Глава 1- Никакого волшебства! - возвестила Флегма, едва только я вошла в кухню, зевая и прикрывая рот рукой с зажатой в ней волшебной палочкой.
- Как это? - опешила я, от удивления даже не дозевав до конца. - Как тогда мы будем готовить?
Флер серебристо засмеялась (а я куда менее мелодично заскрежетала зубами) и воскликнула:
- Maman считает, что кулинарные чары ф’ганцузской кухне только в’гедят, - пропела она. - К’гем-б’гюле - это ведь не какая-нибудь там овсианка или яичница с jambon, - она презрительно махнула рукой в сторону вышеуказанных блюд, аппетитно благоухавших на кухонном столе в ожидании остальных членов семьи под мрачным взглядом матушки, для которой одного присутствия Флегмы в одной с ней комнате обычно было достаточно для прилива сильнейшего неудовольствия.
Ничего не ответив, я плюхнулась на стул и пододвинула к себе тарелку с незаслуженно оскорбленной овсянкой. М-м-м, даже эту гадость мама умеет приготовить так, что пальчики оближешь и едва не откусишь! Я блаженно облизнула ложку и, добавляя в овсянку джем, победоносно взглянула на Флегму, деловито раскладывавшую на рабочем столе всевозможные кастрюльки и мисочки. Да даже каша английская и то вкусная, что бы там она ни говорила!
Флегма поймала мой взгляд.
- У нас в Ша’гмбатон, - тут же завела она свою песню, - на завт’гак подавали восхитительные к’гуассаны, с пылу с жару, и к ним - целых двадцать видов джема! Особенно вкусным был манда’гиновый, с цветками бузины и...
В этот момент в кухню вошла Гермиона, а следом за ней - оживленно говорящие о чем-то Гарри и Рон, и Флегме пришлось прервать лекцию о гастрономических изысках своей родины.
Однако завтрак пролетел удручающе быстро, и едва только Рон положил в опустошенную тарелку свою ложку, как Флегма немедленно вытолкала всех, включая и маму, из кухни, заявив, что мы будем готовить «один petit сю’гп’гиз для ‘Арри».
«‘Арри» посмотрел на нас с озадаченно-приятным удивлением, и от накатившего на меня смущающего отчаяния мне до ужаса захотелось вцепиться себе - а лучше Флегме - в волосы. Этот его взгляд как будто вернул меня назад, в мою жалкую одиннадцатилетнюю серую шкурку, когда я и рта раскрыть в его присутствии не смела, боясь, что если раскрою, то тут же выложу ему все, чем полнилась моя бестолковая рыжая голова...
Решительно поднявшись из-за стола, я подошла к ожидавшему меня ряду кастрюль и тарелок и деревянным голосом спросила:
- Ну?
Флегма отбросила за спину распущенные волосы, которые не сочла нужным как-нибудь подобрать даже на время готовки, и повелела, придвинув ко мне тарелку с нагромождением каких-то скрюченных черных стручков, похожих на ядовитую тентакулу:
- Выск’геби семена!
Я с сомнением оглядела непрезентабельные стручки, но спорить не стала и, послушно взяв нож, принялась выскребать из них черную кашицу крошечных зернышек. Кашица благоухала сказочно. Заканчивая с третьим стручком, я поймала себя на мысли, что вдыхаю этот запах глубоко и медленно и даже улыбаюсь несмотря на то, что совсем рядом Флегма помешивает в объемистой кастрюле сливки и самозабвенно разглагольствует о свадебном торте, который ее
papa заказал якобы у самого гениального кондитера в самом Париже. Наверное, Амортенция для меня теперь всегда будет пахнуть именно так. Надо будет не забыть спросить у Гермионы, как же называется эта вкусная тентакула.
- А, чудесно, тепе’гь высыпай их сюда, - приказала Флегма, посмотрев, как у нас со стручками идут дела, и кивнула на кастрюлю со сливками. Взяв двумя пальцами половинку одного из освежеванных мною стручков, она поднесла его к носу и с блаженной улыбкой вдохнула сладкий аромат. - М-м-м, magnifique...
Чтобы выместить раздражение, я с удвоенной энергией заскребла ножом по разделочной доске, счищая с нее черные зернышки. Можно подумать, перед ней отверзлись врата рая - с таким восторгом она сказала это свое «манифик»! Я еще никогда не встречала человека, который вот так бы лучился неизъяснимой радостью от каждой ерунды. Ну да, так она ведь и не человек...
