Глава 1Кто знает, что это за мука, когда твои родители пожизненно должны пребывать в Святом Мунго? Кто, скажите мне, представляет себе, что это такое — ходить к ним в больницу только на каникулах, видеть их серые, почти безжизненные глаза, смотрящие на тебя,но не узнающие? И кто после этого, как не я, должен ненавидеть Беллатрису за то, что она довела их до такого состояния?
Душевнобольные.
Этот диагноз выгрызает меня изнутри, и я еще сильнее сжимаю красный праздничный фантик, подаренный мамой.
— Невилл, это мы!
Только не это. Уизли — это катастрофа планетарного масштаба. Если он здесь, то здесь Гермиона и Гарри. Гарри Поттер. Мальчик-Который-Выжил. Вот кто действительно меня понимает. Его родителей убили, и у него нет возможности хотя бы изредка видеть их, касаться их блеклой, потрескавшейся, морщинистой кожи… и желать им скорейшего выздоровления.
Их нет. И они не вернутся.
Если бы бабушка не начала со всеми знакомиться, инцидент был бы, несомненно, исчерпан, но фортуна сегодня определенно решила повернуться ко мне местом, которое так часто вызывает огорчение.
— Что я слышу, мой мальчик! Ты не рассказал друзьям о родителях?
На глаза наворачиваются слезы. Хочется просто взвыть. Почему все не могут не говорить об этом?
— Тут нечего стыдиться. Ты должен гордиться ими, Невилл, гордиться! Не для того они пожертвовали своим душевным и физическим здоровьем, чтобы их стыдился собственный сын!
— Я не стыжусь — невнятно бормочу я. Взгляд сам собой опускается на белый, идеально чистый пол. Я не хочу ни на кого смотреть, я просто хочу, чтобы этот кошмар закончился!
Торопливое бурчание бабушки резко обрывается. Я невольно вскидываю голову, чтобы рассмотреть то, что заставило эту женщину замолчать.
Это была она, незаметно подошедшая к нам в ночной рубашке, исхудавшая и состарившаяся с большими глазами и редкими жидкими волосами, тусклыми и седеющими — моя мама.
Это слово застревает в горле плотным нерассасывающимся комком, от которого становится трудно дышать и хочется просто упасть на пол и рыдать, как если бы здесь было полчище дементоров.
Её сухая, как у мумии, рука протягивает мне пустую обертку от «Лучшей взрывающейся жевательной резинки Друбблс»
— Это прелесть, дорогая, — говорит бабушка наигранно веселым голосом, а мне остается только сказать: «Спасибо, мама.»
Что же вы не смеётесь, а? Это же чертовски смешно!
Бабушка тянет меня к выходу из палаты, у которого…
— Я что, зря учился писать письменными буквами?
Локхарт, как всегда, в своем репертуаре. Похоже, заклятие забвения, которое этот смазливый придурок умудрился наслать сам на себя не сильно повлияло на его самолюбие.
— Берите, берите! А я еще потом вам подпишу! Как же приятно, когда к тебе приходят поклонники!
Бабушка с гордым видом проходит мимо этого помешанного, волоча меня за собой, как вдруг…
— Мы не встречались с вами раньше?
Вздрагиваю и невольно останавливаюсь — окрик Локхарта обращён именно ко мне. Как же, встречались, третье Рождество подряд видимся, но раньше он никогда не обращал на меня внимания.
— Мне кажется, я видел вас когда-то очень-очень давно, — с неизменно ослепительной улыбкой вещает счастливый Гилдерой. — Хотя, конечно, я могу ошибаться, но, знаете…
Дальше я уже не слушаю его. Мне внезапно становится больно. Так больно, как еще не было за этот вечер. Я не смотрю на Локхарта, я снова устремляю взгляд в этот ненавистный белый пол и кусаю губы, чтобы не разрыдаться, как девчонка. Не от этого человека я хотел слышать такие слова, не от забытой знаменитости, а от собственных родителей. Но они вряд ли когда-то скажут что-то вразумительное. Ох, а ведь они почти в таком же положении, как Гилдерой — их объединяет абсолютная потеря памяти. И в то же время различие между многократным круциатусом и заклятием забвения, пусть даже сильным, огромное, и у Локхарта еще есть шанс. Есть… А у моих родителей нет… Я ловлю себя на том, что с ненавистью думаю, что это нечестно. Пусть эти мысли трижды неправильны, эгоистичны, но это нечестно, черт возьми, нет!
— Вот, возьмите, пожалуйста! И обязательно приходите ко мне еще, я буду так рад!
Слова доносятся откуда-то издалека, я чувствую ощутимый тычок в плечо и слышу голос бабушки: «Невилл, возьми и поблагодари сейчас же! Это невежливо». Поднимаю голову: сияющий белозубый Гилдерой протягивает мне чертов автограф. Нехотя беру бумажку из его пальцев и мямлю «спасибо». А другая рука в это время еще крепче сжимает фантик, подаренный мамой.
Около урны бабушка приказывает мне избавиться от обертки, но я незаметно бережно кладу ее в карман. Кто бы там что не говорил, я считаю, что это самый лучший подарок на Рождество. И я с радостью отдал бы пачку автографов Локхарта за еще хотя бы несколько таких подарков от мамы.
