Глава 1- Он почти мертв, – шепчет на ухо Кингсли. – Срикошетили заклятья, сразу штук пять, он… Как это сказать…
- В коме, – договариваю я. Человек на больничной койке в коме. Спит, как Белоснежка. Да, я читал детские маггловские сказки. Дадли выкидывал их пачками, потому что предпочитал комиксы про супергероев (там мало текста и много картинок), а я читал и перечитывал, чтобы житие в чулане под лестницей не казалось таким отвратительным. Ведь кому-то в этих долбаных сказках всегда было хуже, чем мне. Но Белоснежке точно было лучше. Она безмятежно дрыхла в ожидании принца-спасителя. Драко Малфой все равно что труп, но все-таки дышит, ровно, мерно, его грудь, прикрытая простыней, поднимается и опускается. Остроносая физиономия застыла в гримасе безмятежной умиротворенности. Не хватает только хрустального гроба и семи рыдающих гномов. Малфой-младший спит и видит сны в ожидании волшебного пробуждения. Не думалось мне, не гадалось, что мой школьный враг будет лежать овощем. Я смотрю на его тщательно расчесанные белесые пряди, рассыпавшиеся по подушке, и чувствую, что сейчас начну глупо улыбаться, а это недопустимо. Мне надо быть серьезным. Я должен быть опечален. Я должен думать об ужасных последствиях странного происшествия, ввергнувшего Драко в страну снов.
- Это скандал, – шипит Кингсли. – Во всем обвинят тебя, Гарри.
- А меня чего? Я тут причем? – Кингсли всегда воображает худшее. Иногда это хорошо, сейчас это бесит. Я ведь министр, как-никак, я могу с этим справиться, тем более я знаю, что ни в чем не виноват. - На особняк Малфоев напали их же бывшие соратники. Зависть взяла, что должны скрываться, пока эти жируют.
- Но это было твое решение – простить их.
- Нарцисса спасла меня.
- А ее сестра убила Сириуса, про это тоже все помнят. Решат, что ты специально послал авроров так поздно, - Кингсли смотрит мне в глаза не мигая. Он умеет так пялиться, что я снова чувствую себя ни на что не годным идиотом, как случалось в школе, когда мою персону пристально изучал Снейп. Ощущаю, как почва ускользает из-под ног. Опускаю голову на мгновение, только для того, чтобы проверить, точно ли я еще стою, и никуда ли не делся тщательно вымытый больничный пол.
- Надо сделать заявление для прессы, ты должен быть на похоронах Люциуса. – Кингсли не предлагает, а утверждает. Я не раздумываю, а согласно киваю. Так всегда в нашем тандеме. Это правильно, что у меня есть такой советник. Он и подстрахует, и поможет. Кингсли знает, как лучше. Это я уже давно уяснил. Я снова киваю, потому что Шеклбот ждет этого.
Поступить так, будет благородно: министр бросает горсть земли на гроб бывшего врага. Общественность взвоет от восторга. Чертово чувство долга. Я оставил семейство Малфоев в покое вовсе не для того, чтобы сейчас мучиться угрызениями совести. Нет моей вины в том, что Хорек завис между жизнью и смертью. Но я чувствую, что это событие будет иметь последствия. И Кингсли в этом уверен, иначе бы он так не беспокоился.
В палату входит Нарцисса. Она приходит к сыну каждый день. Мне доложили, ведь мой помощник и Первый Советник распорядился выставить охрану у палаты Драко. Министерство стережет Хорька как драгоценность, раз уж не сумело уберечь от рокового происшествия. Мы сожалеем, миссис Малфой, что так произошло, ощутите нашу заботу.
Она такая же, как и пять лет назад, когда объявила Волдеморту, что я мертв, такая же, как на фото в желтых газетенках: высокая, тонкая и бледная. Вокруг бездонных голубых глаз залегли черные тени, ее взгляд режет похлеще сектумсепры. Ясно, что ей мучительно видеть меня, здорового, в сознании, рядом с ее сыном, неподвижным как бревно. Но я не отказываю себе в удовольствии постоять здесь еще, я ведь на самом деле не сожалею о случившемся. Малфой мне так же противен, как и раньше. Он и его аристократичная заносчивая мамаша. Она смотрит на меня и бледнеет. Значит, не обманулась гримасой фальшивого сочувствия. Пора уходить, в вестибюле уже наверняка беснуются журналисты в ожидании официального заявления.
