Доброе утро

Глава 1

Гермиона готовит завтрак. Снимает с плиты блестящую кастрюльку с кофе и осторожно разливает его по чашкам; ловким движением встряхивает в сковороде яичницу с беконом. Горкой выкладывает тосты на большое блюдо с красно-золотой каемкой. Раскладывает – как всегда, в идеальном порядке – ложки и вилки. Проводит ладонью по отполированной поверхности стола, стряхивая не заметные глазу пылинки и крошки.
Гермиона стягивает клетчатый фартук и вешает его на крючок у двери. Смотрится в зеркало, поправляет каштановые локоны, выбившиеся из аккуратного пучка. Устало проводит ладонью по разгоряченному лицу. Садится у стола.
- Доброе утро, - говорит Гермиона, когда в кухне появляется Рон.
Он кажется чуть хмурым, усталым, будто вовсе не прекрасное субботнее утро на дворе, а вечер тяжелого рабочего дня. Гермиона неуверенно целует его в щеку – он в ответ приобнимает ее за талию. Усаживается рядом.
Окно открыто; и в кухню залихватски врывается весенний ветер. Он волной пробегает по светлым занавескам, смешивает парящие в воздухе крошечные золотые пылинки и напоследок тревожит букетик полевых цветов на подоконнике.
Кончиком пальца Рон обводит краешек кружки. Кофе дымится; Рон тихо дует на него. Гермиона хмурится – опять ничего не ест.
Рон притягивает к себе газету и лениво разворачивает ее.
- Может, все-таки поешь? – неуверенно спрашивает Гермиона.
Молчание. Рон погружается в чтение. Маленькие черные буквы говорят с ним о контрабандном ввозе ковров-самолетов, о жестоком убийстве в Косом переулке, о переговорах насчет Турнира трех волшебников в Дурмстранге; маленькие черные буквы кажутся Рону более значимыми, чем слова его жены.
- Ты бы поел, Рон, - Гермиона дотрагивается до его руки. – Тебе нужны силы. Ты разве забыл? Сегодня суббота...
Суббота. Рон ненавидит этот день недели. Каждая суббота – пытка для него и для Гермионы.
«И для Гарри», - подсказывает тихий голос. Рон соглашается и с силой сдавливает ладонями виски, словно ему хочется прогнать из головы невеселые мысли.
Гарри сошел с ума. Гарри лежит в больнице Святого Мунго.
Каждую субботу Рон и Гермиона стоят у его палаты. Друг на друга они не смотрят: Рон то и дело косится на часы, Гермиона отстраненно глядит перед собой. Вокруг слышатся обрывки чьих-то разговоров; мимо снуют целители в лимонно-желтых халатах, пациенты и их родные. Они кажутся бесформенными пятнами; они привычная, необходимая часть окружающего. Наконец часы бьют одиннадцать. От неожиданности Гермиона вздрагивает. Помедлив полсекунды, толкает дверь.
Кровать Гарри – у окна. Он лежит и смотрит в небо; руки вытянуты по швам, черные всклокоченные волосы ярко контрастируют с белой больничной наволочкой. Когда Гермиона окликает его по имени, он оборачивается.
Рона и Гермиону Гарри узнает. Только никак не возьмет в толк, что они женаты, и все еще удивляется, что у них двое детей.
Гарри спускает на пол ноги в несерьезной полосатой пижаме. Или прислоняется к белой холодной стене, обняв руками колени. Гермиона садится на краешек кровати, а Рон устраивается поодаль, наколдовав себе стул.
«Как ты себя чувствуешь?» - каждый раз спрашивает Гермиона. На Гарри она старается не смотреть. Он выглядит абсолютно нормальным, только кажется, что он смертельно устал.
«Я? Хорошо», - слегка удивляется Гарри. Иногда он рассказывает, что ему снилось. Чаще всего это Хогвартс – так думает Гермиона, когда Гарри рассказывает о большом каменном доме с тысячей башенок. Или огромная змея с красными глазами. «Увидела, что я иду, и стала меня душить, - поясняет Гарри. – Противно. Склизко. Как будто вокруг шеи оборачивают резиновый шланг».
Гарри говорит вполголоса, спокойно и размеренно, но потом вдруг сбивается на крик. Он рвется к окну и тяжело дышит; его зубы плотно сжаты, глаза смотрят жадно и неистово. Он уверяет: «Полечу! Я же летал раньше!».
Гермиона вздыхает и мягко говорит: «Гарри, это невозможно». А Рон выходит из палаты позвать дежурных целителей.
