Глава 1*...пожнёт бурю. (Пословица)
“Кто к нам с чем зачем, тот от того и того”.
Старинное правило
“Лечение больной фантазии осуществляется за счет фантазера”.
Д.Емец “МБ. Тайная магия Депресняка”
“Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие”, – так, следуя заветам классика, должна начинаться история о неприятных и портящих жизнь сюрпризах. Увы, времена и нравы меняются ударными темпами, а вместе с ними соответственно меняются и вступления...
– Да они там совсем с ума посходили! – возопил Мефодий, шмякая о столешницу пачкой бумаг так, что Депресняк, до того мирно дрыхнувший под столом, от неожиданности сделал “свечку” и с недовольным мявом перебазировался под хозяйкин стул – от греха подальше. – Не знаю как вы, а я лично это больше терпеть не намерен!
Его возмущение, впрочем, никого не удивило и не взволновало: лишь Даф с Эссиорхом дуэтом возвели очи к летнему небу, Ната же, под шумок делавшая маникюр, даже не дрогнула кисточкой, а Лигул просто привычно скривился, будто укусил особо кислый лимон – обычная его реакция на Буслаева. Остальные герои знаменитой эпопеи, организованно заседавшие в летнем садике на крыше дома номер тринадцать по Большой Дмитровке, где издавна проводились эти собрания, и вовсе не повели и бровью. Эта вспышка была уже двадцатой за неделю, а планомерные повторения одного и того же всегда ведут к тому, что эффект неожиданности начинает очень быстро стремиться к нулю, и реакция меняется соответственно. Человек вообще быстро привыкает к внешним обстоятельствам, таково уж его свойство, позволяющее, в зависимости от характера ситуации, адаптироваться и становиться сильней или же прогибаться и деградировать.
– Ты стал каким-то нервным, синьор-помидор, – невозмутимо прокомментировал Арей, отвлекаясь от заточки меча. – Не то чтобы совсем истериком, но, подозреваю, уже близок к тому.
Нет, мечник не решил поиграть в популярного в мире людей капитана Очевидность (страж, секретный легион света, известен своими дотошностью, жесткой прямолинейностью и девизом “повторение – мать учения”), а всего лишь констатировал факты, которые, как известно, самая упрямая в мире вещь.
Сжимая в руке вусмерть измятые распечатки, Меф резко повернулся к бывшему наставнику.
– Ну да, вам легко говорить! Вам-то нервничать нечего – про вас такую похабень не пишут!.. Ну, почти, – признал Буслаев после краткого раздумья, вспомнив давние тематические прецеденты и решив не грешить против истины. Признал и передернулся. Как, впрочем, и Арей, отнюдь не считавший своего ученика сексуально привлекательным – и не только ученика, но и всех тех собратьев по полу, с коими больная фантазия земных фикрайтеров когда-то умудрялась его сводить.
– Хотела б я взглянуть на того камикадзе, который сейчас вдруг начнет писать! – хихикнула Улита, деловито потроша телепортированную из ближайшей кондитерской коробку с конфетами. – Слэш с Ареем – уму ж непостижимо! Это ж сколько “Момента” надо вынюхать? Тем более сейчас, когда их бредовый “обоснуй” “ну он же тёмный, следовательно, разборчивостью не отличается” больше не катит, а наш добрый Автор наложил вето на подобные инсинуации.
– Вот только это пока не сильно помогает, – проворчал Меф, прожигая – причем в самом прямом смысле слова – мрачным взглядом густо исписанные бумажонки. – Им что вето, что не вето – они всё равно свою безобоснуйную хрень катают!
– Можно подумать, фемслэш был обоснованней! – язвительно отозвалась Ната, отвлекаясь от маникюра и бросая косой взгляд в сторону торчащих из-под стола блондинистых “хвостов” Дафны. – Да я скорее дохлую крысу съем, чем полезу обниматься со светленькой! С какой радости вообще? Она мне, между прочим, никогда не нравилась!
Даф, выманивавшая из-под стула раздраженного и потому особо опасного Депресняка, резко выпрямилась, едва не приложившись лбом о край стола, и явно приготовилась отпарировать, но не успела: за её честь уже вступились. Вернее, не за её честь, а за истину в целом.
– Ты думаешь, это кого-нибудь волнует? – насмешливо фыркнул Чимоданов. – Подчеркиваю для особо одарённых: это слэшеры! Они этот обоснуй в гробу в белых тапках видели.
– А мы – их! – с весьма угрожающим видом (с некромагами вообще шутки плохи, а уж ежели их ещё и разозлить – лучше сразу Аиде Плаховне позвонить и к её приходу самому в мешок упаковаться) бросил Багров. – Поверить не могу: из одной встречи целый пейринг вырастить! А ведь я всего лишь хотел, чтоб Арей меня прибил – и эффектно, и эффективно. Не вешаться ж мне было, в конце концов! Гусарский сын, болтающийся на стропилах, – это ж курам на смех!
– Голуба, слэшерам пофиг, чего хочешь
ты, – с полным ртом – кто сказал, что конфеты нужно кушать по одной? – заметила Улита. – Они считают нас неживыми марионетками, с которыми можно играться как угодно. Наивные чукотские детишки!
– Не только слэшерам, – недовольно вставила Ирка. – Он Дафну тоже никогда не хотел, но их всё равно пейринговали!.. Ведь не хотел же? – с подозрением глянула она на Багрова. – Без обид, Даф.
Дафна лишь пожала равнодушно плечами – да не вопрос, мол, о чём разговор, мне как-то тоже не очень-то и хотелось.
