком личных разговоров и одного букета цветов?
Обидеться? Пригрозить ему окончательной ссорой, поставить перед опасностью возвращения и без того измучившего его одиночества?
Она взяла себя в руки и с веселой улыбкой подняла на него глаза:
- Не думаю, что так много девушек, мечтающих выйти за аврора… Я бы, например, ни за что!
Аластор насмешливо хмыкнул, аккуратно поправив отворот ее целительской формы:
- Что, тебя и здесь неплохо кормят?
И на мгновение ей почудилось, что в глазах у него мелькнула благодарность.
8.
После него, первого, у нее были сотни, а то и тысячи пациентов, и среди них попадались личности незаурядные, причем как профессора, так и студенты.
Минерва, пару лет спустя после выпуска Аластора занявшая место преподавателя трансфигурации, заходя к ней, то и дело сочувственно хмыкала:
- Нелегкая это работа, Поппи… И как ты только справляешься?
А она справлялась. С годами бесконечная работа стала доставлять ей удовольствие; к некоторым ребятам она даже привязывалась, хотя с каждым годом становилась все более сдержанной в выражении эмоций. Кое-кто из них поражал ее силой характера, другие – преданностью друзьям, третьи – сложностью жизненных неурядиц, с которыми им приходилось справляться.
Она помнила как сейчас выражение лица пятикурсника Люциуса Малфоя, когда однажды воскресным вечером, явно потихоньку от однокурсников, он пробрался в Больничное крыло с неожиданной просьбой:
- Мадам Помфри, вы не могли бы дать мне Обезболивающее зелье?
- У вас что-то болит? Присядьте, я…
Мальчика передернуло, но он пересилил себя, вежливо объяснив:
- Мне нужна не одна порция, а больше. Так, чтобы хватило на неделю, а лучше сразу на месяц.
- Мистер Малфой, думаю, вы знаете, что в больших дозах зелье опасно… Откуда мне знать, что оно вам действительно нужно, если вы отказываетесь от осмотра?
Мальчишка упрямо вскинул голову, хотя в глазах у него, кажется, стояли слезы:
- Прошу прощения, что отвлек вас от дел…
И тут Поппи осенило:
- Это «родительский урок», так?
Малфой мгновенно обернулся, смерив ее наигранно-холодным взглядом:
- С чего вы взяли?
- Ты бы видел свое лицо, когда я предложила тебе сесть, - хмыкнула колдомедичка, и мальчишка вдруг устало съежился, опустив плечи:
- Отец сердится, что я не стал лучшим на курсе…
Колдомедичка едва сдержала возмущенное восклицание. Признаться, она считала, что такого рода воспитательные заклинания ушли в прошлое, а вот тут вдруг… Даже во времена ее детства «родительский урок» использовали редко, и то только дома и не больше, чем в течение суток, - а отправить сына в школу, не снимая заклятие целый месяц!..
Идея такого наказания была проста, как все гениальное: ребенок чувствовал себя нормально, когда стоял или лежал, но вот сидя испытывал постоянную ноющую боль во всем теле. Терпеть это ежедневно на уроках… только Малфоям такое могло прийти в голову!
- Сомневаюсь, что его методы помогают тебе лучше учиться, - фыркнула целительница. – Кстати, обычное обезболивающее тут не подействует… Сейчас иди ляг, а завтра утром зайди ко мне – я затребую нужное зелье из Мунго.
9.
А потом был целый курс завсегдатаев Больничного крыла…
Джеймс Поттер, охотник гриффиндорской команды, кажется, поставил себе целью переломать все кости до единой: и месяца не проходило, чтобы его не притаскивали к ней с очередной травмой. Что, впрочем, ничуть не убавляло его неизлечимого оптимизма. От одиночества он отнюдь не страдал: прибабахнутая мародерская компания в приемные часы оккупировала палату, устраивая там настоящие пиры с соком и сладостями, которые они притаскивали больному.
