Название: «По ту сторону моря»
Авторы: Levian & Melissa
Герои (Пейринг): Чарльз, Эрик
Рейтинг: PG
Размер: мини
Жанр: драма, романс, AU
Тип: преслэш
Дисклеймер: всё принадлежит Марвел и Мэттью Вону
Примечание: написано на X-Men: First Class Non-Kink по заявке «Эрик/Чарльз, R. AU. Чарльза не принимает общество из-за его странности – телепатии. Парень решает покончить со всем и отправляется на берег, давно терроризируемый акулой. Чарльз заходит в воду, приближается зловещий плавник… и оказывается, что не один Чарльз такой странный – он знакомится с Эриком, чья мутация превратила его в быстрого, беспощадного хищника, способного дышать под водой, с плавником на спине и акульим хвостом на манер русалочьего».
Посвящается пятидесятилетнему юбилею бессмертного фильма «Человек-амфибия».
Зажмурившись, Чарльз делает первый шаг в воду.
Холодно, нынешнее лето, дождливое и туманное, совсем не располагает к купаниям, но так надо. Под ногами скользят камушки, колют острыми краями ступни, а между пальцами тут же забивается какая-то водоросль. Бр-р, гадость. Ладно, какая теперь разница…
Передёрнув плечами, Чарльз делает ещё несколько шагов, стараясь ни на что больше не отвлекаться. Так проще, и пусть намокшие штанины тут же липнут к ногам, а сам Чарльз всё сильнее чувствует себя идиотом, он упрямо бредёт вдаль от берега и чуть забирает вправо: все знают, что там дно очень круто уходит вниз, словно скала продавила его своей тяжестью. И ещё все знают, что сейчас слишком поздно для любых прогулок: нормальные люди в это время уже спят. Или укладывают детей, или начинают волноваться, ожидая возвращения припоздавшего супруга или супруги.
Второй половины.
Не давая себе подумать о сегодняшнем вечере и Дженни, Чарльз стискивает зубы и с трудом проходит ещё фут. Вода уже бьётся о грудь, и берег, совсем близкий, в то же время кажется очень далёким.
И, совсем как эта сизая тяжёлая вода, волна паники неожиданно захлёстывает его и почти сбивает с ног. Неожиданно Чарльз в красках представляет себе, как сейчас, вот-вот, ещё несколько футов — и скользкая галька уйдёт у него из-под ног, а вместо неё разверзнется тёмная пропасть, на самом дне которой, как говорят, что-то вроде геены огненной. Он станет барахтаться, глотать море судорожно разеваемым ртом, трепыхаться, как пойманная в сеть рыбёшка, а вода будет давить на грудь и тянуть вниз… Он облизывает посолоневшие губы и нерешительно останавливается, балансируя с волнами в такт, как зачарованная движениями флейты змея. Каким-то шестым чувством (шестым чувством, какая ирония, ха, будто бы у моря тоже есть мысли, которые можно читать!) он узнаёт, что до обрыва осталось всего пара шагов. И в этом понимании есть что-то очень притягательное, такое притягательное, что Чарльз отводит взгляд от маячащих вдоль береговой линии редких огоньков и делает первый из этих двух шагов. Чем раньше, тем быстрее.
И, замерев на секунду от нахлынувшего вместе с холодом ужаса, мысленно называет себя тряпкой, делает и второй, не оставляя больше времени на раздумья и сожаления. Волна наконец накрывает его с головой, и оказывается, что в ней нет ничего похожего на гармонию и вечный покой. Чарльз вскрикивает и машет руками в тщетной попытке удержаться на краю обрыва, но волна уже подхватывает его и тащит в море. Если бы она умела смеяться, она бы сейчас хохотала, и, будь Чарльз чуть менее занят, глотая воздух напополам с водой, он бы согласился с ней: глупый человек пришёл к ней сам, она лишь берёт то, что ей предложили. И, как с отчаяньем решает Чарльз, ей плевать, что он уже передумал.
Вдруг что-то касается его колена. Нет, хватает его за колено!
Чарльз орёт, чудом высунув голову из воды, и дёргает ногой. На языке вертится возмущённый возглас, что так нечестно, что ещё и обвивать его водорослями и тянуть вниз — это уже вне всяких правил выживания. Но вдруг нога Чарльза с силой бьёт во что-то мягкое и совсем не похожее на сгусток морской травы, а потом рядом, крепко вцепившись в него, выныривает какой-то парень. Хотя не он цепляется за Чарльза — это Чарльз нервно хватает руки, удерживающие его за талию.
Спаситель кажется чуть старше Чарльза, хотя в сумерках и не разглядеть. Заметно лишь, что волосы у него не то рыжеватые, не то русые, да что он совсем не выглядит замёрзшим, в то время, как Чарльза колотит от холода и от того, что он до сих пор не может поверить, что всё ещё дышит, и воздухом.
— Ты что тут делаешь? — хмуро спрашивает незнакомец, начиная без малейшего напряжения буксировать Чарльза в сторону берега, хотя волны так и норовят унести их обоих в открытое море.
— П-плаваю, — выдавливает Чарльз, почти не чувствуя не то что губ, но и языка.
— В одежде? — насмешливо кривит губы парень.
— В одежде, — сипит Чарльз и, откашлявшись, повторяет громче. — А ты? — спрашивает он, почему-то не решаясь поблагодарить своего спасителя.
— Это я тут «п-плаваю», — передразнивая, цедит тот сквозь зубы, поставив Чарльза на ноги неподалёку от берега, а потом кивает и каким-то странным рывком отплывает в сторону, — а ты топишься. Не вздумай пробовать снова, мне лишний мусор не нужен.
Чарльз не успевает ни поблагодарить, ни спросить об имени, ни даже возмутиться, что его назвали мусором (да и вовсе он не топился, правда-правда), потому что распахивает в изумлении рот, когда над водой мелькает и, обдав его брызгами, исчезает большой хвостовой плавник. Расположенный там, где у людей обычно находятся ступни.
— О господи… — прерывисто шепчет Чарльз, разрываясь между желанием броситься за незнакомцем и пониманием, что на сей раз тот может его и не спасти. — О господи… Я не один… Я не один!
Он прищуривается, выискивая в белой пене уже знакомые очертания плавника, но волны усиливаются, и некоторые из них, холодные и быстрые, плещут уже прямо в лицо. А руки закоченели так, что, кажется, Чарльз сейчас даже не сможет привычным жестом поднести пальцы к виску.