На похороны Люциуса собрался, похоже, весь цвет магического общества. Из любопытства, не иначе. Вырядились как на парад, в лучшие наряды. Я ничем не хуже: простая черная мантия стоит больше, чем я раньше проживал за месяц. Правда, тогда мои аппетиты были куда скромнее: шоколадные лягушки и тыквенные пирожки. Верный Кингсли рядом, парочка авроров для охраны. С соболезнованиями решили не лезть, прислали заранее шикарную корзину цветов. Нарцисса стоит у склепа. Насколько я разбираюсь в дамских нарядах, ее траур просто безупречен и отлично будет смотреться на фото в вечерних газетах. Волосы уложены волосок к волоску, лицо под густой черной вуалью просто каменное. Мне не хочется встречаться с ней взглядом, но и глаз отвести не могу. Может, она прочитает мои мысли, в них метровыми буквами написано «я не виноват», там же написано буквами поменьше: «я рад, что так случилось». Я чертовски доволен, что ее заносчивый муж сдох, а богомерзкий отпрыск валяется без сознания. Это мысли не министра, но Поттера, который никак не мог решиться свернуть шею Драко и Люциусу самолично. Это мысли, которые я никогда не произнесу вслух, но которыми я упиваюсь со страстью и удовольствием. Я поворачиваю их и так и этак, как бокал коньяка перед огоньком свечи. Любуюсь гранями и отблесками. Но нынешнее ощущение пьянит лучше, кружит голову куда более волнующе, чем даже самое дорогое спиртное, а ведь сейчас я могу себе позволить все, что пожелаю. Я чувствую, что сейчас возмездие настигло того, кого надо, может потому мне так тяжело сохранять невозмутимо-отсутствующее выражение на лице. Журналисты суетятся вокруг, завтра газеты запестрят заголовками: «Министр посетил погребение бывшего Пожирателя», «Поттер бросил горсть земли на гроб врага», щелкают колдофотоаппаратами. Я держу себя в руках, и фото получается что надо. Наконец Малфоя в его последнем пристанище заносят в склеп и распорядитель запечатывает дверь заклятьем. Можно идти домой и отпраздновать гибель Люциуса чем-то примитивно-плебейским. Для наилучшего контраста подойдет маггловское пиво. Такой дряни он-то точно в рот не брал.
- Вот сегодняшние отчеты. – Кингсли выкладывает на стол пачки документов. – Вчерашние, ты так и не нашел времени их просмотреть, – почему меня не предупредили, что работа министра такая скучная? Бумажки, бесконечные документы, и все надо прочесть, обдумать каждое решение, шлепнуть печать и пририсовать подпись не просто так, а только куда надо, куда укажет Кингсли и здравый смысл. А иногда ведь хочется похулиганить и разрешить высочайшим указом какую-нибудь глупость. Например, обязать всех летать на коврах и ликвидировать метлы.
- Как там Малфои? – Я жажду подробностей, но Кингсли уже не считает эту проблему первостатейной, так что ограничивается коротким сообщением:
- Ничего, газеты не написали и половины тех гадостей, что мы ожидали, так что забудь.
- Пошли цветы в больницу для Драко, - я бы предпочел что-то благоуханно-изысканное. Хорошо подойдут белые лилии, от их аромата можно угореть и умереть. Прекрасный конец для спящей принцессы Малфоя: задохнуться в окружении букетов.
- Тогда уж в имение, Нарцисса забрала сына в родные пенаты.
Я, как правильный министр, засиделся допоздна. Не потому что было много работы, просто листал старые досье Пожирателей Смерти и гадал, кто из этих типов мог напасть на имение Малфоев. Если судить по физиономиям – то каждый из них. Если хорошенько подумать… то все-таки каждый. Бывшие соратники стали врагами, затаили обиду, выжидали момент. Правы они были, презирая меня и мне подобных. Я ведь так и не решился уничтожить тех, кого ненавидел. Меня остановило дурацкое чувство благодарности к Нарциссе. Оттого Малфои и остались на свободе, сохранили свое состояние, получили возможность мозолить мне глаза, напоминая, что я слабак, хоть и министр. Правлю магическим миром, но на самом деле мальчишка, который не способен принимать самостоятельные решения. Я боюсь сделать что-то не так, оттого советуюсь с Кингсли, выслушиваю его предложения и соглашаюсь с ними. Они ведь такие, как надо, именно в подобном русле должно мыслить разумному человеку на самой высокопоставленной в Британии должности. Шеклболт думает за двоих, лавры пожинаю я. Он когда-нибудь отомстит за свое вынужденное второе место.
