Потому что ты мне веришь

Глава 1

Моё терпение на исходе. Уже без четверти двенадцать, а Пэнси всё ещё не спешит покинуть гостиную, развалившись на соседнем диване со свежим выпуском «Ежедневного пророка» в руках. Я рассеянно пробегаю глазами по строчкам «Зельеварения» за шестой курс, чувствуя себя заражённым грейнджеровской привычкой читать все учебники наперёд.

Без десяти. Я наконец решаюсь на крайние меры – встаю на ноги, умильно потягиваюсь и подхожу к Пэнс. Она сворачивает газету и поднимает на меня глаза. Сказать по правде, мне её немного жаль. Но не по причине некой выдуманной безответной любви с привкусом корысти, о которой только и судачат ветренные бездельницы со всех четырёх факультетов. Паркинсон вполне себе самодостаточна и сильна духовно, что позволяет ей всякий раз делать выбор, исходя из собственных желаний. Мерлин, как же хочется порой откопать какое-нибудь древнее заклинание и втемяшить этим недальновидным пустышкам одну простую истину: Драко Малфой – это огромная и неотъемлемая часть детства Пэнси Паркинсон, а не чистокровный молодой жеребец с доступными ему в ближайшем будущем многомиллионными счетами.

– Уже поздно, а завтра рано вставать, – заботливо отмечаю я, проклиная себя за то, что уже на протяжении полугода вожу за нос лучшую подругу.
– Ты прав, – кивает она, и я галантно провожаю её до самых дверей женской спальни. – Спокойной ночи, Драко.
– И тебе, Пэнс. – Я целую её в подставленную щёку и размеренным шагом спускаюсь по лестнице, призывая всё своё малфоевское хладнокровие, чтобы не сорваться на бег.

Не приведи Господь наставить на неё когда-нибудь волшебную палочку, но война – есть война. Я сделал свой выбор.

Останавливаюсь у выхода из гостиной и прислушиваюсь: кто-то включил воду в душевой – Пэнси ничего не заподозрила, можно смело выходить.

Бесшумно, словно василиск, скольжу по коридорам и замедляю шаг у подножья винтовой лестницы, ведущей на Астрономическую башню. Гермиона пришла только что и ждёт меня наверху. Я закрываю глаза, наслаждаясь еле уловимым ароматом её духов: жасмин в сочетании с мятой. Доброта и волевой характер.

Бросаю взгляд на часы, поднимаясь по лестнице – без двух минут полночь. Отдаю должное собственной изворотливости: обитая среди будущих врагов, очень сложно поспевать за бывшими. Однако я здесь, рядом с ней, прижимаюсь грудью к её спине и зарываюсь лицом в распущенные кудри, чтобы ещё раз окунуться в любимый аромат, еженощно подтверждающий мне правильность однажды принятого решения.

Она чуть вздрагивает, когда я прикасаюсь руками к её талии, но не издаёт ни звука, будто бы любое слово, оброненное, пусть даже невесомым шёпотом, способно разрушить хрупкость момента, сотканного из звёздной пыли и лунного света, благословляющего нас на последнюю встречу у закрытых дверей, ведущих в неизвестность.

Наша маленькая традиция встречать вместе новый день, к которой мы оба пришли, не сговариваясь, вновь не нарушена – часы бьют полночь, и я приподнимаю веки, не отрывая подбородка от правого плечика Гермионы.

Вопреки стереотипам, сложившимся обо мне за пять лет, я терпеть не могу холод и сырость, предпочитая снегу зелёную траву. Однако сейчас, скользя взглядом по цветущим предместьям замка, мне до раздирающих глотку криков хочется, чтобы вокруг всё было белым-бело, как тогда, в морозные вечера наших первых свиданий.

Кто-то поднимается по лестнице, намереваясь нарушить наше почти что семейное уединение. По телу Гермионы пробегает волна еле заметного напряжения, а затем сходит на нет. Всё ясно.

– Поттер? – Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, нехотя убирая руки с тёплой девичьей талии.
– Прости, Малфой, я не хотел вам помешать, – слышу я до розовых гоблинов ненавистный мне когда-то голос. Не буду утверждать, что гоблины за полгода успели превратиться в златокрылых фей, однако… – Гермиона, тебя подождать внизу?