А самое главное — он впервые в жизни не уверен, хочет ли знать, что может услышать в чужом разуме.
Он поворачивается и, преодолевая шелестящее сопротивление волн, бредёт к берегу, решив, что просто обязан вернуться. Только отдохнёт и согреется.
***
Первое, что слышит Чарльз на следующее утро — собственный громогласный чих, от которого, собственно, и просыпается. Второе — писк автоответчика. Одной рукой прижимая к распухшему покрасневшему носу платок, второй он снимает трубку и не сразу узнаёт быстрый звонкий голос Дженни. Примерно с третьей фразы он начинает понимать слова, но смысл всё равно рассыпается, как что-то не слишком важное. Да, Чарльз, я была неправа, извини за вчерашнее, но, понимаешь, я не выношу, когда ты так делаешь, и вообще, ты же не считаешь, что действительно можешь читать мысли, что бы ты там ни говорил, и это на самом деле просто отвратительно, поэтому у тебя и друзей-то нет, что ты такой… ой, извини, Чарльз, пожалуйста, перезвони мне.
Он машинально кивает и кладёт трубку. На часах семь. Наверное, Дженни звонила ему перед выходом на работу, назло «забыв», что он не любит ни просыпаться от чужих звонков, ни вообще вставать в такую рань. Видимо, он вчера слишком разоткровенничался и его попытка успокоить стала последней каплей. Дженни и так терпела его странность почти полгода, но даже она в итоге решила, что он какая-то «ошибка природы, которую не то что целовать, а на которую просто смотреть противно».
Ошибка природы.
Чарльз рывком вскакивает и, запутавшись в одеяле, чуть не падает с постели. Всё тело ломит, а в ушах гудит при каждом чихе, но он суетливо варит кофе, чуть не ошпаривает руки, а потом, так и не допив, но чувствуя себя хоть немного согревшимся, начинает одеваться.
Выскочив на улицу, он лишь через пару кварталов замечает, что обращает на себя слишком много внимания, и с трудом переходит с бега на быстрый, но всё-таки шаг. Он торопится на берег, надеясь, что вчерашний незнакомец не был плодом его воображения.
На пляж Чарльз всё-таки выскакивает почти бегом, но его тайные надежды не оправдываются: в ровных рядах волн, украшенных белыми барашками пены, ничего не мелькает. Он нерешительно прижимает пальцы к виску, но, сосредоточившись, в последний момент останавливается — а что если незнакомцу не понравится вмешательство в свой разум, как не нравилось оно никому из тех, кому Чарльз открывался? Что если он уплывёт и Чарльз больше не увидит его и так и не узнает точно, один ли он такой ненормальный?
Он в нерешительности бредёт по берегу, направляясь к нависшей над водой скале. Теперь в памяти всплывает — что-то такое говорили про этот пляж… что здесь часто видели кружащий в воде акулий плавник.
Так, если бы он жил в море, то какое место выбрал бы, чтобы прятаться? Может, как раз этот маленький грот, защищённый крутыми валунами и бьющимися о них волнами?
С трудом вскарабкавшись на скалу, путаясь в длинном пальто и развязавшемся тёплом шарфе и отчаянно чихая, Чарльз плюхается животом на камни и всматривается в темноту под нависающим каменным козырьком. Ничего не разглядеть, он слишком высоко и видит лишь своё отражение. Хотя нет, в какой-то момент лучи солнца, вышедшего из-за облака, проходят сквозь воду так, что он различает где-то внизу тёмное пятно. Словно бы, помимо пустого и оказавшегося не таким уж и большим грота, в основании скалы есть пещера. Хотя это может быть вовсе не пещера, а начавшие разрастаться водоросли.
Но, подумав, Чарльз решает, что можно и рискнуть. Доплыть-то он, конечно, не сможет, но вот постучать в дверь… Он озорно улыбается и, с трудом найдя не слишком большой камень, двумя руками поднимает его и заносит над краем. Он старается встать так, чтобы камень упал не прямо перед чёрным пятном, а чуть сбоку, футах в четырёх. Всё-таки мусорить прямо на пороге — это не очень-то вежливо.
— Ты что это собрался делать?
От раздавшегося сбоку голоса Чарльз вздрагивает и выпускает камень. Тот с громким всплеском падает в воду, и брызги долетают даже до Чарльза.
— Постучаться, — от неожиданности честно отвечает он.
— По голове себе… постучись, — фыркает его вчерашний спаситель, нырнув и вынырнув уже возле того места, где растянулся на камнях, неверяще вглядываясь вниз, Чарльз. — Ты чего тут забыл? Проваливай!
От понимания, что вчера ему не привиделось, у Чарльза счастливо кружится голова. Приоткрыв рот, он с восторгом рассматривает незнакомца, не зная, что первым выхватить взглядом: то ли мелькающую в воде тёмную тень, очертаниями напоминающую длинный гибкий хвост, то ли нечто вроде жабр на шее, то ли прищуренные глаза, цветом похожие на серо-зелёные, пронизанные светом волны.
— Невероятно! — выдыхает он наконец. А потом спохватывается и придвигается ближе, свесив голову с обрыва. — Меня Чарльз зовут. Чарльз Ксавье. А тебя?
— Зачем пришёл? — игнорирует его слова незнакомец, снова возвращаясь к подозрительным интонациям.
Почему-то Чарльз уверен, что тот легко сможет дотянуться до него и стащить в воду, а потому чуть отодвигается от края и только тогда решается на откровенность:
— Хотел снова тебя увидеть. Мне нужно было убедиться…
— Тут не цирк, — презрительно звучит в ответ, — нечего тут смотреть.
А потом происходит то, чего Чарльз и боялся. Снова по водной глади пренебрежительно бьёт хвост, окатив его брызгами с ног до головы, а он может только крикнуть вслед: «Подожди! Ты неправильно понял!» — да смотреть, как с каждым ударом хвоста удаляется силуэт.
Осмеливается Чарльз не сразу, когда понимает, что другой возможности может и не быть. И даже если он снова неделю будет ходить с мигренью, как в тот раз после попытки прочитать мысли соседского пуделя, он рискнёт поймать мысли и кого-то столь экзотичного, как его знакомый незнакомец. Но вода, проклятая вода глушит всё, Чарльз словно о зеркало бьётся о её колышущуюся гладь.