Матвей же вскинулся с видом Ромео, у которого вдруг саркастически поинтересовались, любил ли он Джульетту или просто маялся подростковой дурью, – при этом как-то умудряясь не выглядеть хамом по отношению к “не выдерживающей конкуренции” Даф, бывшей симпатичней Ирки настолько, насколько совершенный страж света симпатичней простой смертной. Воистину, настоящий гусарский дух и дворянскую культуру не пропьёшь.
– Да не парься, Матвейчик, дыши в две дырочки! Все знают, что светленькая давно уже занята, – неделикатно перебила оскорблённо-рыцарский монолог “да я верен тебе по гроб жизни и даже за ним, ибо!” Улита, предварительно всё же покосившись опасливо в сторону бывшего шефа. – Причем довольно плотно так – аж с двух фронтов. И обоснуи не чета слэшерским: как-никак сам Автор прописывал, не фикрайтеры, а его слова топором не вырубишь.
Уши Даф сделались нежного пунцового оттенка, и она в поисках моральной поддержки глянула на по-прежнему невозмутимого Арея. Акции завлекательно-неоднозначного первого мечника, и без того котировавшиеся выше буслаевских даже у создателя их мира, после героического прощания Арея с мраком взлетели до небес – во всех смыслах, причем, – и взаимная симпатия этих двоих никого уже не шокировала и воплей “как ты можешь, это же барон мрака!”/“как ты смеешь, это же светлая!” не вызывала и вызвать не могла в принципе: к ягоде одного поля претензий обычно не бывает.
– Вот именно, – с весьма узнаваемым сарказмом – с кем поведешься, от того и наберешься – проворчал Меф. – Мне прямо интересно, о чём он думал, выращивая столько обоснуев, – Буслаев косо глянул на стоящий в центре стола магический портрет, с коего, открыто и дружелюбно улыбаясь, глядел известный писатель, при ближайшем рассмотрении чем-то смахивающий на Троила, только без лысины и с бородой. – Жили-были себе спокойно, а потом вдруг нате сюрпризик: между ними чувства такие сложные, что о них даже все суккубы знают и Лигул в панике на ушах стоит: ахтунг, барон мрака так в сантиментах погряз, что, тронь мрак Дафну, взбунтоваться и к свету умотать может! – тут Меф довольно узнаваемо изобразил озабоченный козлетон главы Канцелярии. – И это барон мрака и примерный вдовец, подумать только! А меня из-за его “сентиментальности” теперь с этим придурком сводят!
Арей лишь усмехнулся в усы на Мефово возмущение: претензий к автору канона и шипперам у него не имелось (какой дурак будет против героического возвращения к свету и длительного общения с весьма симпатичной тебе особой?), а взъяриваться от указаний на факты – только себя позорить. Свет вообще пошел ему на пользу, что бы там ни думали некоторые странные читатели их эпопеи, жаждущие видеть на месте разнообразного в своих эмоциональных порывах мечника мутантную помесь Терминатора, табуретки и Мефистофеля – брутального, бесчувственного, неизменно циничного и до упора тёмного типа, якобы должного навеки застрять во мраке. Но от канона, к счастью, никуда не деться, как фанон ни культивируй.
– Но, Меф, тебя же с ним ещё задолго до нас... Ой! – Даф зажала рот руками: Меф смотрел на неё, как, верно, некогда смотрел Цезарь, получивший в сенате под дых от старого друга, ибо известное “и ты, Брут!” в буслаевских очах читалось более чем явственно.
– Ты кого тут назвал придурком? – моментально вскипел и без того разобиженный необоснованными Иркиными подозрениями Матвей. – Можно подумать, это для меня не ООС! Я, между прочим, тоже честный гетеросексуал и её вот люблю!
Бывшая валькирия и пожизненно-посмертная любовь рокового некромага приятно заалела, но тут же погрустнела:
– Вот только пишут про нас одни “сопли”, – тоскливо заметила она, рассеянно щелкая “мышкой” верного ноутбука. – Нет чтобы что-нибудь оригинальное и философское... А ведь мы ничуть не меньше барона – Арея по-прежнему все называли бароном, – и Даф это заслужили.
– Нашли на что жаловаться! – желчно и довольно грубо буркнул Меф, с отвращением разглядывая мятые распечатки фанатских опусов, в коих он, позабыв о дуэли и страстно капая слюной, утаскивал в кусты побежденного его прекрасными глазами Багрова. – Сопельки про них, видите ли, написали... Радуйся, что твоего хахаля тебе вообще оставляют, а не Арею вон снова на кой-то хрен всучивают, а тебя с Фулоной или Таамаг не сводят!
Замечание было резонным, и Матвей, содрогнувшись, совершенно не по-джентельменски нервно схватился за “мышку” – проверить, не возникло ли повторения того ужасного инцидента, после которого он, пылая от возмущения, откапывал труп зверски убитого фикрайтерами зверя-обоснуя и, оживив его некромагией, натравливал полученного зомби на всех, кто пытался свести ни в чем не повинного ученика Мировуда с не менее индифферентным и гетеросексуальным богом войны. Схватился и тут же получил по руке: ноут свой Ирка не доверяла даже возлюбленному, а намек на возможный фемслэш с кем-то из суровых валькирий – особенно четко отчего-то нарисовался образ Фулоны, многозначительно похлопывающей плетью по голенищу высокого лакированного сапога – и вовсе подпортил ей настроение.
– Кстати о Фулоне, – задумалась она, пытаясь отвязаться от навязчивого и довольно дикого образа главы валькирий в кожаном бикини, чулках в крупную сетку и с блондинистой прической в стиле “мелкий бес”. – Кто знает, почему её с Ареем сводят? Они ж в каноне даже не виделись, насколько я знаю. Где фикрайтеры обоснуй берут?
