Глава 1Ressurectra, ты воскресила мое умение радоваться =)))
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~`
Она шла сквозь толпу, пеструю, радостную толпу, обтекающую её со всех сторон. "Наверно, я не вызываю у них доверия, - с горькой усмешкой подумала она". Ещё бы: прямо-таки неестественная худоба, огромная стеганая куртка с капюшоном, в которой буквально тонуло её измученное почти физическими страданиями тело, горящие сухим лихорадочным огнем темные глаза на бледном лице… И ещё она постоянно непроизвольно ежилась - хотя воздух, не смотря на Сочельник, был не таким уж холодным. "Меня легко можно принять за наркоманку. Наркоманку, которую Санта-Клаус обделил праздничной дозой… Они же маглы, они подумают именно так…". Но её устраивало то, что вокруг был магловский Лондон. Ей хотелось побыть наедине с собой - пусть и в толпе. В волшебном Лондоне слишком велика опасность столкнуться со знакомыми, которые немедленно начнут расспрашивать, почему это она одна в такой праздник. Или это спросят какие-нибудь сочувствующие волшебники- прохожие. С маглами этого не случится. Маглы слишком насторожены, они никогда вот так вот просто не обратятся на улице к незнакомой девушке подозрительного вида. Даже в такой праздник.
Она шла, и шла, стараясь не смотреть по сторонам, не вглядываться в счастливые лица, не вслушиваться в счастливые голоса… А вокруг переливался целый рой золотых огней, которые напомнили ей его глаза. Его глаза - первое, на что она обратила внимание, впервые переступив порог возрожденного Ордена Феникса…
Он сидел тогда за столом, рядом с Сириусом - и Сириус заметил её первой, громко, радостно, в своей сириусовской манере поприветствовав её. А Ремус - хотя тогда она ещё не знала его имени - повернулся к ней. Её первой - совершенно непроизвольной - мыслью было: "Интересно, ему кто-нибудь когда-нибудь говорил, какие у него потрясающие глаза?" Карие, но светлеющие золотым ободком вокруг зрачков. Волчие глаза… она поняла это позже, когда узнала, что он оборотень. Странно - узнав это, она не испытала ни страха, ни волнения, ни каких-либо ещё подходящим для такой новости эмоций… Только любопытство. "Ну надо же… такой спокойный, такой вежливый, такой умный, тихий… Лучший друг Сириуса…" "Пёс к псу!" - со смехом сказал Сириус, похлопав Ремуса по плечу во время ужина Молли на кухне Гриммо, 12- первого в истории возрожденного Ордена. Ремус улыбнулся… спокойно, очень спокойно… видно было, что эти слова были ему вполне приятны… и посмотрел на неё. Это было неожиданно… она почти со смехом вспоминала, как мысленно тогда возблагодарила Бога за то, что не поперхнулась. Наверно тогда, после этого "золотого" взгляда, в ответ на который она тогда всего лишь слабо улыбнулась, все и началось. Медленно, но верно, поэтапно, как острый нож, входящий в масло, или в мягкую плоть.
С ним было очень легко - вот, что ей нравилось. Почти так же легко, как с Сириусом, хотя они и были совершенно разными, не смотря на дружбу. К тому же, у Ремуса не было этого блэковского сарказма, который она иногда замечала даже у себя - наследственность, так её разэдак… Она взяла привычку засиживаться после собраний допоздна. Даже все семейство Уизли уже разбрелось по кроватям, даже Кричер перестал шуршать по углам… а их троица- она, Сириус и Ремус все ещё сидели в темной гостиной и говорили, говорили, говорили… И во время этих посиделок, во время разговоров, она, сама поначалу этого не замечая, все время старалась обращаться к Ремусу… чтобы, слушая его хрипловатый голос, искать глазами его золотистые глаза. И тонуть в них - именно тонуть, Мерлин, какая же глупая, затертая, прекрасная фраза…
Они часто оставались наедине - сталкиваясь, к примеру, на той же кухне, когда там, по какой-то мистической причине вдруг не оказывалось Молли… Она садилась напротив него - опять-таки, сначала почти бессознательно, на уровне инстинкта, - и опять-таки благодарила Бога за то, что мама так и не отучила её от вредной, по ей мнению привычки слегка касаться собеседника рукой во время разговора… Она помнит, как впервые, что-то со смехом ему рассказывая, прикоснулась к его локтю… смех вдруг резко прервался, и Ремус посмотрел в её глаза как-то взволновано, серьёзно… она даже не могла описать этот взгляд, который отозвался в её сердце легким толчком и сладкой, острой болью…
С тех пор он так больше на реагировал. Во время бесед она продолжала слегка дотрагиваться до него - до руки, до плеча, до колена, если они сидели рядом… и видела, что ему это нравится. И чувствовала… чувствовала какое-то безумное, легкое, пьяное счастье… Мама однажды ей сказала: "Ты прямо все светишься. Как тебе это удается?" Мама думала, что все дело в метаморфмагии… и она позволяла ей так думать. Очень трудно было бы объяснить ей настоящую причину, когда даже самой себе она её объяснить не могла… Но это было счастьем. Она ещё не признавалась себе в том, что это любовь. Ей просто было хорошо - ОЧЕНЬ хорошо, не смотря на войну, не смотря на запарки на работе. Потому что она знала, что опять наступит вечер, и она опять увидит его…
Потом все пошло под откос.