Флегма как будто прочитала мои мысли.
- Моя grand-maman Этелинда - она была вейла! - всегда говорила, что вкусное блюдо куда могущественнее любого п’гиво’готного зелья. Что одной к’гасоты не достаточно, - сказала она, любуюсь своим отражением в сверкающем боку кастрюли со сливками, - и что для к’гасоты обязательно нужно соде’гжание. А что может быть лучшим соде’гжанием, чем вкусная еда? - тут она подмигнула мне, а я, сердито глядя на нее, упустила ложку в кастрюлю с уже успевшими сильно нагреться сливками, откуда ее пришлось извлекать с помощью манящих чар.
- Не забывай помешивать, - распоряжалась Флегма, расхаживая по кухне, как профессор перед классной доской. - Не то может приго’геть. Не так быст’го, оно же расплескается! И следи, чтобы огонь был не слишком сильный: нужно, чтобы сливки закипели, но не кипятить их.
Фыркнув, я непонимающе уставилась на нее.
- Это как так: кипятить, но при этом не кипятить?
Флегма только плечами пожала и, призвав меня к порядку, властно указала мне на кастрюлю и велела не отвлекаться.
И пошло: то убавь огонь, то прибавь, мешай то медленнее, то быстрее, то по часовой стрелке, то против, и не приведи Мерлин не допусти появления ни единого пузырька. Проникаясь к пресловутому французскому кушанью все большей антипатией, я исполняла эти приказания и думала, что в следующем году буду у профессора Снегга лучшей ученицей - у французских десертов оказалось на удивление много общего с зельеварением.
- Замечательно! - провозгласила Флегма, подойдя и заглянув мне через плечо и взмахом волшебной палочки погасив под кастрюлей огонь. - Пускай остывает, а мы пока займемся желтками.
С этими словами она снова взмахнула палочкой, и десяток свежих яиц перелетел из корзинки на столе в раковину, попутно едва не врезавшись мне в лоб.
- Желтки сюда, - Флегма придвинула ко мне миску с сахаром, - а белки можно вылить.
С этими словами она порхнула к буфету и принялась вынимать из него неглубокие круглые плошки, в которых, видимо, «petit сю’гп’гизу» предстояло отправиться в духовку.
- Знаешь, мне было так ст’гашно, когда меня выбрали на Ту’гнир т’гех волшебников... - вдруг заговорила Флегма.
Я снова пренебрежительно фыркнула. Ну да, а вдруг бы дракон спалил ей волосы, или гриндилоу бы поломали маникюр? Как уж тут не испугаться!
- Думала: а что, если я не сп’гавлюсь, не выполню ни одного задания? Тогда все будут считать меня ду’гочкой, безмозглой куклой, кото’гая только глазками хлопать умеет? - она рассмеялась, снова тряхнув головой, так что солнечный свет заиграл в ее волосах серебряными переливами. - Не пове’гишь, но я боялась этого намного больше,чем ст’гашного злобного д’гакона!..
Я вдруг обнаружила, что уже пятый желток вылила в раковину, а белок старательно перелила в миску с сахаром. Пришлось начинать сначала.
- Я была жуткой т’гусихой, - с какой-то новой, мечтательной улыбкой сказала Флегма. - А теперь... - она задумчиво посмотрела на свою левую руку, и я, разбивая последнее яйцо мимо раковины, без труда догадалась, что она думает о кольце, которое следующим летом будет на этой руке красоваться. - Теперь я смелая.
Тут она снова засмеялась, а затем неожиданно крепко-крепко меня обняла, и прежде, чем я успела издать хоть звук, воскликнула, мгновенно вернувшись к прежнему тону и сунув мне в руки миску со злополучными желтками:
- Пе’гемешивай осто’гожно, чтобы не об’газовалась пена.