Все обернулись к Арею, а дамская часть коллектива – ох уж этот охочий до подобных тем женский пол! – так и вовсе навострила уши. А кто-то даже и “хвосты” – и очень сильно.
– Что? – удивился мечник. – Я-то откуда знаю, что за траву они курят? Всем известно, что избытки фантазии переходят в бред.
– Воистину, – задумчиво прокомментировал Троил озвученную Ареем цитату. – Люди издревле этим страдают, и наш Автор частенько не в бровь, а в глаз бьёт.
– Интересно, почему, – фыркнул Мефодий. – Не вы ли ему порой суфлируете? Кто там ему Муз на белых пегасах посылает – неужто Лигул?
– Меф! – шикнула Дафна, незаметно наступая неделикатному подопечному на ногу. – Как ты разговариваешь с главой Эдема!
– А чего я такого сказал-то? – надулся Мефодий, до сих пор клинически не выносящий светлых рамок и указаний, и, по-детски желая ответить тем же, поискал ногой ступню хранительницы. И, успешно нашарив хвост Депресняка, взвыл на весь садик: хвост адскому котику был дорог, как игла – Кощею, доллары – Скруджу Макдаку, и девичья честь – Дездемоне, а когти его с успехом прорезали не то что мужскую обувь, но и даже бетон.
Дафна, извиняясь, глянула на Троила и, переведя взгляд на громко ругающегося и мстительно шарящего под столом Мефа, спрятала лицо в ладонях: гены Хавронов составляли кошмар её хранительской доли, и культуры со смирением в упертом наследнике мрака всё ещё было очень и очень мало – не помогала и наставническая помощь Арея в духе “упал – отжался”.
– А мне вот интересно, почему про нас с Улитой не пишут, – деликатно переключая всеобщее внимание, вклинился в беседу Эссиорх. – Вроде бы такой канон же...
– Иногда неизвестность лучше, поверь, – назидательно заметил Арей, и все повернулись к нему: уж кто-кто, а мечник среди фандомных писак был фигурой популярной, и послушать его стоило, – так что лучше не жалуйся, а то вспомнят ещё и скрестят... а вон хоть с нашим горбунком, скажем, – у них же модны пейринги вида “они не выносят друг друга, но слэшеру пофиг”.
– Точно-точно! – поддакнула, передернувшись, Даф – её, как честного стража света, всегда вымораживали подобные клеветнические (в переводе на странный фикрайтерский язык – ООСные) инсинуации. – Помните тот полночный бред про Яраата и ваш тайный взаимный юст?.. Ой, не надо, вы же уже светлый, а гнев к добру не ведет!
– Я спокоен! – прорычал бывший барон мрака с таким видом, что поверить ему мог только слепоглухонемой: в мирном состоянии духа ложки в узел, как правило, не завязывают. – Абсолютно!
Остальные глядели сочувственно, зная, как оскорбителен был для мечника тот безумный пейринг с омерзительным убийцей его семьи, и только Эссиорх сохранял на лице отсутствующее выражение “ушел в себя, вернусь нескоро”: мысль о возможном пейринге с начальником Канцелярии мрака потрясла неиспорченное сознание хранителя до крайности.
– Эсь, да ладно тебе! – попыталась вывести друга из ступора Улита. – Бывает же и хуже...
– Подчеркиваю: бывает! – пылко поддержал бывшую ведьму Чимоданов, вовсе не считавший пределом своих мечтаний ни Мошкина, ни Буслаева. А вот Нату – очень даже, пожалуй… Кхм.
– Куда уж хуже! – патетично отозвался хранитель из Прозрачных Сфер и, поймав вдруг очень печальный взгляд златокрылого шефа, понял, куда: для больной фантазии некоторых страдающих синдромом “слэшерства головного мозга” даже звание главстража Эдема не было преградой.
– O tempora, o mores! – хором процитировали Троил с Эссиорхом. Воистину, времена и нравы нынче были те ещё, и на нынешнее поколение действительно нельзя было смотреть без печали – прозорливый классик, озвучивший однажды эту бессмертную мысль, давно уже привык к тому, что ему в Эдеме всё время икается.
– ...С кем, с кем? – запоздало дошло до тайком подсчитывавшего ожидаемую эйдос-прибыль Лигула, и он, отлепившись от самого простого, но весьма удобного лопухоидного калькулятора, ошалело выпучился на Эссиорха. – Меня?! С ним?! Они не могут!
– Ещё как могут, мой наивный горбатый друг, – с привычным сарказмом отозвался Арей – новый статус возрождённого для света ничуть не изменил его отношения к бывшему коллеге по тартарианскому цеху. – Если уж благодаря этим обкурившимся креативщикам синьор-помидор смог с бывшим повелите...
– ЗАТКНИТЕСЬ!!!
– С кем?! – в ужасе ахнули все хором, попеременно глядя то на кривящегося Арея, то на полностью оправдывавшего своё овощное “погоняло” Мефодия.
– Угадайте с трех букв, – развеял сомнения появившийся из ниоткуда Кводнон, и Вихрова всё же опрокинула бутылочку с лаком (прощай, аккуратный маникюр, здравствуй, красная, как у гуся, лапа!), а Улита, подавившись очередной конфетой, надсадно закашлялась, и Эссиорх, уже всерьёз опасаясь за жизнь любимой, начал аккуратненько постукивать её по спине.