А вот это уже слишком.

– Да сними ты эту дементорову тряпку! – начинаю закипать я. Не то, что бы меня до сих пор вводили в состояние ступора подобные магические артефакты, но съязвить, вопреки новому обстоятельству дел, непременно стоит.

Из пустоты выныривает очкастое нечто, ограничиваясь лишь демонстрацией плавающей в пространстве головы. В принципе, я его прекрасно понимаю – шрам виден, а остальное лучше не показывать, дабы не наносить ущерб эстетическим чувствам присутствующих.

– Пижама с развесёлыми медвежатами? – не унимаюсь я, с сожалением признавая про себя тот факт, что такое счастье априори невозможно.

Гермиона отворачивается от меня, и я затихаю, испугавшись, что на этот раз перегнул палку в общении с её ненаглядным Поттером.

– Хорошо, что я застал вас обоих. Удачи тебе, Малфой, и постарайся ещё немного потренироваться в оклюменции до встречи… С ним.

Вся моя минутная блажь мгновенно исчезает, уступив место горечи вспыхивающих в сознании картин пессимистического характера. Я киваю Поттеру и спешу повернуться к нему спиной, вцепившись в края парапета. Мне необходимо всего пару минут, чтобы успокоиться и прийти в себя. Гермионе, кажется, тоже, поэтому я не окликаю её, предоставив возможность проводить взглядом воображаемую фигуру и стоять, не шелохнувшись, пока осторожные шаги окончательно не стихнут.

Проходит некоторое время, и она возвращается ко мне, остановившись в паре шагов. Нам нужно о чём-то разговаривать, поэтому я произношу первое, что приходит в голову:

– Через неделю мне исполнится шестнадцать.

Она лукаво улыбается.

– Утром пятого числа отправлю тебе открытку, подписавшись какой-нибудь… – Мерлин, как же я люблю моменты, когда она хмурится и закусывает нижнюю губу, словно самая деловитая цаца на свете! – Амандой, Фредерикой, Альбертиной… – Вмиг позабыв о леденящих душу тревогах, вновь навеянных предостережениями Поттера, я начинаю посмеиваться, предвкушая занятный спектакль, время от времени устраиваемый моей кареглазой гриффиндоркой. – Аллевтиной, Пондиатрой… – продолжает она.
– Пондиатрой?

Представив себе эту самую Пондиатру, несомненно, чистокровнее, знатнее и напыщеннее всех Малфоев и Блэков вместе взятых, я не выдерживаю и начинаю хохотать, подхватив ухмыляющуюся Гермиону на руки. Боже, эта строгая воспитательница и вправду порой способна поднять из могилы мертвецов, заставляя тех сгибаться пополам от смеха. Вот бы отец обрадовался, перехватив сову с поздравлением. Одно имечко чего стоит!

Моя маленькая девочка.

Мы перестаём дурачиться, и я ставлю её обратно на ноги, не преминув чмокнуть в ухо, а затем усаживаю рядом с собой, чтобы немного передохнуть. Не переставая искренне улыбаться, я поворачиваюсь к ней лицом и замечаю на себе пристальный взгляд широко распахнутых карих глаз. Она вновь залюбовалась мной – я уверен. И мне это нравится. Всякий раз нравится, в отличие от этих вечных томных взглядов, которые на меня бросают безмозглые дурочки в коридорах, Большом зале, уроках и библиотеке. Мне не в чем их винить, кроме как в том, что никто и никогда не будет любить Драко Малфоя сильнее и искреннее, чем Гермиона Грейнджер. И это, к сожалению, вовсе не юношеский максимализм. А, быть может, и к счастью.

– Пондиатра, – ухмыляюсь я, пытаясь навести хотя бы десятую долю порядка, царившего на моей голове ещё четверть часа назад. – Ну, у тебя и фантазия. – А затем замираю. Её прерывистое дыхание, судорожный вздох, немного затравленный взгляд… Всё это в совокупности заставляет меня позабыть о наведении марафета и мысленно послать к дракловой бабушке взлохмаченные светлые вихры, которые меня, по обыкновению, неимоверно раздражают.