Я перемешивала. И снова перемешивала. А потом снова. А потом мы добавили сливки, и я снова их перемешивала, пока рука не заболела. Но когда я уже почти окончательно раскаялась в своем глупом и неосмотрительно озвученном в присутствии Флегмы желании приготовить «что-нибудь вкусное» на день рождения Гарри, та объявила, что помешивание можно прекратить (даже Невилл на уроках зельеварения так не радовался этой фразе, как я - на кухне собственного дома). Мы осторожно разлили кремовую смесь по круглым формочкам, поставили их в полном горячей воды поддоне в духовку, после чего еще минут десять под чутким руководством Флер... то есть Флегмы я пыталась добиться от огня в духовке должной температуры, а потом еще не меньше часа караулила купающиеся на водяной бане плошки, высматривая малейшие признаки недопустимых пузырьков и пены с сосредоточенной въедливостью Филча, отыскивающего следы дисциплинарных преступлений в хогвартсских коридорах. А потом плошки с волшебным образом загустевшими сливками отправились остывать в холодильник, и я на несколько часов получила свободу от собственной кулинарной инициативы и достаточно времени для того, чтобы вернуть себе спокойную уверенность в cебе, подкошенную происшествием за завтраком.
Вечером же, когда после сытнейшего обеда и приготовленного мамой роскошного торта очередь дошла и до плода наших с Флегмой стараний, выяснилось, что кулинарные муки еще не кончились: десерт надлежало еще и покрыть карамелью. Когда я вошла в кухню, то обнаружила француженку колдующей (в переносном смысле - ведь магия и французская кухня есть вещи несовместимые!) над стройным рядом выстроенных на подаренном тетушкой Мюриэль подносе плошек, держа в одной руке сахарницу, а в другой... бутылку рома.
- Что это ты делаешь? - ужаснулась я, но Флегма, посыпав сахаром содержимое последней плошки, осторожно полила его ромом и вручила мне поднос.
- Flambée! - непонятно воскликнула она. - Нужно будет это поджечь прежде, чем есть!
Что мне оставалось? Не идти же на попятный - в конце концов, не зря ведь Шляпа определила меня в Гриффиндор! И я покорно понесла поднос в сад, где за столом, под сенью нарядно украшенных Гермионой яблоневых ветвей, сидел именинник... Флегма многословно поведала всем собравшимся о том, какая я талантливая ученица и какой великолепный кулинар, и когда я, собравшись с духом и пропустив мимо ушей тихую (не дай бог услышит мама!) шуточку Джорджа о том, что французский поцелуй был бы подарком куда лучше, чем французский десерт, протянула Гарри самую красиво получившуюся порцию, то услышала в его «спасибо» совершенно искреннюю, даже польщенную благодарность. Глупо признаться, но с самого утра я боялась, что снова почувствую в нем ту же смущенно-раздраженную отстраненность, какую я вызывала в нем глупыми самодельными открытками и валентинками в своем бестолковом, нестерпимо-одиноком несмотря на всех сидевших сейчас за столом людей детстве.
Вспомнив указание Флегмы поджечь сахар, я вдруг обнаружила, что забыла специально для этого приготовленные длинные спички.
Нужно было быстренько сбегать за ними на кухню, но это ни с того ни с сего показалось мне ужасно глупым, и, не успев даже толком понять, что я делаю, я коснулась волшебной палочкой края формочки и под протестующий вскрик Флегмы сказала:
- Инсендио!
Пламя взвилось над нежно-кремовой поверхностью десерта так внезапно и высоко, как будто тот был полит не ромом, а по меньшей мере бензином из тщательно спрятанной папой канистры, замаскированной в старом сарае под лейку. Я в ужасе отдернула руку с едва не вспыхнувшей палочкой и ощутила в воздухе явственный запах паленых волос. Моей неудачно вылезшей из-под ободка пряди и челке именинника немного не повезло...
- Ого! - потрясенно воскликнул Гарри, вытерев с очков копоть и, поймав мой взгляд, неожиданно сказал: - Похоже на тебя!..
От этих слов я отчаянно пожалела, что не сгорела в пламени злополучного десерта. И тут он договорил:
- Такое же... потрясающее.
- И вкусное, между прочим, - немедленно подхватила Гермиона и, встретившись со мной глазами, улыбнулась так радостно, как будто я только что выиграла всеанглийский кулинарный конкурс. А у меня в душе как будто заполыхали десятки таких вот flambée - так мне стало светло, тепло и пугающе здорово.
Поздно вечером, когда все уже расходились спать, а я помогала маме убирать со стола, мы с Флегмой столкнулись в дверях кухни. И я не успела себя остановить, когда вдруг открыла рот и выпалила:
- Спасибо... Флер!
И порадовалась, что не успела.