– И не говорите, я сам охренел! – громко продолжил любитель внезапностей, не обращая никакого внимания на страшные глаза и яростную жестикуляцию Буслаева, изображавшего что-то вроде мучительного удушения с последующим отрыванием головы, и умело добил беднягу с тыла: – Не, я, конечно, повелитель зла и положение как бы обязывает, но ведь, положа лапу на дарх, даже у “Арей/Меф” обоснуя боль...
– У кого обоснуя больше? – нехорошим спокойным тоном, от века предвещавшим срочную работу для мадам Мамзелькиной, проговорил мечник, опуская руку на эфес знаменитого двуручника, ныне обладавшего особенной силой преображенного оружия света. – Я, в отличие от некоторых, не извращенец!
– Свет подтверждает, – вступился за блудного сына Эдема честный Троил, уверенно листая какой-то толстенный фолиант, по размеру не соизмеримый даже с Большой Советской энциклопедией. – Тот брак со смертной был заключен по всем правилам, наш отдел судеб констатировал наличие любви, которую нельзя было не вознаградить, а вот влечения к своему полу, видит свет, не наблюда...
Но Кводнон пропустил замечание главы Эдема мимо ушей – как и следовало правильному организатору и повелителю мрака, – тем более что в словах генстража не было ровным счетом ничего нового – ни того, что дети – дар света, ни того, что содомские развлечения Арей, несмотря на свой статус тёмного стража самого высокого ранга, и вправду успешно обходил стороной. Но поглумиться же можно и без повода, не так ли? Изобретатель лжи, цинизма и автор многотомного труда “Смех, ведущий в Тартар” считал так ещё с той приснопамятной поры, когда, обернувшись змеем и вещая наивной Еве о прелестях познания не только привычного добра, но и неизвестного ей и потому особенно интересного и безопасного на вид зла, предвкушал крах драгоценного творения своего Врага и, со злобой вспоминая свой позорный пенделеускоренный полёт с небес, трепетал от восторга отмщения.
– А как же “мальчик мой” и тот ваш совместный поход в баню? – пакостно сощурился он. – Разве не это любимый обоснуй ваших шипперов?
– А разве это не ты их науськиваешь? – с виртуозностью мастера не только клинка, но и острого слова – просветление отнюдь не сделало из Арея смиренного скромняшку – парировал бывший барон мрака. – Рыбак рыбака, а, Кводнон, или просто тема не в добрый час упавшего мыла покою не даёт? Как там тебя приватно – “Кводя”? Мои уши за стенкой тогда чуть в трубочку не свернулись.
Меф, казалось, сейчас лопнет, как перезрелый томат: кошмары с участием выползшего из астрала абсолютно материального и отвратно домогавшегося его Кводнона (“А я говорил, что мрак сильнее во сне и нехрен так дрыхнуть!” – “утешил” добрый Арей, когда озверевший от недосыпа Буслаев завалился к наставнику, надеясь хоть на какой-нибудь полезный совет, в духе “...а потом под дых его и добивай ногами – не отобьется”) были одновременно самым жутким и позорным его воспоминанием, хуже даже, чем первый поцелуй с Даф, закончившийся вежливым и весьма напрягшим “не, это делают не так...” (не то чтобы Меф был параноиком, но подобные поправки из уст любимой девушки всегда вызывают вначале чувство позорного провала, а потом и логичные подозрения). И за какие прегрешения фандомные писаки облагодетельствовали его нездоровым интересом этого ходячего кошмара? Да, он был наследником мрака, да, Кводнон пытался когда-то заполучить его тело, но ведь не в
этом же смысле!..
– Пакетик мне! – прохрипел Багров, за неимением оного (вот говорила же Ирка: носи платок, пригодится!) утыкаясь в неудачно попавшего под руку вездесущего Депресняка и едва не лишившись левого глаза: тискать себя когтистый адский кошак позволял только своей светлой хозяйке, да и то за еду. – Пол-царства... пардон, пол-родового поместья за пакетик! И побольше!
– Потом со мной поделись! – оригиналка Улита недолго думала и, разумно полагая, что много – не мало, увела из ближайшего магазина приусадебного инвентаря большое оцинкованное ведро.
Троил и Эссиорх окаменели, аки соляные столпы, с выражением крайнего отвращения на лицах – большего даже, чем то, что охватило их при упоминании возможных недженовых инсинуаций, порочащих честь не только стражей света, но и вообще любых особей мужского пола, – а Дафна, содрогнувшись от макушки до пят, открыто придвинулась поближе к Арею. Иркино же лицо явственно говорило: “Правильно я тогда этого изврата копьём пришпилила! За дело!”
– Я же не спятил, нет? – выразил общую мысль незаметный до сей поры Мошкин. – Это ведь ужасно, да?
– Нет, конечно, – мгновенно сделал ход конём воистину змееязычный Кводнон. – “Ужасно” – это ты и Меф. Или ты и Чимоданов. Или втроем.
Полагаете, этими словами экс-повелитель мрака обозначал свою нелюбовь к однополым влечениям и тематическому ходу мыслей? Как бы не так! Причина была всего лишь в развесистой личной гордыне, формировавшей позицию “все, кроме меня, – мусор, так что лапы прочь от красавчика наследника”. Увы, создающий пороки их по умолчанию одобрял и зазорными не считал.
Мошкин затих, как почивший ослик; Петруччо же, до того по-семейному мирно переругивавшийся с Натой (два сапога – пара, а два спорщика – шумная семья), “дал петуха” и временно потерял дар речи, и Зудука, пользуясь удачным моментом хозяйского ступора, торопливо зачиркал колесиком зажигалки, поджигая фитиль на запихнутом в штанину хозяина куске тротила.