Пока Рона нет в комнате, гнев Гарри сменяется волнением. Он хватает Гермиону за руку и голосом, в котором отчетливо слышится мольба, рассказывает ей о белобородом старике с яркими голубыми глазами. Его Гарри видит всякий раз, когда засыпает; а иногда старик и вовсе не отходит от него.
«Только Рону ни слова, - яростно шепчет Гарри. – Это снова тот старик, Гермиона. Просит меня убить кого-нибудь. Ты ведь не расскажешь Рону? Просит убить кого-нибудь...».
Рон открывает дверь палаты и высвобождает из пальцев Гарри гермионино запястье. «Я посижу с ним, - тяжело говорит Рон. – А ты погуляй пока, хорошо?»
Гермиона послушно выходит из палаты. Она два раза пересекает коридор, стараясь не обращать ни на кого внимания, а потом заходит в кабинет целителя Сметвика. Всякий раз она задает ему один и тот же вопрос: есть ли надежда?
«Надежды на полное выздоровление нет, - устало говорит целитель. – Как и на то, что мы добьемся таких улучшений, которые позволят нам его выписать. Вы же понимаете, после того случая...».
Гермиона все отлично понимает. И кивает, когда в голове мелькают обрывки воспоминаний: битое стекло, дикие глаза Гарри, его горячие руки на ее шее, ожегшая веки вспышка заклятия и глоток упоительного воздуха...
«Вы думаете, он действительно сможет... сможет убить когда-нибудь? – запнувшись, спрашивает Гермиона. – Он опасен?»
Целитель медленно снимает очки и потирает переносицу.
«Боюсь, что да, - говорит он. – Сами понимаете...»
Попрощавшись, Гермиона идет обратно к Рону и Гарри. Рон все так же сидит на стуле и смотрит под ноги; они молчат. Глаза Гарри красные и сухие – и Гермиона боится, не пришлось ли Рону вызывать санитаров с дозой Успокаивающего заклятия.
Гермиона опускается на кровать. Будто бы вспомнив о чем-то, она достает из кармана шоколадную лягушку. Лакомство успело подтаять, и бумажная обертка неприятно липнет к пальцам.
«Шоколадная лягушка, Гарри, - Гермиона изо всех сил старается придать голосу уверенность. – Ты просил принести, помнишь?»
Гарри улыбается, как ребенок, заполучивший желанную игрушку. Его ладонь дрожит, когда Гермиона аккуратно передает ему лягушку. Он с радостным вскриком срывает обертку и вытаскивает вкладыш – картинку с портретом известного мага. И вдруг как-то странно всхлипывает и зарывается в подушку лицом.
«Что с ним?» – Гермиона беспокойно глядит на Рона.
Рон двумя пальцами поднимает упавшую карточку и вглядывается в изображение. «Альбус Дамблдор, - читает он. – Видишь, его портреты так и не убрали из карточек в шоколадных лягушках».
- Мне осточертело это, слышишь? – Рон бьет кулаком по столу; Гермиона поднимает на него испуганные глаза.
- Рон...
- У меня сил больше нет, понимаешь? Мы торчим у него каждую субботу, мы выслушиваем все, что он несет, мы покупаем эти «чудодейственные» лекарства – зачем, Гермиона? Он безнадежен. Ни я, ни ты – никто не сможет ничего изменить.
- Рон, ты ведь так не думаешь, правда? – голос Гермионы дрожит, она готова заплакать. – Еще есть шансы на выздоровление...
- А как же мы с тобой, Гермиона? – Рон словно не слышит ее последних слов. – У нас семья, дети, твой чертов кот, в конце концов! У нас своя жизнь, слышишь? Мы не можем позволить ему испортить все это...
Она уже плачет, но Рон все не успокаивается.
- Ты можешь назвать мне хоть одну причину, по которой мы должны снова быть там сегодня?
Гермиона глубоко вздыхает. Говорит твердо:
- Могу. Серьезно, я могу, Рон. Кроме нас, у него никого нет.
И Рон стухает.
Сегодняшнее утро ничем не отличается от сотни предыдущих. За окном загорается новый день. Стынет на столе завтрак. Гермиона снова плачет.
В нескольких милях отсюда Гарри Поттер лежит на больничной кровати и отрешенно смотрит в окно.
И Рон говорит:
- Завяжи мне галстук, Гермиона. Не хочу, чтобы маглы снова пялились на меня, когда мы будем идти к Мунго.