Нарцисса права, когда смотрит на меня с нескрываемым презрением. Даже таким, как она, аристократичным шавкам ясно, какое же слабовольное дерьмо убийца Волдеморта и Спаситель магического мира. Фото Пожирателей из досье скалятся, перемигиваются и хмурятся. Неуловимые мстители, мать их. Швыряю папки на край стола. Жаль, в камин нельзя. Когда выхожу из кабинета, во всем Министерстве уже ни души, это если не считать домашних эльфов, но я не считаю тех, кто успешно старается быть незаметным.
Можно воспользоваться камином и сразу попасть домой. В особняк Блэков, где, несмотря на ремонт и реконструкцию, все равно неуютно, как в склепе. Это еще раз подтверждает непреложную истину: ты слабак, Гарри Поттер, раз продолжаешь страдать вместо того, чтобы просто переехать в квартиру без прошлого. Там, правда, не будет Кричера, а этот старый брюзга, как оказалось, отлично готовит. Сегодня вот обещался порадовать хозяина бараниной в мятном соусе. В животе бурчит от перспективы объесться от пуза на ночь и заполировать поздний ужин запланированным пивом, но я решительно двигаю к выходу для посетителей, стаскивая на ходу мантию. На приключения тянет, черт меня возьми. Я ведь молодой шалопай и мои фокусы обычно не имеют последствий. А уж если имеют, то затем я и назначил Первым Советником опытного Кингсли, чтобы он прикрывал мою тощую задницу. Последний раз ему пришлось стирать память орде байкеров, вознамерившихся отлупить меня до полусмерти. Ступефай отменно действует против крутых мужиков, вдвое больше меня самого. Впечатывает драчунов в стену так, что кости черепов трещат.
В этом баре меня уже знают. Уверены, что я мелкий клерк, расслабляющийся после тяжелого рабочего дня. Бармен думает, что «черножопый мудак» - это мой начальник, и всегда сочувственно кивает, выслушивая очередную злобную жалобу. Некрасиво так злиться на Шеклбота, но он и правда иногда бывает таким мудаком, что сдержаться нету мочи. И я не расист. За мной водится много грешков, но злюсь я на людей, не разделяя их по цвету кожи.
- Добрый вечер, Гарри, - вот таким загробным шепотом разговаривают призраки в фильмах ужасов. Знали бы вы, как оказалось тяжело провести электричество в Блэковский особняк. Его туда так и не провели, зато у меня есть генератор, и Кричер опасается, что однажды маггловский агрегат взорвется и отправит нас всех к Волдеморту в ад на побывку.
- Нарцисса?! Миссис Малфой?! – стулья тут высокие и неустойчивые, с таких свалиться и разбить себе очки – нефик делать. – Вы в этом баре?! Он ваш… любимый? – да, я знаю, что я идиот. Мамаша Драко, правда, и ухом не ведет, продолжает созерцать слегка захмелевшую персону министра Магии с выражением печального участия и легкого оттенка тоски.
- Мы можем выйти поговорить? – ей тут неуютно, от маггловского духа, видно, мутит, но я проявляю себя джентльменом и сползаю со стула.
- Конечно, миссис Малфой.
На задворках бара она хватает меня за руку, а пальцы у нее ледяные, тянет в угол потемней, и я уж совсем теряюсь, что и думать в такой ситуации. Не может же случиться, что Нарцисса совсем сбрендила от горя и хочет со мной грубого и безудержного секса в центре немагического Лондона, чего я, к слову сказать, абсолютно не хочу. Но все куда прозаичней: портключ в виде серебряной змейки, ощущение, что желудок сжали в кулак и дернули вверх к пищеводу и прядка блондинистых до нереальности волос, выбившихся из прически мадам Малфой. Они как прилипли в начале нашего стремительного путешествия к моим губам, так там и оставались, пока я не грохнулся на каменный и очень гладкий пол, а она меня не оглушила. Палочка у нее, я успел заметить, тонкая и серо-серебристая.
У меня похмелье, и что-то щекочет лоб, противно и пушисто. Представляется Кричер и его заросшие сединой уши, так что пробуждение мое стремительно.
- Вот ты и проснулся, - вздыхает Нарцисса и отстраняется, - Гарри.