– Или втроем плюс... хм... Корнелий, – с глумливой ухмылкой продолжил поток сознания Кводнон, кажется, намереваясь проехаться по всем известным ему лицам мужского пола, но, прежде чем Троил успел справедливо оскорбиться за невинного племянника и блестяще отработанным жестом молодого Клинта Иствуда выхватить флейту, внезапно получил меткого пинка в нижнюю думательную точку и отключил звук.
– Ещё раз – и в глаз, – предупредила опоздавшая на полсобрания, но успевшая на раздачу воздаяний за глум Варвара и походкой не летящей, а, скорее, боцманской и до жути схожей с ареевской прошла на своё место. – Сапогом.
– Кованым, между прочим, – со знанием дела уточнил обретавшийся рядом Корнелий. – А потом на шесть и по хлопку, слышишь, гнусный изврат?
– Хотя нет, не сапогом, а тесаком, – невозмутимо поправилась добрая девушка-диггер, любовно оглядывая свой обожаемый “портативный ножичек”, при ближайшем рассмотрении сильно смахивающий на облегченную дамскую версию отцова двуручника.
Дафна геройски подавила смешок: факт, что это яблочко от яблоньки и вправду недалеко упало, всегда одновременно трогал и забавлял её. Скрюченный повелитель мрака, впрочем, смешок у Даф всё-таки вызвал, хоть и не дело свету смеяться даже над справедливо наказанным.
“Ай да дочь – даже чёрту рога обломает!” – выражение лица Арея ясно говорило, что обладатель оного бурно купается в родительской гордости. Рядом, не в родительской – за отсутствием кровных связей между стражами света, – но тоже в гордости за отважного племяша, наконец-то сподобившегося вызвать на дуэль того, кого надо, и наконец-то по делу, возвышенно плавал Троил.
– Почему сразу изврат-то? – проскрипел Кводнон, разгибаясь. – Можно подумать, этот ваш “честный гет” весь такой идеальный! Вон рейтинговый Лигул/Прасковья – даже у меня волосы дыбом встают и не опускаются!
Глава Канцелярии мрака, наивно не ожидавший от шефа никаких личных подлянок – жуть под названием “Кводнон/Лигул” их компания уже обсудила на прошлом собрании, – уронил калькулятор.
– Эо ложь! Наая ложь! – подобно пороховому погребу, в коем игрался с факелом пьяный криворукий солдат, вспыхнула молчавшая доселе Праша – а следом за ней и стол, и часть бумаг, так что Мошкину пришлось спешно организовывать локальный дождик, на который ушла вся минералка из настольных запасов и канистра воды “Ёжкин бор”, экспрессом телепортированная из кулера ближайшего офиса. – Я люю тоьо Меодия!
Но наследницу мрака никто не слушал – все ждали, когда горбатый виновник кводноновского шевелюрошевеления вынырнет из-под стола и как отреагирует на этот грязный поклёп. Лигул тоже ждал – когда все отвлекутся на кого-нибудь другого – и находить калькулятор не торопился. Но пометочку разыскать шиппера, родившего столь развесистый компромат, естественно, поставил – разыскать и поблагодарить, от всей своей отсутствующей души.
– Или даже этот ваш центрально-канонненький МефоДаф! Да светленькая же Всемирный потоп видела, не так ли, Дафночка? Не старовата ты для Буслаева? – продолжил издеваться ехидный повелитель Тартара, отлично запомнивший Дафнин смешок и затаивший уж точно не добро.
Пойманная врасплох Даф насупилась с классическим женским видом “хочешь умереть – скажи всем, сколько мне лет”, а Меф уставился на подружку с не менее классическим мужским “ты же говорила, что тебе восемнадцать”, в контексте Дафны имевшим абсолютно противоположное классическому значение. Увы, светлая хранительница действительно наблюдала всю историю человеческого мира и была очевидцем потопа, в то время как её бедовый подопечный, по совместительству претендовавший на звание её молодого человека, сподобился узреть лишь развал “колосса на глиняных ногах”, да и то будучи не в самом сознательном состоянии.
– Вот и я говорил, что для насяльника она самое то, а меня все гоняли, – внёс свои пять копеек невесть откуда нарисовавшийся суккуб, и Арей поперхнулся мирно потягиваемой под шумок медовухой. – А потом и вовсе в Тартар отправили, – слезливо продолжил он, неприязненно косясь правым мужским глазом на меч Арея, а левым женским – на самого его владельца. – И ведь было б за что! Я ж это... самых честных правил: никогда не ошибался, и столько лет ни одного эйдосика себе – всё конторе, родной конторе...
– А за правду, милок, порой тоже бьют и плакать не дают, – хихикнула Аида Плаховна, умело перехватывая у зависшего мечника “медовушную эстафету”. – Не так ли, Ареюшко?
Объект вопроса явно разрывался между желанием повторить отправку языкастого психоаналитика в геенну огненную и трезвой мыслью о гневе, быстренько ведущем на Темную сторону, и неполезности этого гнева для его воскрешенной для света сущности. Тем более что бушевать не имело смысла: озвученные детали опять же были самыми что ни на есть фактами, а факты, как известно, не переупрямишь. Да и как можно возмущаться, когда за них (и не только за них) ты – только тсс, ни одной живой и мертвой душе! – уже успел поблагодарить автора, пообещав ему и дальнейшее плодотворное сотрудничество и три мешка вдохновения со складов отдела творчества Эдема.