Решение он в этот раз принимает мгновенно.
Зажав нос пальцами, Чарльз зажмуривается и прыгает в воду. Та холодными иголками вонзается в кожу, отчего хочется тут же выдохнуть тот немногий воздух, что он успел вдохнуть. Но он заставляет себя сосредоточиться и пальцы второй руки прижимает к виску, нащупывая чужое сознание.
«Эрик? — мысленно повторяет он мелькнувшее в мыслях незнакомца имя. — Эрик, подожди, не уплывай… Эрик, я прошу… Эрик!»
Чарльз успевает осознать всю глупость своего поступка, когда адреналин, помогший ему продержаться на плаву эту жалкую минуту, исчезает, настойчивые волны влекут его под камни, откуда уже не выбраться, а намокшее пальто тянет вниз. И тут что-то до невероятности шершавое задевает его по щеке, и он чувствует, как вокруг тела словно образуется водяная воронка и сильные руки подхватывают его и буквально выбрасывают назад, на скалу.
Перекатившись набок, он заходится в кашле, выплёвывая проклятую воду, насквозь просолившую лёгкие, и, распахнув слезящиеся глаза, натыкается взглядом на Эрика, который без малейшего, как кажется, усилия приподнимается над водой, держась руками за камни, и сверлит его разозлённым, невероятно морским взглядом. Удивительные жабры на его шее словно сжались, а вот ноздри, наоборот, трепещут, жадно втягивая воздух.
— Я слышал тебя в своей голове! — потрясённо заявляет Эрик. — Как тебе это удалось?
— У тебя свои трюки, у меня — свои, — сипит Чарльз, разматывая мокрой удавкой затянувшийся на шее шарф. — Ты не один, Эрик, не один. Ты же меня теперь не боишься? — неожиданно спрашивает он с тревогой.
— Бояться тебя? — хмурится незнакомец… нет, Эрик, а потом ухмыляется так, что Чарльз невольно думает, как же хорошо, что вместе с акульим плавником его новому знакомому в качестве мутации не достались ещё и акульи зубы. — Что в тебе такого страшного?
И если Чарльз может сказать, что не только проецирует свои мысли в разум другого человека, но и способен полностью подчинить себе чужое сознание, то сейчас решает ничего не говорить. Он опасается, что даже явнейший из всех явных мутантов оттолкнёт его.
— Моё умение причинять людям беспокойство, — натянуто улыбается он, сводя ответ к шутке. Эрик фыркает и — Чарльз косится вбок — бьёт по воде хвостом. Похоже, что фраза его развеселила. А, может, и нет, потому что следующий вопрос застаёт его врасплох.
— А нелюдям?
Напряжение в голосе Эрика такое, что Чарльз мгновение не знает, что сказать.
— Ты… Мы люди, как и все остальные! — с пылом заявляет он. — Просто и ты, и я… — он сбивается и заходится в кашле, — мы не совсем обычные, только и всего. Это просто мутация, всего лишь мутация — естественный эволюционный процесс, друг мой.
Лицо Эрика искажено, и Чарльз тут же ругает себя за вырвавшееся привычное обращение и за общий поучительный тон.
Эрик дёргается, словно снова порываясь броситься прочь, и Чарльз торопливо, уже не боясь быть стянутым в воду, подползает к краю обрыва и несмело тянется к сжавшимся на скользких камнях пальцам. Интересно, это они такие шершавые на ощупь, как акулья кожа? Но замирает на середине дружеского жеста, натолкнувшись на холодный взгляд Эрика.
— Ты врач? Доктор? — медленно спрашивает тот.
Чарльз мотает головой.
— Я генетик… То есть учусь на генетика. А ты?
— А из моей головы не можешь этого узнать? — вопросом на вопрос отвечает Эрик, немного отодвигаясь, как будто находящийся рядом Чарльз его нервирует.
— Послушай, Эрик… — вскипает Чарльз и торопливо поправляется: — Я никогда… В общем, я не буду читать твои мысли без твоего согласия, потому что это невежливо. Договорились?
— «Никогда»? — переспрашивает Эрик подозрительно. — А мы когда-то успели договориться, что у тебя ещё будут возможности влезть мне в голову?
Чарльз поджимает губы. Его сбивает с толку, что он совершенно не знает, как правильно разговаривать с Эриком. Тот, такое чувство, воспринимает весь мир с той же степенью неприязни, с какой весь этот мир смотрит на Чарльза. И от того, что даже тот единственный из всех людей, кто может понять Чарльза, не готов ему довериться, становится особенно противно на душе. И снова появляется желание… нет, только не топиться.
Эрик всё ещё ждёт ответа, лишь на короткое мгновенье окунается с головой и снова выныривает, цепляясь за камни. Подсохшие было жабры, теперь розоватые и посвежевшие, снова прикрываются. Потрясающе!
— Тебе же, как мне показалось, нравится наша бухта, — нерешительно, с оттенком вопроса замечает Чарльз и торопливо договаривает: — Я никому не расскажу! Ну… — он не знает, как сформулировать. — Ну что ты — это ты, а не просто акула.
— Зачем это тебе? — после недолгого молчания спрашивает Эрик. — Что тебе от меня нужно?
— Ничего! — торопливо отвечает Чарльз. — Ничего! Ну… то есть можно я просто буду приходить, ладно? Тебе же, наверное, тоже одиноко здесь, да?
— Мне не бывает одиноко, — отрезает Эрик и, когда Чарльз уже было решает, что он обиделся и вот-вот уплывёт, прибавляет: — Можешь приходить, если никому обо мне не расскажешь.
Сейчас Чарльзу даже не до жалости к существу, которое в любом порыве ищет злой умысел, он просто с облегчением кивает и протягивает Эрику руку. Тот пожимает её, и Чарльз вдруг понимает, насколько замёрз: пальцы Эрика, находящегося в воде, ощущаются почти горячими.
— Не расскажу, — подтверждает Чарльз и откашливается. — Эм… Эрик, ты не будешь против, если мы продолжим разговор уже завтра, а сейчас пойду домой. Я что-то немного з-замёрз, — извиняющимся тоном добавляет он.
Эрик пожимает плечами и отплывает в сторону, пробормотав что-то сквозь зубы. Чарльзу слышится что-то про «зябких двуногих», но почему-то его это обращение только веселит. Он улыбается и пропускает момент, когда Эрик погружается с головой.