Я таращусь на нее, потом пытаюсь понять, где это я, потому что нет в моей спальне балдахинов с вышитыми драконами и окон в количестве трех тоже нет. У меня дома мрачно, хоть и завесил все гриффиндорскими цветами для поднятия настроения. А здесь светло и свежо, как на морском побережье.
- Мой сын тоже открыл глаза, на секунду, но открыл, - мадам Малфой смотрит мимо меня и говорит, говорит. Опять вспоминаются маггловские фильмы и тамошняя полупрозрачная нежить с призрачно-шелестящими голосами. Пошевелиться бы и сбежать, пока монолог обезумевшей мамаши продолжается, но вот незадача, пошевельнуться я как раз и не могу. Могу только хлопать глазами и сопеть.
- Ты не можешь говорить, - продолжает Нарцисса, - и двигаться не можешь, но, конечно, хочешь узнать, где же ты оказался. Вы, гриффиндорцы, такие любопытные.
Я раньше и не знал, что она может смеяться, притом так мило и беззаботно, просто как колокольчики звенят. Ненавижу колокольчики. Мне парочку Луна подарила, решила, что при каждом дуновении ветра будет приятно слышать «дзынь-дзынь» за окном. Но мне казалось это раздражающим, особенно когда лежишь без сна, думаешь о чем-то неприятном, а колокольчики дребезжат. Кричер их убрал. Он отлично угадывает мои желания, прямо как мысли читает. И это может быть моим спасением. Думаю про него изо всех сил, думаю так, что глаза начинают из орбит вылазить, но Кричер не появляется, а мадам Малфой, заметив мои усилия, начинает гладить по голове ледяной ладонью. Вроде и ласково гладит, но кровь в жилах стынет. Хочу заорать на нее, чтобы перестала, но не могу. Язык как к небу прилип.
- Я утолю твое любопытство: это наше имение. Ты любезно распорядился, чтобы нам оставили его после гибели Лорда. Было очень мило получить эту подачку, хотя ты, несомненно, думал, что поступил благородно. – Нарцисса снова смотрит на меня, и насколько я понимаю в безумцах, то вот она совершенно свихнулась: глаза голубые, а зрачки расширены, прямо колодцы в никуда. Так же смотрела ее ненаглядная сестрица, но той простительно: годы в Азкабане никого не красят, но Драко-то не умер, и вполне может очнуться в любой момент. Может быть, он прямо сейчас очнулся и зовет мамочку, а она тут сидит.
– Не скрою, это унизительно – быть обязанными тебе, Поттер, быть под твоим патронатом. Наверное, лучше было бы сгинуть в последней битве, или в Азкабане принять поцелуй дементора. Но видишь, мой мальчик, мы просто стали никем уже в этом новом мире, где чистокровность приравнивается к проклятию.
Лицемерит и не краснеет. Я так злюсь, так хочу высказаться, что, кажется, даже ору, только вот совершенно беззвучно, у меня даже губы не двигаются, я беснуюсь в своем неподвижном, почти мертвом теле, а она не видит ничего, хотя наверняка догадывается, что я пытаюсь с нею поговорить. Оттого, наверное, гладит все нежнее и говорит все вкрадчивее.
- Я знаю, что ты пытаешься мне сказать, – Нарцисса наклоняется к моему уху, и я чувствую аромат ее духов, легкий, воздушный и совершенно тошнотворный. Отодвинуться не могу и не дышать не могу, могу просто зажмуриться и сделать вид, что я ее не слышу. Меня здесь нет, я на самом деле все еще пью текилу в баре, а может, уже поминаю Люциуса дома перед камином.
– Ты пытаешься сказать, что не виноват, но я-то знаю правду. Ты останешься моим гостем так долго, как долго будет жить мой сын. Он видит и слышит, но не может двигаться, так же будешь существовать и ты. Домашние эльфы позаботятся, чтобы ты ни в чем не нуждался. Я буду тебе читать те же книги, что читаю и Драко. Если он придет в себя, то и ты вернешься к своей жизни… министра, - она произносит это так, словно укусила яблоко, а там половинка червяка, но леди не плюются, они терпят. - А если он умрет, то ты переживешь его самое большее - на минуту.
Я смотрю на нее в ужасе, потому что очень не хочу умирать. Я только стал Министром, победил Волдеморта, и вообще, я уже был на том свете. Я не желаю туда возвращаться.
- Спи, - шепчет она и целует меня в лоб. Губы у нее холодные, но вздрогнуть я тоже не могу.
