Глава 1Название: «Как правильно расстаться»
Автор: Melancholy
Бета/гамма: Lavanda_ha
Рейтинг: PG
Тип: гет
Пейринг: Дин Томас/Лаванда Браун, Дин Томас/Падма Патил, Кормак МакЛагген/Лаванда Браун
Жанр: роман
Аннотация: виньетка, очередная встреча Дина и Лаванды.
Отказ: Ничего не мое.
Комментарий: написано на Фест редких пейрингов «I Believe»
Статус: закончен.
***
— Все плохо, — говорит Лаванда, ставя на столик локти. — Все плохо, и я больше не хочу тебя видеть.
Перед ней чашка кофе, перед Дином — стакан с газировкой.
Перед ней тарелка с салатом, перед ним — гамбургер.
У нее волосы уложены волосок к волоску — несмотря на то, что девять утра и суббота — а у него на майке пятно.
По-ка-за-тель-но.
И Лаванду все равно к нему тянет: магнитом, как стрелку к северу на дурацких компасах, которые она никогда не понимала.
А Дин — он ведь магглорожденный, он знает все о компасах — должен — у него есть семья, как и у Лаванды, которая — дурная и взбалмошная, и его все равно тоже — тянет.
— Что опять плохо? — взбалтывает он газировку соломинкой и выдергивает из бургера кругляш огурца. — Кормак узнал?
Лаванда фыркает и отворачивается, обхватывая себя руками.
— Это было бы как раз хорошо, разнообразие какое-то, — смеется она и складывает салфетку в треугольник. — Нет. Просто все — плохо. Надоело и не хочу.
Ручка Дина, как и его бумаги, валяются на столе рядом с солонкой. Лаванда берет ручку, щелкает ею пару раз, удивляясь смекалке магглов, и начинает рисовать узоры на клетчатой салфетке.
— Тебе надоело? — огрызается Дин недоверчиво. — Да это мне — по горло! Браун, послуш…
— МакЛагген, — поправляет Лаванда, и Дин закатывает глаза — велика разница, все та же Лаванда разлива Хогвартских времен.
— Ладно, — кивает он широко. — МакЛагген. Лаванда. Только давай не как обычно? Решила — так решила.
— А ты решил? — приподнимает брови Лаванда.
У нее тонкие брови, тонкие губы, она сама — тонкая, неуловимая.
Но что хуже всего — она расставляет приманки будь здоров. Дин вот попался в сети, как глупая рыбешка, не выберется теперь, кажется.
— Уверен, — говорит он после секундного замешательства. — Если ты уверена.
У них всегда так: каждый отказывается, делает шаг назад и в сторону, возвращается к семье. Каждый гребаный раз Лаванда рыдает в ванной — она любит трагедии, знаете ли, — и обещает, что на этом все. Она станет примерной женой не только на словах, но и на деле. Будет уделять время Кормаку, потому что — он ведь хороший, он ведь дурак, слепец, доверяет ей безоговорочно, ну вот зачем?
А Дин — Дин заявляется домой с цветами, с подарками для дочери, от него разит Лавандой и очень много — чувством вины, но он перебивает аромат — вонь измены — ее духов своими улыбками, шутками, объятиями, Падма думает — он лучше всех.
Лаванда пьет с ней чай по пятницам в четыре, надевает лучшие блузки и улыбается так, что щеки болят.
Дин играет с Кормаком в квиддич по субботам, и все так идеально в их дружбе семьями, что Падма шутит — Флора и Джейсон поженятся, как пить дать поженятся!
Лаванду в этот момент как ветром сдувает.
— Не уверена, — шипит Лаванда. — С тобой я ни в чем не уверена. Мерлин, Томас, я тебя Не. На. Ви. Жу.
Она произносит каждый слог как отдельное слово, и Дин собирает его целиком как паззл, по кусочкам.
Они с Флорой любят собирать паззлы. Вот есть у них один единорог, которого никак не удается закончить. Дин надеется доделать все до тех пор, пока Флоре не стукнет одиннадцать, и не придется отпускать ее в Хогвартс. И плевать, что еще пять лет — Дин неумеха, а Флора маленькая, очень, ну как Дин ее отпустит?
Хотя, может, это у Дина страшное маггловское слово «патология » — не умеет он никого отпускать. Вон, даже Лаванду и то не может.
Хотя должен же, еще как.
— Поздравляю, — бормочет он. — Еще открытия?
Лаванда надувает губы как ребенок и отворачивается.
— Если ты меня ненавидишь, то точно пора прекращать, — замечает благоразумно Дин, и Лаванда искоса смотрит на него:
— Я тебе надоела?
Вот вам, пожалуйста, — у Лаванды «тролль» по логике, одно ее высказывание не вяжется с другим, у нее перепады настроения и напряжения в мозгах. Дин иногда думает, что она их отключает, вот просто чтобы легче жилось.
Но это, конечно, Лаванда только потому, что легче. Ооо, Лаванда умеет избегать неприятных для себя ситуаций, мастерски притворяясь невинным ангелочком.
— Нет, — выдыхает он, делая глоток из своего стакана и забивая на соломинку. — Ты мне не надоела, Браун.
— Но ты хочешь вернуться к Падме? — уточняет Лаванда.
— А ты к Кормаку? — парирует Дин.
Как будто они уходили.
Повисает тишина. Официант лавирует между столиками с подносом, заполненным грязной посудой, и Лаванда на секундочку так мстительно представляет, как он обрушивает все эти миски с недоеденным супом Дину на голову. Вот просто — чтобы не был таким умным и занудным.