— Постой! А как я?..
Эрик выныривает уже на середине фразы:
— Кинешь камень. Только поменьше и не прямо над входом, — неохотно добавляет он и безо всякого «Увидимся» или «Рад был познакомиться» уходит в глубину.
Чарльз выдыхает. Он не чувствует ни пальцев рук, ни ступней, у него першит в горле и гудит в ушах, а голова ощущается совсем чугунной. Но он счастлив как никогда.
***
Наконец-то теплеет, и с моря дует уже не пронизывающий холодный ветер, а освежающий прохладный бриз. Даже вода меняет свой цвет с мрачного свинцово-синего на мягкий, переливчатый, бирюзово-зелёный. Чарльз лежит на животе и, не отрываясь, смотрит, как всего в нескольких дюймах от поверхности снуёт стайка мелких рыбок. Как здорово, что в эту бухту из-за крутых скал, острых камней и вечного ветра почти никто не приходит даже в такую хорошую погоду…
Тут вдруг рыбёшки в страхе брызгают в разные стороны, и через секунду из воды стремительно, словно не отказывая себе в возможности покрасоваться перед единственным зрителем, выныривает Эрик.
— Как же это всё-таки потрясающе… — сонно выдыхает пригревшийся на солнышке Чарльз, стряхивая с лица прохладные капли, и откашливается.
— Снова простыл? — с подозрением интересуется Эрик, наполовину высунувшись из воды и пристально его рассматривая.
— Да нет, не обращай внимания, — тут же возражает Чарльз и снова невольно любуется телом Эрика и так манящей его линией перехода человеческого тела в рыбье.
За пять встреч, какие у них были (а первые две лучше и вовсе не вспоминать), он так и не решился попросить Эрика или выплыть на мелководье, или вынырнуть целиком, чтобы Чарльз смог его рассмотреть.
На спине-то всё понятно: от косого плавника, начинающегося между плеч, идёт полоса серо-стальной кожи, клином расширяющаяся к бокам и вырисовавшая на спине узкий треугольник. Словно плавник распорол человеческую сущность Эрика и показал то, что было скрыто внутри.
Но вот спереди… С недавних пор Чарльза всё сильнее — чисто по-мужски, ну и с несколько научным интересом — интересует вопрос, способны ли видоизменённые люди к воспроизводству. И каким бы могло быть их потомство. Но для этого нужно понять, насколько Эрик остался человеком именно в этом плане. Просить его вынырнуть из воды повыше — это уже как-то совсем не по-джентльменски.
— Точно, простыл, — выносит приговор Эрик, заставляя Чарльза чувствовать себя виноватым, что в прошлый раз он именно из-за простуды нарушил обещание и не смог прийти ни на следующий день, ни потом ещё полнедели. Но как только температура спала, а голова перестала кружиться, он почти бегом помчался к бухте, чтобы, запыхавшись, схватить первый попавшийся камень и с радостью услышать язвительное: «Не кидай, я уже тут».
— Просто я значительно менее устойчив к низким температурам, чем ты, — отвечает он и несмело добавляет, смакуя на языке осторожное: — друг мой.
Эрик хмурится, но Чарльз безо всякой телепатии чувствует, что это относится совсем не к его словам, а, скорее, к тому, что они против его желания случайно всколыхнули что-то в Эрике. Что-то давнее и очень болезненное. Но Эрик, к его великому облегчению, не отплывает, как любит это делать, а напротив, кладёт руки на нагретые камни и устраивает на них голову, с явным удовольствием впитывая тепло солнечного света. Чарльз придвигается поближе и думает, что сейчас похож на кого-то, кто приручает дикого зверя, давая ему привыкнуть к своему облику и запаху.
А может, не приручает, а сам приручается.
К тому же, Эрик — человек, и его редкая мутация не делает его менее человеком. Они оба люди. Так ведь?
— Когда-то я тоже не выносил холодной воды, — внезапно говорит Эрик. — И вообще холода.
— А как же ты тогда?..
Эрик невесело хмыкает и отвечает, угадав, что Чарльз имел в виду, словно на секунду они поменялись способностями:
— Думаешь, я всегда жил в море?
— Нет, конечно, — пылко восклицает Чарльз. — Но?..
Он не договаривает, а в голове крутятся фотографии с шоу уродцев: сиамские близнецы, карлики и гиганты, женщины-змеи. Возможно, Эрик тоже…
— Видишь вот это?
Чарльз не сразу понимает, что протягивает ему Эрик в зажатом кулаке, а потом замечает на внутренней стороне предплечья ряд цифр.
— Откуда?
— Аушвиц, сорок четвёртый год. Мне было одиннадцать, — равнодушно поясняет Эрик и добавляет, явно поняв недоумение Чарльза: — Я немецкий еврей.
Чарльза словно снова окунают в холодную воду. Для него война всегда была чем-то очень далёким, даже отец умер не на фронте, а просто неудачно перешёл дорогу. Но теперь перед ним живой свидетель страшных ужасов, которым он не верил, даже встретив подробный репортаж в «News of the World».
— И даже такого как ты?..
Он замолкает на полуслове, не в силах представить, как вообще Эрик мог оказаться так далеко на суше, как он там жил и как выжил.
— Нет, — смеется-скалится Эрик в ответ. — До того, как один бравый немец не решил ради забавы утопить меня в ледяной воде, у меня и жабр-то не было.
Чарльза бьёт крупная дрожь, особенно яркая от того, как спокойно и буднично Эрик обо всём этом говорит. Он вспоминает, как сам впервые понял, что «не такой» — по странному совпадению, ему тогда тоже было одиннадцать, и в его памяти очень чётко запечатлелось то солнечное утро, расцвеченное для него разом загудевшими в голове голосами: матери, садовника, горничной…
Тогда Чарльз ещё не научился об этом жалеть.
Он неосознанно, следуя порыву хоть как-то помочь (а может, всему виной его собственное стремление прижаться к чему-нибудь тёплому и живому), хватает Эрика за руку, и тот, о чудо, не отдёргивает её, хоть и хмурится, глядя куда-то мимо Чарльза. На ощупь кожа действительно немного шершавая, но это даже приятно.
— И что, — шепотом продолжает он, — ты сразу… стал таким?