Дракон на балдахине никуда не двигается, просто машет крыльями, иногда поворачивает вышитую башку и открывает пасть, выпуская облачко дыма из ноздрей. А если скосить глаза, то видно окно и серое, в тон стенам, небо. Там осень и прохладно, а я тут и мне идеально. Потому что постель мягкая и чуть пахнет лавандой, эльфы приходят и поят меня какой-то питательной жижей с ложечки, а Нарцисса читает мне вслух. Я, правда, не могу выразить своего возмущения по поводу питания и выбора книги, я даже почесаться не могу, когда вдыхаю слишком глубоко, и цветочный аромат начинает щекотать мне нос. Зато я могу плакать. Один раз я расстроился из жалости к себе, два раза от злости. Мне снова казалось, что я ору, да так громко, что, кажется, лопаются барабанные перепонки, но домашний эльф все так же безмятежно поправлял мне одеяло, а потом вытер батистовым носовым платочком слезы, стекающие по вискам. Подождал немного, удостоверился, что рыдать я больше не буду, и испарился. Дракон повернул голову и уставился на меня миндалевидным глазом с черным, блестящим зрачком. Он, наверное, тоже ждал – не будет ли продолжения истерики, но я был занят: пытался призвать Кричера мысленно.
- «Генеалогия чистокровных родов», - Нарцисса всегда садится справа от кровати, а эльф приносит ей чашечку чая. Она его не пьет, но выглядит все это просто как на картинке: очаровательная леди у постели больного красавца-героя в расцвете лет и сил. Это все, что мне остается: издеваться над собой и нею. Поносить ее чертового сына и погибшего супруга. Выдумывать прозвища для Кингсли и своих друзей. Я их всех ненавижу, мог бы испепелять взглядом – гореть малфоевскому особняку ярче, чем трава на пустыре. Дадли всегда поджигал траву летом. Потом прятался с друзьями на безопасном расстоянии и наблюдал, какая суматоха поднималась: приезжали пожарные, полиция, сбегались зеваки. Я тоже наблюдал - чего душой кривить, это было красиво. Правда, потом одежда дымом воняла, если ветер дул в мою сторону.
- «… род Лестрейнджей ведет свое начало от Николаса Лейстрейнджа», - если она читает Драко эту же хрень, то немудрено, что он не просыпается, а если он любитель почитать на сон грядущий эти занудные книжонки, то лучше ему и не приходить в себя. Я боюсь, что она прочитала мои мысли. Мне все время кажется, что она это делает постоянно, и чем отвратительней мои раздумья, тем нежней она ко мне прикасается. Гладит по голове, иногда целует в лоб и таращится своими прозрачными, слишком светлыми глазами и рассказывает без конца про Драко: как он провел день (валялся бревном), как он спал (валялся бревном, но с закрытыми глазами), как он внимательно слушал ее (снова валялся бревном, но иногда моргал). Интересно, она и ему про меня рассказывает? Надеюсь, что да. Потому что змееныша при этом должно тошнить и скручивать от отвращения, а что может быть приятней, чем мучения врага? Пусть жалкого и трусливого, но моего личного, отчаянно ненавидимого с первой встречи врага.
- На сегодня хватит, - говорит Нарцисса и встает, шурша платьем. Я не очень хорошо разбираюсь в нарядах, но выглядит она всегда безупречно, а так как развлечений у меня сейчас немного, то я каждый раз разглядываю ее, а потом лежу и вспоминаю каждую деталь. Или вообще вспоминаю всю свою богатую на события жизнь. Переживаю заново и свой эпохальный день рождения, когда лежал на пузе и рисовал в пыли торт со свечками, а потом Хагрид вышиб дверь. Я тогда очень надеялся, что великан окажется покровожадней и свернет дяде шею, если отыщет ее, конечно. Еще вспоминаю, как в первый раз наелся досыта за ужином в Большом зале. Сейчас стыдно вспомнить, как навалил на тарелку гору сосисок с картофельным пюре, а потом не мог доесть. Даже первый полет на метле вспоминается не так ярко, как ощущение сонливой сытости. Равно как и первый поцелуй. Это было мокро. Первый сексуальный опыт я вспоминать не буду – это было позорно и ужасно. Джинни осталась разочарованной, но так сильно хотела за меня замуж, что старалась не подать виду. Все-таки плохо, что я на ней не женился, она бы носом землю рыла, но отыскала своего звездного муженька. Потому что никому я, похоже, не нужен. Круг замкнулся, и я снова думаю о своих «друзьях» с ненавистью. Дракон выдыхает дым из пасти, и я вспоминаю, что так и не попробовал маггловской «травки», а мне ведь так хотелось.