Посему, этим компроматам на честное имя скромного вдовца, интересующегося якобы лишь острыми железками да дрессировкой ершистой дочурки, никто не удивился: Меф с самым грозным видом ел глазами вызывающе ухмылявшегося Кводнона и к озвучиванию “дел давно минувших дней” остался равнодушен – как, впрочем, и когда-то в сами эти “давно минувшие дни”; Улите, ученикам мрака и Эссиорху с Троилом всё и так давно было известно (ученикам с секретаршей – благодаря их развитой наблюдательности, напрочь отсутствовавшей у Буслаева, хранителю – через болтливую подругу, обожавшую драматико-сплетнические монологи типа “а прикинь, пупсик, чего сегодня было! Суккуб в облике светленькой в кабинет Арея как завалится, как ему воздушный поцелуй пошлёт, а шеф вдруг ка-ак взбесится! И полетели клочки по закоулочкам! И ведь не первый раз так уже, заметь. У меня паранойя разыгралась или тут действительно попахивает амурами?..”, а генстражу – по причине положения, которое обязывало: все светлые порывы как смертных, так и стражей, в Эдеме всегда отмечались и строго фиксировались в книге судеб, дабы было чем в час икс апеллировать и мрак с носом оставлять), а виновница активизации баронской “сентиментальности” просто делала вид, что очень интересуется Депресняком, наглаживая его так, что летели искры и от кота уже вполне можно было не только прикурить, но и зарядить целый автомобильный аккумулятор. Жаль, машины Мамая в них не нуждались – краток был век железных коней в шоферских руках темпераментного хана. Краток, но ярок – ГИБДД, замучившаяся уже разбирать бесконечные масштабные ДТП, подтвердила б это в любое время дня и ночи. Подтвердила и помянула виновника очень недобрым лигуловым словом; впрочем, адресату оно было уже до лампочки по вполне понятной причине.
Атмосферу назревающей романтической драмы в какой-то мере разрядила рукопись, неожиданно вывалившаяся на стол прямо из воздуха – не иначе как очередной земной фикрайтер кайф... пардоньте, Музу словил.
Жаждущий внимания и по-змеиному верткий Кводнон тут же выхватил её из-под носа у нерасторопного Мефа и уткнулся в текст, надеясь найти там что-нибудь достойное своего зловредного ехидства, но уже через мгновение лицо его приобрело неприятный оттенок свежескошенной травки – так, что падший страж, некогда возглавивший бунт против света и до сих пор носящий на “пятой точке” выжженный след от сандалии Троила, придавшего незадачливому революционеру на маршруте “Небеса – Ад” хорошего ускорения, выглядел уже не наполовину мумией, а полным покойни... простите, зомби.
– Мрак меня побери, это уже перебор! С этими слэшерами определённо надо что-то делать! – хрипло выдохнул он, противореча своей же собственной доктрине, по которой план “Содом и Гоморра”, описывающий распространение и внедрение в лопухоидные массы самых развесистых пороков и патологий, был первым и едва ли не самым важным в списке планов “князя мира сего”. Меф вырвал бумаги и, отпихивая конвульсивно подергивающуюся когтистую лапу, ничтоже сумняшеся зачитал вслух причину столь мощного культурного шока того-кто-наконец-ухнул-в-свою-же-собственную-яму.
“Кводнон/Тухломон”, – гласила графа “пейринг”. Рейтинг – НЦ-21, romance, mpreg, fluff. Графа “предупреждение” же и вовсе делала контрольный в висок даже тем, кто на отсутствие фантазии никогда не жаловался: “Хэппи-энд, лайт!Кводнон”, – сообщала она, выводя, по-видимому, логичное продолжение флаффа с беременностью, и чудом выживший после переваривания пейринга теперь помирал уж точно – от летального когнитивного диссонанса.
Повисла долгая – очень долгая, прямо-таки чеховская – драматическая пауза, после чего далече грянуло ура – массовый гомерический хохот, вернее.
– Это... Ещё... Круче... Чем... Лигул/Меф! – истерически икая, откомментировала за всех рыдающая Улита, и отмщённые Лигул и Меф, бурно и довольно недобродушно потешавшиеся над вражеским эпик фейлом, разом подавились ехидным смехом, вспомнив недавнюю слэшерскую идею с БДСМом – очень жуткую идею, надо сказать, после ознакомления с которой Меф в полной мере уяснил, что именно могло ожидать его во мраке, и с скоростью ракеты “земля-воздух” ломанулся к “скучному”, но зато куда более гуманному и безопасному свету. – Это... Это эпично!
– Не рой другому яму – сам в неё попадёшь, – прочувствованно изрек Эссиорх, по-рыцарски подавая бывшей ведьме свой носовой платок – ликвидировать расплывшийся от бурных рыданий макияж. – Не всё ж ему дикие идеи другим сбагривать – пускай теперь отведает их на собственной шкуре. Он, видно, забыл, что правило “рукописи не горят, и всё написанное реально и вечно” незыблемо, и открутиться не выйдет даже у него.
– Если только он не заставит автора покаяться и съесть свою рукопись, – уточнил Арей. – Впрочем, я б губу не раскатывал: легче оседлать голодного Цербера и с гиканьем пересечь на нём весь Нижний Тартар, чем убедить буйного слэшера в неадекватности его инсинуаций. Проще сразу... Кхм... – тут бывший барон мрака прервал свою явно негуманную мысль, в коей фигурировали не только пресловутые буйные слэшеры, но и один безотказный меч-голова-с-плеч, ибо поймал осуждающие взгляды Даф и Троила.
– Я отомщу! – свирепо прошипел Кводнон, испепеляя злосчастный опус одним поистине демоническим взглядом. – Отомщу, помяните моё слово, вы, жалкие человечишки! И месть моя будет страшна!