— Нет, конечно, — цедит Эрик в ответ, и так смотрит, что Чарльз чуть отодвигается. Кажется, что сейчас Эрик видит на его месте кого-то другого. И оттого так сжимает кулаки, и стискивает челюсти. — Оказалось, что я слишком мало мог находиться под водой. Слишком… слабый. Несколько лет опытов и… И вот результат. Я найду его, когда-нибудь обязательно найду
Эрик выдёргивает руку из ладони Чарльза и выплёвывает последнюю фразу с такой злостью, что Чарльз не может не спросить, о ком Эрик говорит. Конечно, у него есть свои планы, но, так же импульсивно, как решился прыгнуть в воду, он обещает себе, что сделает всё возможное, чтобы помочь тому, кто спас ему жизнь.
— Клаус Шмидт, — окунувшись и снова вынырнув, уже спокойнее говорит Эрик и задумчиво тянет, словно напоминает себе: — Доктор Клаус Шмидт.
— Доктор Клаус Шмидт? — переспрашивает Чарльз, не желая признаваться, что уже слышал это имя в сознании Эрика.
Слышал так чётко, настолько наравне с «Эрик Леншерр», что просто выбрал то, которое не было окрашено ненавистью. Глаза Эрика вспыхивают мрачным бешенством, как темнеющее перед штормом море, и Чарльз, верный своему обещанию, сам закрывает свой разум от нахлынувших смутных образов, успев уловить только силуэт мужчины в добротном твидовом костюме и в очках.
— Ты знаешь, где он сейчас может быть? — торопливо продолжает Чарльз: Эрик не из тех людей, которым поможет просто сочувствие. А вот дело… Может, Чарльз не очень силён, но он телепат, а значит, будет полезен в поисках. Обязательно будет полезен.
Эрик качает головой.
— С тех пор, как я сбежал от него, мне очень мало удаётся узнать о спрятавшихся нацистах. — После нескольких минут молчания он добавляет приглушённым тяжёлым голосом: — Он держал меня, как аквариумную рыбку. Умную аквариумную рыбку. Учил, кормил… дрессировал…
— А как ты вообще...
На лице Эрика появляется совершенно дикая ухмылка.
— Я позволил ему думать, что он меня всё-таки выдрессировал.
Чарльз не знает, его ли это фантазия, или воспоминание Эрика, но почему-то ему чудится узкий стальной обруч, защелкиваемый на талии, и тонкая, из невероятно крепкого диковинного металла цепь, ведущая к… Наверное, к доктору Шмидту.
А стоит подумать, что даже такие прогулки могли быть не обычным делом, а лишь наградой за старание, послушание или что-то подобное, становится и вовсе противно. Чарльз неожиданно осознаёт, что переоценил себя, думая, что готов выдержать всё, что сумеет вытянуть из Эрика. Может, чуть позже. Когда-нибудь. Когда он сможет переварить хотя бы это, он дослушает Эрика, а сейчас, мысленно извинившись, он старается, чтобы перевод темы не был слишком заметным.
— Но как ты хочешь его найти? Или, — от вспыхнувшей ревности хочется нервно рассмеяться, — тебе кто-то уже помогает?
— Франклин, Грант, Джексон и их зарубежные коллеги, — пожимает плечами Эрик, и до Чарльза не сразу доходит, что речь идёт о деньгах.
Он вообще перестаёт что-то понимать, и растерянно смотрит то на хвост, то на спинной плавник. Ни то, ни другое, как ему кажется, спрятать вообще невозможно.
— Но как?!
Эрик смотрит на него с мрачной снисходительной весёлостью.
— Чарльз, есть множество людей, которые очень хотят достать что-то со дна. И им плевать, что у того, кто им это принесёт, есть хвост, жабры и плавники.
— А, вот, значит, как, — выдыхает Чарльз одновременно и с беспокойством из-за наверняка не самых безопасных знакомств Эрика, и с плохо скрываемым облегчением. А ещё он рад своей маленькой победе: Эрик наконец-то назвал его по имени.
— Я совсем не такая уж рыба-неандерталец, как тебе поначалу могло показаться, — заявляет Эрик. — И знаю, что такое цивилизация.
Может, у Эрика и нет акульих зубов, но наскакивает и кусает он прекрасно и без них. Пусть и просто словами.
— Ладно, — деловито, чтобы скрыть смущение и досаду, заявляет Чарльз. — С чего начнём поиски Шмидта?
— Поиски Шмидта? — приподнимает брови Эрик. А потом очень неприятно, даже мерзко ухмыляется. — А… тебе срочно понадобились деньги на обучение или какая-нибудь безделушка из пиратского клада?
— Моя семья, — сдержанно произносит Чарльз, надеясь, что не выглядит карикатурным снобом, — достаточно богата, чтобы купить для личного пользования не только эту бухту, но и половину студенческого городка. К твоему сведенью, род Ксавье…
— Так вот почему ты пошёл топиться, — участливо качает головой Эрик, хотя видно, что он с трудом сдерживает смех. — Скучно стало жить, и ты подумал, что это лучший выход?
— Хватит, — бормочет Чарльз, смутившись. Сейчас неподходящий момент, чтобы лезть со своими глупыми жалобами, что даже родители старались держаться в стороне и всё время боялись его. — Иначе заставлю тебя думать, что ты не акула, а дельфин. А потом разыщу большой обруч и…
— Ты в самом деле можешь?
— Что могу? — ворчливо переспрашивает он.
— Не только читать мысли, но и внушать. Может, ещё и воспоминания читать умеешь?
— Даже стирать память, — автоматически замечает Чарльз и спохватывается, что уж это точно не стоило говорить.
Но в глазах Эрика нет ни тревоги, ни страха.
— Я нашёл сокровище, да ещё и на берегу, — присвистывает он, и глаза его очень цепко смотрят в лицо Чарльзу. — Кстати, о деньгах я говорил вполне серьёзно.
И Чарльз краснеет, потому что уже знает, что Эрик рассмеётся и назовёт его идиотом, но не может не сказать:
— Друзьям не платят, Эрик. Ты мне уже заплатил, потому что показал мне, что я не один, и потому что…
Он не знает, как сказать, что впервые за долгое время видит смысл своего дальнейшего существования, видит, как и каким образом сможет применить свои способности и ради кого он их сможет применить. Не в силах это выразить, он так и остаётся молчать и отводит взгляд, ожидая насмешливого хмыканья.