- Знаешь, Гарри, Темный лорд ведь был еще хуже, чем ты мог себе представить, - сегодня Нарцисса в голубом шелке, и пахнет от нее еще нежней и гаже прежнего. Это все слишком для моего бедного примитивного умишка. Мне все время кажется, что я попал в один из маггловских фильмов. Ведь не могут люди так жить. Они не пьют чай, у них чаепития, они не просто одеваются, они подбирают туалет, приличествующий событию. Интересно, обездвиженный я – это какое событие? Верно, радостное и умиротворяющее. Не зря Нарцисса выглядит, как картинка из модного журнала. Я, помнится, дрочил на колдофотографии из «Ведьмополитена», особенно мне нравилась одна кудрявая брюнеточка, пока до меня не дошло, что она подозрительно смахивает на Беллатрису. На молоденькую, свеженькую Беллу, которая вместо того, чтобы пытать магглов, отправилась покорять модные вершины. Потом мне еще долго не хотелось дрочить. Интересно, а Малфои дрочат? Драко ведь тоже был подростком, пусть заносчивым и голубых кровей, но потребности-то у всех одинаковые. Я кошусь на Нарциссу, но она погружена в свои мысли и машинально поглаживает край покрывала. Оно жемчужно-серое, воздушно-мягкое и прикасается к моим обездвиженным конечностям так деликатно, что я даже немного расслабляюсь и заставляю себя получить хоть немного удовольствия. Ведь так мало сейчас в моей жизни радостей, и отчего-то кажется, что и Малфои, родившиеся с серебряной ложкой в глотке, тоже не слишком счастливы. Иначе чего бы леди Нарциссе рассказывать мне про Лорда?
Она касается моего лба тонкими, прохладными пальцами, сдвигает пряди волос в сторону и проводит по контуру знаменитого шрама.
- Темный Лорд часто говорил о тебе, - шепчет она совсем тихо, будто опасаясь, что нас подслушают, - он почему-то был одержим тобой. А я ведь, когда увидела тебя впервые – изумилась. Ты казался слишком маленьким, жалким и неопасным.
Она умудряется так долго смотреть не мигая, что я поневоле моргаю, и это, верно, воспринимается как некое продолжение нашего диалога-монолога.
- Странно, как ты умудрился его убить. И за это мне, наверное, нужно быть тебе благодарной, ведь он был чудовищем, - она склоняется ниже, так что ее дыхание щекочет мне кожу, - но кого тогда благодарить за смерть моего мужа? Моего дорогого, любимого мужа?
Я жмурюсь, чтобы не видеть ее безумно расширенные зрачки и мелко трепещущую жилку на белоснежной шее, но леди Малфой шепчет и шепчет, вливает, как расплавленный свинец, слова мне в уши, и ее легкая, тонкая рука тяжелеет с каждым ласковым движением.
- Род Грейбеков ведет свое начало от Ингольва, Волка Короля…
Дракон взмахивает крыльями, мне кажется, я даже слышу шорох, но, если присмотреться, видно тонкие золотые нити, которыми он вышит. «Это настоящее чудо», - думаю я, моргаю, но не могу сдержаться, я снова плачу и ощущение собственных слез, ползущих по вискам, расстраивает меня еще больше. Это ведь было так здорово: очутиться в мире магов, пусть даже омраченным присутствием Упивающихся Смертью. Здесь все было иначе, я был стеснительной знаменитостью, глупым очкариком с чудесной волшебной палочкой, бедным сироткой, получившим кучу золота в наследство. И я так мало использовал из тех возможностей и удовольствий, что свалились на меня так внезапно, а теперь я просто Министр Магии и мне отказано во многом. Ведь мне надо блюсти свою репутацию Героя. И мне так себя жаль. Блядь.
- … первенец в роду Грейбеков всегда становится оборотнем, - Нарцисса поднимает глаза и смотрит, как я плачу. Она не улыбается, но я чувствую, что ей приятно видеть мои слезы.