Полыхнуло алым, и разъяренный экс-повелитель мрака, вовсе не считающий мерзейшего из низших духов мрака своей романтической мечтой, отбыл прямиком в мир людей, и его планы были ещё негуманней последней мысли Арея. Намного негуманней – потому хотя бы, что милосердие, даже ситуативное, лютому ненавистнику света было просто не знакомо, а вот время Армагеддона, к сожалению, подходило, со всеми из этого вытекающими.
– Слушай, а как насчет того, чтобы помочь ему? Не корысти ради, само собой, а токмо исключительно за компанию, – внезапно вопросил Матвей, подымаясь из-за стола. – Потому что не знаю как тебя, Буслаев, а меня лично тоже достал этот полночный бред про наши поцелуи прямо в процессе дуэли и пылкую страсть в белгородском вагоне.
– Согласен, – быстро отозвался Мефодий, разом превращаясь в того самого великого и ужасного наследника, о котором когда-то так грезил мрак и который некогда сделал Буслаеву ручкой со дна презентованной полуночными ведьмами серебряной посудины. – Чтоб им неповадно было нас пейринговать!.. И меня с Ареем, – добавил он, вспомнив и передернувшись. Адский слэш с учителем грел Буслаеву душу не больше, чем озабоченный Кводнон, заваливающийся в гости в глухую ночь-полночь, выносящий мозг своими теориями захвата мира не только материального, но и того-что-за-ним – а в особенности семи небес, и натравливающий на всех несогласных, сопротивляющихся и по личной дурости отвергших светлую защиту мерзких ледяных змеек. И покушающийся на чужие тела и воистину какой-то странной любовью любящий церебральную НЦу, в процессе которой жертва превращается в безвольную одержимую марионетку. Брр, упаси нас Cвет от таких приключений и такого экшена!..
– И Трепет Тартара с вами! Только мы разделимся потом, – возник рядом Корнелий и на удивленные взгляды некромага и Буслаева – “А ты-то тут при чём? Тебя же вроде бы не того...” – бодро пояснил: – А чтоб фикрайтеры про нас с Варечкой не забывали – а то не пишут же, подлецы, ничего!
– Не смей называть меня Варечкой, ты понял, ботан? – возмущенно провопила не выносящая сантиментов дочь Арея, но было поздно: смешанный “карательный отряд” уже исчез во вспышке телепортации, и Варвара пожалела, что, отвлекшись на обсуждение с отцом пятнадцатого способа заточки клинка, вовремя не предупредила столь однозначного намека на сильно сократившуюся дистанцию между свободной и независимой собой и шебутным связным света.
– А я тоже хочу шубу из слэшера, – Улита, коварно хихикая, подергала за рукав Эссиорха. – Ну, или хотя бы шапку, если мелкий будет!
Но, споткнувшись о многозначительный взгляд Троила, вспомнила об эйдосе, коему черный юмор совсем не на пользу, смешалась и сделала невинное лицо вида “ух ты, какая интересная муха на потолке”.
– Айда и мы, что ль, поможем, – кровожадно зашевелился Чимоданов, доставая любимый топор и проверяя его пальцем. Зудука, пойманный за ухо в процессе сражения с предательски заклинившей зажигалкой и так и не сумевший устроить “большой бада-бум”, и потому жаждущий скорейшего отыгрыша, полностью поддерживал членовредительское желание хозяина.
– Ведь поможем же, да, – удивительно, но в голосе Мошкина едва ли не впервые в жизни звучал не вопрос, а суровая констатация факта, ибо и его фанонная перспектива любиться с Мефом и Чимодановым не привлекала ни в какой мере. На ноге повелителя воды и огня с видом готовящейся к выброске десантуры висел отважный Депресняк, решивший внести в общее дело возмездия и свою когтистую лепту – просто по известному принципу Портоса “дерусь потому, что дерусь”.
Дафна испытующе глянула на странно спокойного Арея – он явно никуда не торопился, и светлая радостно отметила этот момент: прежний Арей не упускал ни единого случая помахать мечом, и эти скрытые суицидальные наклонности сильно утомляли – особенно когда в ответ на последующие предложения залечить раны на сочувствующего выливался ушат грубого, типично тартарианского сарказма в духе “мы и сами с усами” и “смотри не лопни от передоза милосердия”. И извиняться за эти свои грубости барон мрака если не не умел, то как минимум очень не любил, что порой напрягало даже такую всепрощающую и смиренную особу, как Даф.
– А вы?
– Что я?
– Вы не идете с ними? – Дафна жаждала уверенности и гарантий меньшего числа трупов: выведенный из себя Арей мог быть опасней всех отбывших вместе взятых, не исключая даже и Кводнона: особенности национального характера, генерирующие сакраментальный “бунт бессмысленный и беспощадный” и финальный результат вида “звездец всем и вся”, давно известны были и свету и мраку. Собственно только ради них Кводнон и заманивал некогда в свои ряды столь ценный кадр, усиленно подкармливая и без того пышно цветущую гордыню Арея теориями унылости света, не одобряющего желания называться пупом земли. На пуп будущий барон мрака, в общем-то, не претендовал, но вот на звание “самого крутого в...” – очень даже, со всем пылом своей излишне горделивой натуры, и за этот пунктик в итоге и был подцеплен, и платил за эту свою глупость потом ого-го как долго и дорого.
– Клей “Момент” сняли с производства, – насмешливо отозвался Арей, – а без него всё равно никто не поверит, что “мой мальчик” – тонкий намек на голубые обстоятельства и Меф мог интересовать меня, даже очень сильно пьяного, как женщина. А тяжелые наркотики всё ещё запрещены, так что (весьма своеобразная ухмылка) и Яраат со своей “тайной страстью” ко мне может спать спокойно.