Но Эрик не смеётся и ничего не говорит, а потом раздаётся громкий всплеск, и, когда Чарльз переводит взгляд, то видит, как Эрик, цепляясь ладонью за край скалы, ещё выше высовывается из воды, чтобы дотянуться пальцами и стиснуть его плечо.
И Чарльз без телепатии слышит неуверенное, так и не произнесённое «Спасибо».
***
Чарльз и сам не замечает, как как-то быстро и неотвратимо все его мысли начинают крутиться вокруг Эрика. Нет, конечно, он продолжает думать об учёбе, родителях, знакомых, всяких бытовых мелочах, но центральным местом его размышлений остаётся Эрик и то, как ему можно помочь.
И дело не столько в том, что, может быть, вместе они найдут доктора Шмидта, сколько в том, что Чарльза беспокоит, принесёт ли это Эрику успокоение. Большинство акул не могут жить без постоянного движения, но у Эрика только один стимул передвигаться — его месть. Что будет, когда он её завершит?
Чарльз понимает, что заглядывает слишком далеко вперёд (неизвестно, сколько лет вообще понадобится на поиски Шмидта), да и не просто заглядывает, а занимается переносом на себя, а ведь Эрик — не он, ему не придёт в голову топиться, когда окажется, что жить уже вроде как и незачем. Но всё же…
Если только не найти способ…
Только закончив одеваться, Чарльз разматывает шарф, скидывает пальто, но даже не поднимает его, когда оно соскальзывает с крючка прямо на пол. А потом в ботинках, как есть, он быстро проходит к столу и начинает рыться в конспектах. Где-то здесь, где-то у него было записано… Да, вот оно!
«Важно понимать, что какова бы ни была природа генетических аномалий, мы не располагаем возможностями их прямого «исправления». Однако биологические последствия таких нарушений могут поддаваться лекарственной коррекции».
— Биологические последствия… — шепчет он и прикусывает губу, напряжённо вчитываясь в строчки, но видя не их, а прокручивая в памяти то, что рассказал Эрик.
Его топили — и способности активизировались. Потом над ним проводили эксперименты — на выходе получился получеловек-полуакула. Но какого рода были эксперименты? Препараты или снова борьба за выживание? Как бы это ни было жестоко, но Чарльз надеется, что они носили именно психологический характер. Потому что тогда это эволюция в чистом виде и есть шанс — глупый, конечно, и основанный только на по-детски прямолинейной логике, — что он может выправить что-то в сознании Эрика. Или не в сознании, а в его мироощущении. Или нет, правильно, наверное, говорить вообще об осознании Эрика себя как мутанта, привязанного только к воде. Это же несправедливо, чёрт возьми!
Испугавшись собственных мыслей, Чарльз накидывает пальто и, в растерянности забыв шарф, выходит на улицу. Конспект, свёрнутый трубкой, он несёт с собой и нервно скручивает и мнёт, потому что всё думает, в какие слова облечь предложение подкорректировать личность Эрика.
Но на пляже, вдохнув свежий морской воздух, Чарльз как-то разом тушуется, все заготовленные фразы путаются в голове, а Эрика, будто назло, всё нет и нет. Мысленно Чарльз уже ведёт с ним долгий спор и, чем дольше тот длится, тем с более разгромным счётом он проигрывает: аргументы мысленного Эрика просто железные. Чтобы отвлечься, он достаёт из кармана припасённую шоколадку и маленький свёрток с сэндвичами, разворачивает их и принимается за еду. И не сразу замечает бесшумно вынырнувшего рядом Эрика, а когда наконец видит — машинально протягивает ему половину шоколадного батончика.
— Будешь?
— По-твоему, я никогда не ел шоколада? — дёргает уголком рта Эрик. Чарльз пожимает плечами:
— Я просто предложил вместе пообедать.
Эрик фыркает, берёт у него батончик и неожиданно подтягивается наверх на одной руке, переворачивается и усаживается рядом с Чарльзом на камнях. На наполовину погружённом в воду хвосте поблескивают капельки воды. Чарльз то и дело бросает на него жадные взгляды, размышляя, очень ли Эрик обидится, если потрогать плавники.
— Вообще-то да, — задумчиво говорит Эрик, глядя на опустевшую обёртку в своей руке, — я его не слишком часто ем. Трудно хранить что-то вроде шоколада, когда кругом — солёная вода.
В его голосе не то чтобы горечь, а, скорее, обречённое спокойное понимание, что ничего не изменится, и от этого Чарльзу становится немного стыдно за собственные недавние метания.
— Слушай, Эрик, — начинает он издалека, — я уверен, что мы не единственные… такие.
— Может быть, — равнодушно пожимает плечами Эрик. — И что?
— Тебе никогда не хотелось их найти? Других… мутантов?
— Зачем?
— Посмотреть, какие они. Познакомиться с ними, узнать…
— Чарльз, — вздыхает Эрик, — тебе что, родители в детстве не разрешали завести собаку?
Хорошо хоть, не сказал про рыбок.
— При чём здесь я? — досадует Чарльз. — А ты, ты сам что хочешь делать? Почему бы не заняться поисками других?
— Мне и без них есть, кого искать, — веско перебивает Эрик. — А если ты передумал помогать мне в поисках и хочешь предложить толпу каких-то других мутантов…
— Эрик! — в пылу спора Чарльз нервно кладёт руку ему на хвост и чуть сжимает, как сжал бы чьё-то колено. — Я просто хочу сказать, что когда ты… когда мы найдём Шмидта, то чем ты будешь заниматься потом? Почему бы нам с тобой не начать помогать другим таким же как мы?
Он замолкает и переводит дыхание. Эрик задумчиво смотрит куда-то на линию горизонта, колеблющуюся из-за высоких волн, и несильно бьёт по воде хвостом.
— Это невозможно, — наконец произносит он. — Я могу нормально жить исключительно в прибрежной зоне. Чем я помогу? Тем, что своим примером покажу, что кому-то другому ещё повезло, если у него шесть пальцев или три глаза? — Он спрыгивает в воду и окунается, и Чарльз надеется, что за это мгновение успевает справиться с лицом. — Для меня не существует суши, Чарльз, не существует проблем между мифическими другими мутантами и человеческим обществом. У меня есть только я и моё прошлое. Ну ещё ты.