Когда мы путешествовали втроем: я, Рон и Гермиона, спали в палатке, ели всякую пакость и носили по очереди чертов медальон Слизерина, я иногда думал, а что там поделывают фавориты Волдеморта? Все эти Гойлы, Нотты, Малфои и прочие. В палатке пахло кошками и паскудной жратвой, а я лежал без сна и представлял, как Упивающиеся тусят в своих шикарных особняках и вкушают нежнейшие бифштексы с фарфора и серебра. Я никогда не любил бифштексы, но тогда мне их хотелось до умопомрачения, и ненавидеть Драко становилось все проще. А потом пришлось воочию убедиться, каково это – быть в ближнем круге Темного Лорда. Нарцисса сегодня читала мне стихи. С выражением, из маленького томика, пахнущего ветхостью. Явно маггловский сувенир. Но стихи были хорошие, про любовь, про темные локоны и печаль. Это было впервые, когда леди Малфой решила почитать мне что-то более увлекательное, чем «Генеалогия чистокровных родов». Я даже начал вспоминать все самые романтичные моменты из своей жизни, снова растрогался, а потом разозлился. Ярость отлично сушит слезы. Мне даже показалось, что мои руки сжались в кулаки, но Нарцисса знает толк в заклятиях: я остался лежать неподвижно и беззвучно, а она продолжала читать, делая маленькие паузы, чтобы отпить мятного чая из тонкостенной чашечки. А потом она сказала, что Драко сегодня силился улыбнуться, и у него даже немного получилось. Я мысленно пожелал ему поскорей окочуриться, но мадам Малфой, к сожалению, не умела читать мысли.
- Как интересно, - говорит она, разворачивая «Ежедневный Пророк». О чудо, но я могу скосить глаза и увидеть заголовки, правда, нихрена не могу прочитать, ведь мои очки лежат на тумбочке, так же неподвижно, как и их обладатель. А я, Герой, Министр и Надежа всей Англии – все еще не удосужился исправить свое паршивое зрение. – Как интересно, - повторяет Нарцисса и улыбается одними губами. – Кингсли Шеклболт из твоего помощника стал исполняющим обязанности. Практически министром. А тебя считают пропавшим без вести.
Я стараюсь испепелить ее взглядом, уже представляю, как ярко будет пылать ее утренний воздушный туалет и тщательно уложенные локоны, как будет шипеть и покрываться пузырями безупречно фарфоровая кожа. «Меня найдут! - ору я беззвучно, внутренний я корчится и исходит ядом. От напряжения, кажется, сейчас треснут кости и лопнут артерии. – Меня найдут, и я сгною тебя в Азкабане, сука. Тебя и твоего выблядка!».
- А мистер Лонгботтом наконец получил должность преподавателя Гербологии в Хогвартсе. Как это мило, не правда ли?
Тогда я думал, что это был плохой день, наполненный отчаянием и тоской. Я умудрился сдержать свои разгулявшиеся эмоции, читай, не прослезиться. Я снова пытался достучаться до Кричера, до каждого вышколенного эльфа, приходившего протирать пыль в мою спальню. Я даже попытался вклиниться в мозги еще одного бревна, обитающего в этом доме, но вокруг была тьма и пустота. Дракон на балдахине косился на меня золотым глазом и все так же мерно взмахивал крыльями.
- Сегодня такой день, - сообщает мне Нарцисса еще с порога. Я ее пока не вижу, но легкий сквознячок доносит до моего носа аромат ландышей. Помнится, они входили в состав какого-то сложно-изощренной отравы. Я даже умудрился сварить ее правильно, благодаря подсказкам из учебника Принца Полукровки, а в просторечии героического профессора Снейпа. Я его так усердно ненавидел, а потом так безмерно уважал, даже думал назвать в его честь своего сына, ежели таковым обзаведусь. Но не сложилось у меня с потомством. И с личной жизнью тоже.
- Сегодня очень памятный день, - шелестит мадам Малфой и подходит ближе, цепляется за стену. Похоже, безупречная леди нажралась, как маггловский сапожник на Рождество. – Его день рождения, - выдыхает она, присаживаясь рядом. Я упрямо таращусь на дремлющего дракона и напеваю про себя гимн Хогвардса. Я не хочу ее слушать, не желаю видеть, терпеть не могу аромат ее духов, пахнущих, как яд.
- Я всегда дарила ему что-то милое. На память. Новую трость, томик стихов, флакон с лунным светом… я его так любила, мистер Поттер, - она ложится рядом, так, что почти касается губами моей щеки. – А вы отняли его у меня. Вы разрушаете все, к чему прикасаетесь. Маленький грубый мальчишка.