Маленький Петтигрю из той же компании временами мучился приступами обычной маггловской астмы, о чем его друзья, кажется, и не подозревали курса до пятого, когда, устроив в комнате побоище подушками, перепугались до смерти, увидев, как друг едва не задохнулся от пыли.
Алиса Грейн, категоричная, храбрая и вечно влезавшая в мальчишечьи разборки, то и дело отлеживалась после очередного заклятия слизеринцев в лазарете, отпуская язвительные шутки и яростно отказываясь от большинства лекарств.
Рыженькая Лили Эванс почти не болела, но регулярно приводила к колдомедичке упрямца Снейпа, не желавшего признавать, что ему нужна какая-либо помощь. Парень раздраженно морщился на все уговоры, с отвращением проглатывал лекарства и только под угрозой ссоры с подругой иногда соглашался остаться в лазарете хотя бы на сутки.
Поппи он чем-то напоминал Аластора: так же молча терпел любые боли, не признаваясь, что ему плохо; так же замирал, глядя в пространство, когда думал о чем-то, и так же втайне мучился одиночеством, вздрагивая каждый раз, когда кто-то входил в лазарет.
Как-то раз, из своего закутка услышав в палате веселые голоса, вечером она спросила:
- К тебе кто-то заходил?
Он кинул на нее такой взгляд, словно она только что его ударила, но потом поник:
- Да кому я нужен… Это к Стюарт.
А еще был – что уж точно в страшном сне не снилось Эллис Джефферсон – спокойный кареглазый Римус Люпин. Оборотень.
Вообще-то обычно он молчал и только беспрекословно выполнял все ее указания, не поднимая головы то ли от стыда, то ли от вечной усталости, но один разговор все-таки был, и он-то запомнился целительнице надолго.
Мальчишке не было и двенадцати, и она невольно поддавалась сочувствию, видя, как утром после превращения он утыкается лицом в подушку, пытаясь приглушить прорывающиеся рыдания, а потом, уснув, беспокойно мечется по кровати, срывая повязки со свежих ран и хмурясь от даже сквозь сон проникающей боли. Как-то утром, думая, что мальчик уже заснул, она присела рядом, аккуратно поправив на нем одеяло. А тот вдруг открыл глаза, растерянно уставившись на нее:
- Зачем вы это делаете?
Она пожала плечами:
- Это моя работа…
Люпин как-то очень по-взрослому покачал головой:
- Ваша работа – привести меня сюда и дать обезболивающее. Но не больше.
- По-моему, это нормально – быть добрыми к человеку, когда ему плохо.
Он опустил глаза, сжав пальцами край одеяла:
- К человеку – может быть. Но я-то…
Женщина, не сдержавшись, фыркнула:
- Ты из студентов этого дурдома больше всех человек. На моей памяти, по крайней мере.
10.
Война начиналась как-то постепенно, для каждого со своей беды.
Для нее – когда на порог ее лондонского дома, где она проводила летний отпуск, буквально рухнул трансгрессировавший, судя по виду, прямо из ада Аластор.
С искалеченной рукой и рваной раной на месте левого глаза.
И – без признаков сознания.
Даже спустя столько лет тот вечер вспоминался ей словно сквозь какую-то защитную пленку, не позволяющую воссоздать подробности.
Помимо внешних повреждений у него обнаружилось два или три перелома и несколько наложенных проклятий. Слава Мерлину, дом у нее был укомплектован целительским оборудованием не хуже, чем лазарет в Хогвартсе, иначе она бы его, скорее всего, не спасла.
Около четырех часов подряд она потратила на залечивание ран и снятие проклятий, а потом просто упала в кресло и, прорыдав несколько минут, провалилась в глубокий сон. А утром ее разбудил знакомый, хотя и ставший за эти годы более хриплым, голос:
- Мерлиновы яйца, что я… Поппи?!
Она вскочила, не зная, радоваться или сердиться:
- Очнулся?! Ты вообще… ты ненормальный, ясно? Какого гоблина ты трансгрессировал ко мне, а не в Мунго?! А если бы у меня не оказалось…
- Незачем так кричать, - поморщился аврор. – Я был не в состоянии об этом думать, вот и трансгрессировал к человеку, которому доверяю.