И если Чарльза радует, что хотя бы его Эрик включил в свою жизнь, то в остальном ему словно вгоняют иголку прямо в сердце. И он сразу решается, ещё крепче сжав уже чуть подмокший конспект.
— Эрик, я боюсь и не хотел бы зря тебя обнадёжить, но есть шанс — я не знаю, насколько он мал, — что ты сможешь вернуть себе… вернуться на сушу. Я… Я не уверен, но здесь всё зависит от того, что именно…
— Что нужно делать? — резко перебивает его Эрик, словно острые челюсти перекусили сбивчивую речь Чарльза пополам.
Чарльз осторожно подползает на животе к краю скалы.
— Понимаешь, — почему-то шепотом говорит он, — я никогда ничего такого не делал…
— Говори, — нервно выдыхает Эрик, сверля его взглядом, и такое ощущение, что это не Чарльз нависает над ним, а он — над Чарльзом. — Пожалуйста, Чарльз!
— Скажи, Эрик… Мне нужно знать — эти эксперименты, которые Шмидт на тебе проводил, он тебе что-то вкалывал? Оперировал тебя?
Радостное ожидание на лице Эрика омрачается, он на секунду отворачивается.
— Он резал только затем, чтобы сделать больно, — нервно облизывая губы, отвечает он.
Чарльз зажмуривается, чтобы не видеть его страдающих глаз, и торопливо продолжает, чтобы быстрее добраться до сути:
— А как он… как он заставлял тебя превращаться?
Эрик молчит, и Чарльзу почему-то страшно открывать глаза. А гул волн в ушах всё нарастает и нарастает, как будто море давит на него со всех сторон.
— У него была моя мать, — наконец роняет Эрик.
У Чарльза перехватывает дыхание от ужаса и смутно мелькающих чужих воспоминаний, и он неосознанно тянется к нему, и на сей раз Эрик сам хватает его ладонь сильной рукой и сжимает почти до онемения.
— Значит, ничего не выйдет? — требует ответа Эрик, когда Чарльз ничего не говорит.
— Наоборот… — слабо возражает Чарльз, не в силах закрыться от исходящей от Эрика застарелой боли. Тот, наверное, и не замечает, что, вцепившись в руку Чарльза, снова будто утягивает его, но уже не в воду, а в самую глубину своего прошлого. — Если бы у тебя был хвост, ты бы успел… Тебе хватило бы воздуха… — неосознанно повторят он вслух мысли перепуганного мальчика, дрожащего от пока ещё не ненависти, а лишь от холода над телом матери. — Господи, хотя бы пару плавников как у рыб, хотя бы… Прости, — открывает Чарльз глаза. — Я не должен был…
— Ничего не выйдет? — упрямо повторяет Эрик, и Чарльз морщится от боли, с какой пальцы Эрика стискивают его руку.
Он смотрит в серые, с морской прозеленью глаза и боится, что сделает хуже. Совсем как тогда, с соседским мальчишкой. Нет, он ни за что не допустит такого с Эриком, и он уже давно научился контролировать себя.
— Ты позволишь мне? — негромко спрашивает он, поднося свободную руку к виску. Эрик кивает и наконец выпускает его ладонь, на которой наливаются красным следы от пальцев.
Как и каждый раз, Чарльзу немного страшно — а вдруг его дар принесёт не пользу, а вред? А вдруг он в очередной раз сделает что-то не так, напутает, напугает и всё испортит?
Нет, сейчас у него получится идеально. Должно получиться. Он сумеет. Ради Эрика он сумеет.
Он дотрагивается пальцами до виска и одновременно открывает собственный разум навстречу бесконечному тёмному потоку чужих мыслей, который больше всего похож на бездну, полную вспыхивающих серебристых росчерков — мыслей и чувств. И Чарльз погружается в неё всё глубже и глубже, не столько ныряя, сколько позволяя ей затянуть себя.
Ничего. Главное представить, что он не тонет, а наоборот, всплывает. Не ко дну, а к свету, к суше. Точнее не он, нет, Чарльз просто помогает маленькому мальчику, зависшему в этой темноте, научиться плавать.
Они выныривают и идут к берегу. И мальчик рядом с ним счастливо кричит кому-то на берегу: «Мама, я умею плавать! Сам!»
Пальцы вязнут в песчаном дне, изредка укалываются об острые грани камешков, и Чарльз думает, что просто ходить — это уже самое настоящее чудо. Но больно в груди не от этого, а от того, как ласково по волосам треплет Эрика мать, совсем не так, как было бы в подобной ситуации у Чарльза с его матерью.
Концентрация сбивается, и на мгновение в Чарльзе вспыхивает паника, что он опять что-то разобьёт в чужой памяти, а на место повреждённых хлынут его собственные воспоминания. Что-то утягивает его в темноту и в холод, но вдруг его хватают за ладонь и видение снова становится чётким.
— Чарльз, ты здесь? — взрослым голосом спрашивает мальчик и ведёт его на берег. — Ты тоже это чувствуешь?
А потом они останавливаются на кромке прибоя и, будто по команде, смотрят себе под ноги, на то, как волны смывают песок с их ступней, раз за разом словно пытаются утащить их обоих обратно в море. Но всё впустую.
— …Чувствуешь? — шепотом, боясь спугнуть, повторяет Чарльз и открывает глаза. Эрик цепляется обеими руками за скалу и, прогнувшись, не то плачет, не то смеётся, глядя себе за плечо. А там медленно бледнеет, приближаясь к телесному цвету, и уменьшается, будто втягивается в спину острый акулий плавник.
Чарльз улыбается и чувствует себя так, будто море льётся у него из глаз, но на самом деле это, конечно же, просто слёзы.
— Ещё немного, — сипло выдыхает он и наощупь водит руками по скале, пытаясь нашарить руки Эрика. — Ещё немного — и ты станешь таким же, как все!
В этот момент он наконец находит своими пальцами пальцы Эрика, но тот, услышав его последние слова, резко вскидывает голову, и глаза у него прозрачные и совершенно дикие.
И, не успевает Чарльз хоть что-нибудь ещё сказать, он отшатывается, разворачивается и стремительно уходит в воду, и его тёмная тень через секунду исчезает в глубине.
— Эрик! — орёт Чарльз, вскочив. — Эрик! Пожалуйста, вернись, Эрик!