Я теперь ору про себя «Правь, Британия», но голос Нарциссы, кажется, перекричать невозможно. Хотя она говорит совсем тихо и гладит меня по плечу. Рассказывает про погибшего Малфоя, каким его никто из посторонних не знал. Он, оказывается, был милым, добрым, внимательным Пожирателем Смерти, кто бы мог подумать. Он создал для своего драгоценного семейства идеальный мирок и был совсем не рад, когда туда влез со своей змеюкой Темный Лорд. Я расслабляюсь мало-помалу и начинаю засыпать. Нарцисса больше не гладит меня и шепчет все тише.
- Ты не поймешь меня, - наконец вздыхает она, - ты ведь никогда никого не любил.
Драко Малфою снится сон. Сегодня – про школу и квиддич, про полеты на метле и ветер, свистящий в ушах. Это - отличный сон, потому что в нем Драко сшиб с метлы Гарри Поттера, завладел снитчем и выиграл для Слизерина еще один матч. В прошлый раз сон был еще лучше, потому что в нем не было Темного Лорда, Пожирателей и гнетущих обязательств.
Драко нравится спать и видеть свои мечты воплощенными в реальность, создавать новый мир, в котором ему живется привольно и совсем по-другому. Он там просто мистер Малфой-младший, который никогда не присутствовал на казни, не видел, как ловко винный погреб можно переоборудовать под камеру пыток, не знает, как тяжело убить человека. Тот мистер Малфой гораздо умнее, он просто играет в квиддич, радуется, когда ловит снитч и старается не обращать внимания на тех, кто просит его вернуться.
Когда-нибудь, обещает он себе, я обязательно проснусь, но позже, вот еще пару-тройку раз сыграю в квиддич, отрублю голову василиску, проживу жизнь, которую выберу себе сам, и вот тогда проснусь.
Но в этот раз он так ловко подрезает ловцов из Гриффиндора, бросаясь к снитчу, что трибуны взрываются невиданными доселе овациями, и Драко хочется кричать о своей победе громче обычного.
- Отсосите, гриффиндорцы! – орет он во все горло, а потом открывает глаза и понимает, что возвращение удалось незапланированно рано.
Я обнаруживаю себя в переулке за маггловским баром. Именно отсюда мадам Малфой меня похитила некоторое время назад. Я даже не знаю, насколько давно это было, сейчас меня просто выворачивает наизнанку прямо за зелеными мусорными баками, а уборщик из кафе напротив, вышедший покурить, снимает шоу на мобильный телефон.
- Какое сегодня число? – спрашиваю я, путаясь в собственных непослушных конечностях. Странно слышать свой голос, он, оказывается, не слишком изменился.
- Чего тебе, брат? – уборщик подходит поближе, но опасливо держится на расстоянии, хорошо хоть телефон спрятал. – Чего хочешь?
- Какое число сегодня… брат?
- 18 марта, очкарик, а ты че, потерялся?
- Год какой? – я больше не пытаюсь встать, не пугаю парня конвульсивными движениями, просто сижу, прислонившись спиной к мусорному баку.
- 2012, - уборщик достает из кармана перочинный нож и быстро оглядывается, просчитывая пути к отступлению, если вдруг ко мне вернутся силы и я захочу его задушить, - ты наркоман, что ли?
- Меня похитили, - сообщаю я жалобно, чувствуя, как ноги сводит судорогой, - а теперь я вернулся.
- Может, ты скажешь, кто тебя похитил? И главное – зачем?
- Я не знаю, - год назад миссис Малфой решила мне отомстить за смерть своего мужа. И ей это удалось: я валялся бревном в кровати, слушал про «Генеалогию чистокровных родов», много плакал и много думал о том, что не смогу ее ненавидеть. И не, потому что она гладила меня по голове. – Я не знаю.
Кингсли косится на безмятежное море, на лениво катящееся к закату солнце, и тяжело вздыхает:
- Ведется расследование, мы все равно выясним, в чем дело. Но если бы ты нам помог…
- Я – все еще министр, и я не желаю, чтобы меня препарировали, как лягушонка, - я тоже смотрю на море и думаю, что задержусь на побережье еще немного. Отдохну, постараюсь обыграть бармена Билли в карты и перепробую все коктейли, что он умеет готовить. - Я просто хочу все забыть.
- Нельзя спускать это врагам с рук.
- Врагам – нельзя, - соглашаюсь я и протягиваю ему фляжку, - коньяк будешь?