Пожалуй, чтобы услышать от Аластора, что он кому-то доверяет, стоило провести и более сложную операцию…
- Откуда ты взялся?
- Стычка с Пожирателями, - он пожал плечами, чуть приподнявшись на локтях, чтобы лучше ее видеть. – Без глаза меня оставил Розье, если ты об этом.
Она почти всхлипнула:
- Мерлин, никогда не пойму, зачем ты в это ввязался…
Он вдруг застыл:
- Я думал, ты знаешь. Разве я… Ладно, неважно. У моей матери в Германии была сестра-сквиб. О ней мало кто знал, но мы общались. Она была прекрасным человеком. Пока ублюдок по имени Геллерт Грин-де-Вальд не решил, что сквибы – позор для чистокровной семьи.
- Он ее убил?
- Не сразу, - жестко усмехнулся Грюм, и свежие шрамы на его лице собрались в уродливые пучки. – Предпочел сначала поразвлечься. В общем, у меня есть причины не любить темных магов.
11.
Потом было падение Лорда и несколько лет затишья. Где угодно, впрочем, но только не в Хогвартсе, в котором на одну только неуклюжую дочку Андромеды Тонкс уходила чуть не половина запаса Обеззараживающего зелья.
А еще в школу вернулся Северус Снейп, еще более измученный и вспыльчивый, чем был когда-то в школе.
Страдающий хроническим бронхитом и хроническими же муками совести. И дурными отношениями со всеми вокруг, которые он тщательно культивировал.
Это было по-детски, но смешно от этого почему-то не становилось. А порой становилось даже страшно, как в тот день после первого педагогического совета, на котором Дамблдор представил Снейпа коллегам. И ушел, оставив их разбираться между собой.
Закончилось это тем, что ей пришлось отпаивать новоявленного декана Слизерина анаболиками, ибо он умудрился схлопотать от обычно выдержанной Септимы Вектор, намеревавшейся расставить все точки над i, аврорское заклятие Проявления Метки, по степени болезненности недалеко ушедшее от Круциатуса.
12.
Когда Аластора пригласили преподавать, она тотчас почуяла неладное, но почти целый год списывала его к ней равнодушие на маниакальную аврорскую конспирацию и недоверие ко всем и вся.
Тем более что год выдался более чем суматошным. Многочисленные травмы чемпионов на Турнире Трех Волшебников держали ее в постоянном напряжении; задания были настолько опасными, что она искренне боялась не успеть спасти кого-то из ребят.
И, в итоге, не спасла, хотя в этом и не было ее вины.
А потом раскрылась интрига с Оборотным зельем, и ей, несмотря на страх перед новой войной и беспокойство за самочувствие остальных чемпионов и Аластора, слишком медленно возвращавшегося к нормальной жизнедеятельности, показалось, что с души сползло что-то вязкое, целый год не дававшее ей покоя: подозрение, что она наконец потеряла эту странную, ничем не объяснимую близость с человеком, который никогда и никому не верил.
13.
Если бы она могла, она бы, наверное, возненавидела Гарри Поттера в тот день, когда узнала о гибели своего единственного друга. Но она не могла, потому что мальчик-за-которого-всегда-умирали-другие оставался их последней и единственной надеждой, и был безусловно достоин этого звания, поскольку иначе Аластор не стал бы жертвовать ради него жизнью.
По крайней мере, она в это верила. И продолжает верить сейчас, когда Поттер находится где-то далеко, скрываясь от Пожирателей, а здесь, прямо у нее на глазах, дети одних ее бывших пациентов воюют с детьми других, и с этим она ничего не может поделать.
И, может быть, есть какая-то правда в словах этого мальчика, сына бесшабашной Алисы Грейн, потому что даже самый лучший колдомедик не в силах изменить то, что наши любимые рано или поздно уходят в небытие. Максимум, который им доступен – из «рано» сделать «поздно».
Но, пожалуй, этого достаточно, чтобы для нее эта профессия оставалась самой лучшей. Вопреки всему.