…Она остановилась, переводя дыхание, участившееся от быстрой ходьбы, и прислонилась к фонарному столбу. Проходящая мимо толстая магловская женщина, увешенная пакетами, искоса взглянула на неё, но она не обратила на это внимания.
…Зачем она тогда это сделала? Зачем ОНИ это сделали? Хотя… Она прекрасно помнила это… холодный, не смотря на лето, дом на площади Гриммо, 12… месяц спустя гибели Сириуса… перед экстренным собранием Ордена… тихие голоса супругов Уизли на кухне… А она увидела бутылку вина на каминной полке в гостиной… ту самую, ополовиненную бутылку эльфийского вина, которое они с Сириусом и Ремусом пили, за час до того, как Снейп, связавшись с Орденом, сообщил о том, Гарри с ребятами отправились ночью в Министерство…
Она держалась до этой минуты. Правда, держалась. Кусала до крови губы, вонзала ногти в ладони, но держалась. Пока не увидела эту несчастную бутылку… Тогда она просто упала на пол, потому что ноги не держали, и рыдала, рыдала, рыдала… Пока не почувствовала теплое кольцо рук вокруг своего вздрагивающего тела. Она слышала, что он что-то говорит ей…. но не помнила слов, главное - сам звук его голоса, хриплый, родной… Потом он поцеловал её - в макушку, в висок, в мокрые щеки, в разгоряченный губы… Она помнила, как обняла его в ответ, отвечая на поцелуй, задыхаясь и не помня себя… Наверное, вечность спустя они остановились… он остановился. Она видела его золотые глаза в дюйме от собственных…
"Ремус…" - начала она шепотом.
"Надо идти… собрание…" - он на секунду прикрыл глаза, а когда открыл - избегал её взгляда. - "Давай, я помогу тебе встать.."
Она тогда ничего ему не сказала - не было сил. Просто оперлась на его руку и прошла на кухню, где собирались остальные… Это потом, на следующий день…
Господи, если бы можно было это забыть… Она сорвалась. Она никогда в жизни не закатывала истерик… а теперь она не могла остановиться, она рыдала так, что почти теряла сознание, она кричала, она повторяла снова, снова, снова, что любит его - ЛЮБИТ…!!! Он возражал, называл какие-то глупые причины, которые, якобы, были препятствиями - возраст, бедность, его болезнь… Он пытался усадить её, успокоить… и все это время его лицо было искажено почти осязаемой болью. Она не удивилась бы, узнав, что боль эта была в сто раз сильнее той, что мучила его в полнолуния…
Она до сих пор не знала, как пережила ту ночь после этого разговора - ночь в её квартире-студии, в многоквартирном доме для волшебников, работающих в Министерстве… Утром она нетвердыми шагами подошла к своему большому, в полный рост, зеркалу, чтобы сделать себе карие глаза, светлеющие золотистым ободком у зрачков. И не смогла. И в последующие полчаса она поняла, что не может метаморфировать больше ничего - ни глаза, ни волосы, ни черты лица… Тогда она разбила зеркало, толкнув его на пол - не случайно, как обычно, - а специально, разрываясь от бессильной ярости. И тогда она впервые не пошла на работу. Вечером к ней на квартиру заявилась группа коллег-авроров, обеспокоенных её отсутствием, и испугавшихся, что бригада Пожирателей смерти во главе с тетей Беллой прихлопнула её прямо в собственной квартире…
Лучше уж бы так и было.
"…Как же больно, Мерлин мой. Как больно".
С тех пор он сам начинал этот разговор. Начинал оправдываться вновь и вновь. Говорил, что не может видеть её такой. Уговаривал, умолял… А она молчала, почти всегда молчала, и это начинало напоминать какую-то сумасшедшую садомазохистскую игру, где нет победителей… А когда он увидел её изменившегося патронуса… Боже… казалось, он был в дюйме от того, чтобы переступить, наконец, через себя… чтобы проклясть все, кроме одного - кроме неё. Она ведь это знала. Она знала, что он тоже её любит. Да…но лучше бы он её ненавидел. Господи, лучше бы он её ненавидел… Или не испытывал бы ничего…
-…Юная леди, почему же вы плачете в такой праздник? Ведь это же Рождество!
Она оторвала взгляд от несуществующей точки в пространстве, и перевела его на какого-то чернокожего магловского бродягу, заросшего снежно-белой щетиной. Он стоял рядом с ней, сжимая в одной руке бутылку какого-то дешевого пойла, и широко, похоже, не так уж и пьяно, улыбался.
-Вытрите слезы - не время плакать в такую ночь! Просите у Господа - и он услышит вас!!! Рано или поздно!!! Сегодня его день!!! С Рождеством!!!
И бродяга двинулся дальше, по переливающейся Оксфорд-стрит, напевая под нос какой-то рождественский гимн. Она машинально провела ладонью по мокрой щеке. "Надо же… Оказывается, есть и сочувствующие маглы… пусть даже и бродяги…".
"Просите у Господа - и он услышит вас!!! Рано или поздно…"
Рано или поздно.
На огромном экране под темным зимним небом начиналась трансляция Рождественского обращения магловской королевы. Из репродукторов доносились последние аккорды рождественских песен. Она медленно отошла от столба, и пошла вниз по улице, чтобы свернуть с неё в проулок, ведущий в волшебный Лондон.