Она выглядит сейчас столь трогательно и беспомощно, что я не выдерживаю и прижимаюсь своими губами к её губам, обещая поддержку, даря нежность, забирая боль и предлагая надежду. Я целую её неистово, словно в последний раз. Так сладко, что она впивается своими маленькими пальчиками в мои запястья, обхватив их ладонями. Так волнующе, что мне приходится держать себя в руках, чтобы не сорваться. А ведь я могу.

Как-то раз, ещё в феврале, она случайно обронила, что в женской спальне только и обсуждают мои похождения определённого характера. Тогда я не стал комментировать дефицит серой массы в головах её соседок, будучи уверенным в том, что моё прошлое не должно касаться Гермионы. Помнится, она объяснила мою железную выдержку тем, что я уже, как она изволила выразиться, «нагулялся». Глупенькая. Когда-нибудь я расскажу ей, что был близок только с однокурсницей Дафной и пятиюродной сестрой Вивьен, приехавшей с родителями в мэнор в прошлом году на несколько дней. А ещё она обязательно узнает о том, что по-настоящему близок я был только с ней, всякий раз обмениваясь долгими многозначительными взглядами на уроках или по вечерам в библиотеке.

Прижимаю её к себе ещё сильнее и чувствую, как она дрожит. Мерлин, ко всем прочим радостям ей не хватает только простудиться! Поэтому я снимаю с себя мантию и накрываю ею плечи Гермионы.

– Ты вся дрожишь.

Она с благодарностью во взгляде принимает мою заботу, и я обнимаю её за талию, чтобы придвинуть к себе поближе. Эта ночь выдалась прохладной.

– Поверить не могу, что Дамблдор пошёл на это. И Северус тоже хорош. Поддакивает ему во всём.

Мы обсуждали это раз двести, если не больше. Она тяжело и устало вздыхает, что довольно-таки красноречиво подтверждает мои опасения – поднимать эту тему вновь ей совсем не хочется.

– Дамблдору осталось недолго, ты же знаешь, а Ордену нужны свои люди в ставке Тёмного Лорда, да и Снейпу было бы неплохо выставить палочку вперёд при свидетелях, чтобы ещё раз оправдать угасающее доверие.

Я трижды согласен с ней, однако перед глазами всё ещё стоит седовласый старик с доброй улыбкой на морщинистом лице и лимонными дольками за щекой, как ни в чём ни бывало задорно рассказывающий мне, каким образом я должен буду убить его, спустя год.

Я или Северус.

– Не присылай мне открытку пятого, – вдруг ни с того ни с сего обращаюсь я к ней, дотрагиваясь пальцами до её подбородка. Она смотрит на меня с пониманием, и я чувствую к ней горячую благодарность. – Вечером я получу Метку. В тот день мне будет лучше не думать о тебе.

Она на мгновение задумывается, а затем, не найдя нужных слов, целует меня. И этот внезапный порыв говорит за неё всё то, что она когда-либо хотела сказать, то так и не произнесла.

К сожалению, время работает на кого угодно, но только не на нас. Близится наступление утра, и я встаю, гадая, предоставит ли мне судьба возможность окунуться в задумчивость её карих глаз снова. Или хотя бы однажды.

– Мы увидимся с тобой вновь уже совсем скоро, – начинаю я вслух уговаривать самого себя. – Вслед за весной наступит осень. Там-то мы и встретимся.

Обязательно встретимся, иначе будь она проклята, эта жизнь.

– А как же лето? – резонно задаёт вопрос она, потянувшись к застёжкам мантии, которую я ей одолжил ночью.

Мне не остаётся ничего, кроме как улыбнуться ей, кляня себя за страх, который она ненароком может прочитать в моих глазах.

– Лето мне придётся провести без тебя, а значит – его попросту не будет, – отвечаю я ей как на духу.

Взять себя в руки. Терпеть. Ждать. Быть хладнокровным и надеяться на лучшее.

Потому что ты мне веришь, Гермиона.

Потому что ты мне веришь.


Конец.