Ничего такого, ясное дело, не происходит, и официант скрывается за дверьми кухни.
Лаванда вздыхает и пьет холодный кофе. Салфетка перед ней украшена узорами и цветочками. Сердечек только не хватает, привет безумному шестому курсу.
— Не хочу я к Кормаку, — кривится она. — И к тебе не хочу.
А это вот — неправда. Она хочет к Дину, еще как! Хочет целовать его, хочет, чтобы он целовал ее, чтобы обнимал, чтобы толкал на постель, нависая сверху, чтобы…
— Ничего не хочу, — хмуро объявляет она и машет рукой, подзывая официанта — другого, не того, что ее личный воображаемый мститель. — Мне бокал полусладкого белого. Спасибо.
Официант бесшумно исчезает.
— Решила напиться и дать мне воспользоваться моментом? — спрашивает Дин. — Ну-ну, Браун.
Она его даже не поправляет.
Лаванда, знаете ли, идеальная жена. Немного рассеянная, конечно, но все равно очень хорошая. Она всегда все согласует с Кормаком, на ужин подаются его любимые блюда, спальня украшена так, чтобы нравилось ему. И Лаванда даже читает скучный раздел про квиддич в «Пророке» и интересуется карьерой мужа, сколько может.
Она всегда рада его гостям, всегда приветлива и улыбчива. Кормак ни в чем не знает отказа, она выполнит любую его просьбу и прихоть.
Да, Лаванда действительно примерная жена — за исключением того факта, что изменяет ему.
Но это так, мелочи, промашка, осечка.
У Лаванды болит голова, а официанта все нет.
— Мечтай, — сообщает она Дину и перечеркивает все нарисованное. — Нам действительно надо расстаться, Дин. Мне очень жаль.
— Тебе не жаль, — вздыхает Дин. — Кому ты врешь?
Да уж, кому? Дин знает ее как облупленную, как свои пять пальцев. Лаванда перед ним — вся, как на ладони. Бери-изучай-не хочу.
Лаванду это бесит, Дину все равно.
Наверное.
Мерлин, да как она вообще в это ввязалась!
— Мисс, ваше вино.
Лаванда отодвигает локоть, давая официанту поставить бокал, и опускает уголки губ — ну правда, надутый на весь мир ребенок.
И не поверишь, что ей уже почти тридцать.
Дин и не верит. Что ему самому столько же — тоже. Да война была еще вчера, о чем вы…
Кажется, это и зовут старостью.
Или нет, кризисом средних лет. Все, как по списку: даже супружеская измена есть.
Дин вычитал про кризис в журналах Падмы. Она любит журналы и любит Дина.
Дин любит встречи с Лавандой, жирная точка. Больше ничего он в ней не любит, это просто — похоть, желание, зовите как хотите.
— Ладно, — хмурится он. — Тогда все, хватит. Будем жить как раньше.
Беда в том, что он это раньше не помнит. Складывается жуткое ощущение, что Лаванда в его жизни была всегда: чокнутая, ненормальная Лаванда со сладкими губами и податливым телом. Как он жил без нее?
Хуже — как будет жить без нее?
Вот вам — замкнутый круг, без выходов и лазеек.
Его тянет к Лаванде, всегда тянет: на работе, до их встреч, после их встреч. Хочется поцеловать ее, прижать к себе, вдохнуть медовый запах волос.
Еще лучше — аппарировать в мотель, снять номер на целые сутки и забыть об окружающем мире. Любить Лаванду, медленно, осторожно, потом — быстро, так, чтобы кровь сразу в голову. И снова медленно-быстро-медленно.
Как угодно, главное, что она — его.
— Тогда действительно все, — улыбается Лаванда и залпом выпивает вино.
Она морщится, как ребенок, которому подсунули лимонный сок вместо газировки, и шипит:
— Мне пора, Дин, не провожай.
И не двигается с места.
— Ладно, тогда я тоже пойду, — соглашается Дин и остается сидеть за столом.
Они молчат, официант показывает престарелой паре их столик, и это молчание — от него тошно.
Лаванда закрывает глаза и прячет лицо в ладонях.
— Прости меня, — говорит она. — Это все я начала.
— Я и сам хорош, — неловко бормочет Дин.
Технически — начала она, с поцелуя.
Фактически — начал он, с взглядов.
Кто их, дураков, разберет?
Ощущение пустоты поселяется где-то внутри, и Дину неловко, и стыдно, и плохо, словно он голый перед толпой.
Он трет ладонью затылок и говорит Лаванде:
— Я буду скучать.
Вырывается само собой, он не хотел, но — вот.
У Лаванды дрожит нижняя губа, но она смеется:
— Так и поверила.
Она выводит еще завитушку на изрисованной салфетке с таким довольным лицом, словно завершила картинку, над которой работала много лет, и поднимается из-за стола. Берет в руки плащ, протягивает Дину руку и официальным тоном говорит:
— До встречи.
Дин следит за ней взглядом, пока она не выходит из ресторана. А потом сидит за столом, глупо рассматривая пейзаж за окном так долго, что официант подходит и, извинившись, начинает убирать посуду.
— Простите, сэр, — говорит он вдруг. — Ваша подруга оставила записку. Что мне с ней сделать?
— Это не записка, — отмахивается Дин, не оборачиваясь. — Почеркушки. Выкидывайте.
— Да, сэр, разумеется, но… — неловко говорит официант. — Но тут написано что-то. Не хотите все-таки взглянуть?
Дин, вздохнув, забирает несчастную салфетку из его рук и вглядывается в россыпь цветочков и узоров на ней.
И читает «завтра, в три, мотель «Нормандия»».