Недоговорённое «В чём я опять ошибся?» повисает над морем.
Чарльз до позднего вечера бродит по бухте, то забираясь на «их» скалу, то торопливо с неё сбегая, завидев в волнах любое движение, в сумерках похожее на шлёпнувший по воде хвост. А ещё он сжимает в кулаке гальку, не решаясь швырнуть её в воду.
Эрик так и не возвращается. Как не возвращается он и на следующий день, и через день.
***
Чарльз медленно идёт, глядя себе под ноги. Задумавшись, он пинает камешек, но тот отскакивает не вперёд, а вбок и со скрежетом проваливается между прутьями канализационной решетки. Раздаётся тихий всплеск, а может, Чарльз просто его себе выдумывает. Но сердце сжимается от обиды. Уже почти неделя прошла, а Эрик так и не появился, пусть даже Чарльз кидал камни и утром, и после обеда, и даже глубокой ночью.
Словно бы «акула» осознала, что слишком близко подобралась к людям и лучше бы уплыть подальше. Другой причины Чарльз просто не видит, Эрик ведь сам захотел попробовать вернуть себе человеческий облик. Что же пошло не так? Что Чарльз сделал не так? Слишком настойчиво предлагал свою дружбу? Слишком сильно давил? Навязывался? Хвастал своими способностями?
Он поджимает губы и трёт пальцами переносицу. До конца летних каникул ещё месяц, он может хотя бы попробовать начать искать Шмидта. Он понимает, что это опасно, но если хотя бы так можно помочь Эрику, а может, даже встретиться с ним снова, то он готов рискнуть.
Мысль, что превращение Эрика завершилось, когда тот оказался слишком далеко от берега или и вовсе уплыл в свою пещеру, Чарльз старательно гонит прочь. Как гонит прочь мысль, что хочет найти Шмидта не для Эрика, а в память о нём.
Уж по крайней мере, поиски отвлекут его от этого вялого мучительного бездействия. Поэтому он решает начать как можно быстрее, но когда доходит до дома, в котором снимает квартиру, и смотрит на её безразличные неосвещённые окна, собственное одиночество и чувство ненужности наваливаются с новой силой. С такой, что ему даже хочется пойти в бар и напиться, лишь бы не сидеть одному, в компании только жёлтой лампы. «Соберись, Чарльз, — одёргивает он себя. — Раз решил делать что-то — делай». Эрик только так и поступал.
Нехотя он поднимается по ступенькам, которые в этом старом доме, как назло очень широкие и высокие, и уже на второй площадке чувствует, что на лестнице он не один. Единственное, что Чарльз может ощутить сквозь щиты, которые сам же и воздвиг, защищая мир от своего разума. Странно, час поздний, из его соседей никто в такое время не возвращается.
Чарльз упорно смотрит на перила, не желая сейчас видеть никого живого, но, когда он ставит ногу на первую ступеньку последнего оставшегося до его этажа пролёта, сверху доносится, негромко и неуверенно:
— Привет, Чарльз.
Оставшиеся ступеньки он буквально пролетает.
И не может поверить ровно до того момента, когда стискивает Эрика в объятьях и неожиданно понимает, что тот даже в человеческом облике выше (длиннее?) его и почему-то мокрый. По крайней мере, чёрная водолазка, в которую радостно смеётся Чарльз, повторяя еле слышно лишь одно слово: «Жив…», насквозь мокрая и пахнет морем.
— Но как?.. — шепчет Чарльз, отстраняясь и с неловкостью убирая руки. — Мы же не закончили тогда.
— Я продолжил сам, — пожимает плечами Эрик, но что-то в его тоне настораживает Чарльза.
— Но почему тогда ты?..
— Я… испугался, — после паузы говорит Эрик и напряжённо добавляет: — Ты бы захотел вмиг лишиться всех своих способностей?
— Да, — уверенно отвечает Чарльз. — Если бы было ради чего. Или ради кого.
Эрик странно смотрит на него и будто бы хочет что-то сказать, но откашливается и, потирая рукой шею, интересуется так нарочито спокойно, что пугает Чарльза:
— У тебя большая ванна?
— Обычная, — автоматически говорит Чарльз, а потом отступает и окидывает Эрика взволнованным взглядом, задерживаясь на вороте водолазки, который выглядит так, будто под ним шея ещё и чем-то обмотана. Неужели что-то всё-таки пошло ненормально? — Сейчас, погоди…
Он нервно роется в кармане в поисках ключей, а те как назло выскальзывают из мокрых пальцев, и Чарльз чертыхается и раз за разом пытается подхватить их, пока длинная и узкая, как самый настоящий плавник, ладонь Эрика не сжимается на его плече.
— Всё в порядке, Чарльз, — говорит тот с усмешкой. — Просто мне немного непривычно на земле. Слишком сухо. Да и обратное превращение… я ещё не до конца научился его контролировать, честно говоря.
Чарльз облегчённо смеётся, уткнувшись лбом в дверь, и наконец нашаривает проклятые ключи и открывает её. Но Эрик не торопится входить, а смотрит уже без признака улыбки, напряжённо и немного виновато, словно извиняясь то ли за то, что позволил себя приручить, то ли за то, что приручил Чарльза.
И Чарльз ободряюще улыбается ему и делает приглашающий жест.
— Моя ванна всегда в твоём распоряжении, друг мой, — пародийно чинно говорит он и добавляет чуть неуверенно: — Как смотришь на то, чтобы слетать в Бразилию? Там умеренно влажный климат…
— …И умеренно много сбежавшей из Европы мрази, — совсем по-акульи улыбается Эрик, и они одновременно кивают друг другу. А потом Эрик, чем до горячих щек смущает Чарльза, неловко, но совсем как в том своём воспоминании, треплет его по голове, и Чарльз смущается ещё сильнее, подумав, что от его волос теперь тоже будет пахнуть солью и морем. Пахнуть Эриком.
Они входят и закрывают за собой дверь, и Чарльз бросает осторожный взгляд вниз, на пол, опасаясь, что всё это было сном и сейчас он увидит набегающие волны прибоя. Но нет, этот шаг: вместе, навстречу пока ещё неизвестно что сулящему им будущему — они сделали в реальности.
…И ещё в Бразилии — если верить «жёлтой» прессе — где-то бродит мальчишка, управляющий ветром. Но знать об этом Эрику пока не нужно.