– Куда уж спокойней! – фыркнула в кружку с медовухой Мамзелькина, не понаслышке знавшая, какого рода чувства связывали барона с оборотнем – как-никак именно ей в своё время пришлось упаковывать в рюкзак неэстетично нашинкованную тушку последнего. – Он давно спокоен, как дохлый мамонт. Хотя почему “как”? Мамонты-то, в отличие от него, хотя бы в музеях сохранились.
Аидушка как всегда в корень зрила: после близкого общения с мечом Арея оборотень не годился не то что на чучело, но и даже на приквартирный коврик.
– Тогда...
– ...Мы тоже отправляемся, – успокаивающе закончил за хранительницу мечник. – Свет же учит быть благодарными, разве нет?
– Ага! – понимающе засияла Даф, всегда отличавшаяся умом и сообразительностью, а теперь ещё и получившая возможность общаться с Ареем на ментальном уровне: рыбак рыбака видит издалека, а стражам света при желании не нужно тратиться на слова, хватает и мыслей – подобное же всегда услышит подобное. “Легиллименты, нилб!” – порой ворчал Мефодий, после встречи с каким-то западным собратом-Избранным пополнивший свой словарь самыми странными терминами. – Сейчас только груш вдохновения и персиков трудолюбия из Эдема побольше телепортирую...
Троил с улыбкой поставил в березовом свитке аккуратную галочку. План Эдема по искоренению богомерзкого слэша начинался с одобренной светом плодово-ягодной помощи всем авторам и любителям гета – и особенно самому создателю канона, в коем слэшных и прочих нехороших мотивов не было, нет и не будет вовеки. Аминь, подумал довольно Троил, хоть какой-то плюс у тех проклятых запретных яблок всё-таки был: некоторые действительно научились различать добро и зло. А остальные... А остальных надо б проконтролировать – как бы там отбывшие “неуловимые мстители” не перестарались и вместо того, чтобы поставить слэшерские мозги на место, просто не нарубили голов. Ведь у каждого есть шанс на исправление и возвращение к... да хотя бы просто к адеквату для начала.
И генеральный страж Эдема торопливо шагнул в параллельный их миру мир людей, растворившись в легкой вспышке золотистого света. Ничто не вечно под луной, но бред – особенно; Троил, отлично помнивший историю человечества с первого обдирания любопытной Евой запретного древа до нынешнего извращенческого “ня, мальчики, поцелуйтесь!!”, знал это очень хорошо – как и то, что коварный змей – и по совместительству дух зла и повелитель теней, генерирующий все эти идеи и получающий массу удовольствия от созерцания результатов, ещё получит по заслугам. Нет, глава Эдема не хотел модных сандалий из змеиной кожи, он хотел всего лишь справедливости – той самой, которая “каждому по делам его”. А сандалии – это уже только логическое продолжение (ну и приятный бонус, естественно, будем честными) – в Эдеме ж всё равно не по одёжке встречают, да и старые, оставившие след в истории зада одного излишне загордившегося смутьяна, дороги как память.
Кажется, Армагеддон всё же временно откладывался.
***
– Ну-с, дамы, – подала голос Улита, подождав, пока следом за предусмотрительным Троилом отбудет и опасающийся за потенциальных жер... кхм... собеседников Корнелия Эссиорх (последняя Корнелиевская попытка призвать к ответу наглеца закончилась не самым лучшим образом: юный аффтар, доведенный восьмичасовым чтением морали не только до искреннего раскаяния во всей своей ужасной писанине, но и много дальше – во всех грехах за пятнадцать лет, а потом и до состояния “овощ на грядке”, едва не загремел в известное заведение с желтыми стенами), – теперь можно спокойно вернуться к нашим баранам.
– А мне казалось, наши бараны свалили, – некуртуазно заметила за словом в карман не лезущая Варвара; длинный язык и весьма своеобразный лексикон Ареевой дочурки исправлялся ну очень медленно, к вящей печали её ныне просветленного и изменившегося хотя бы частично отца.
Ната громко хихикнула: её неизменно ворчливый и нечеловечески упрямый Петруччо и вправду часто смахивал на барана, застопорившегося посреди моста. Себя же вторым бараном Вихрова, само собой, не считала, куда там: да Чемодану вообще безумно повезло с таким нежным ангелом, как она! Тот факт же, что ангелы обычно не пытаются бодаться с упершимися баранами и побеждать их ценой собственного лба, а потом, всё-таки спихнув упрямцев с моста, гордо объявлять себя царями горы, её не волновал.
– Так, на чем я там в прошлый раз остановилась?.. – задумчиво протянула Ирка, уже вовсю ловя переменчивое графоманское вдохновение и притягивая к себе давно забывший об отдыхе ноут с сильно потертой клавиатурой. Ноут не сопротивлялся и смиренно готовился вкалывать, аки шахтер на золотых рудниках: Муза у его хозяйки была креативная и мини-текстиками не ограничивалась, а привычка графоманить, выросшая из веселых экспромтов про гномьи разборки, оказалась более живучей, чем казалось поначалу.
Сидевший в дальнем углу Лигул тоскливо возвел очи к небу: вирус писательства, невесть каким образом просочившийся к ним из мира людей, обернулся настоящим кошмаром, и бабские чтения написанных втихую опусов могли свести с ума кого угодно, но и этот ад был всяко лучше настоящей геенны. Хотя три зубодробильно-романтических эпопеи с Мэри Сью в главных ролях (Улитина – худая и крутая, Натина – красивая и крутая, Прашина – круче только вареные яйца), нуднейший фэнтезийно-психологический роман by Valkiria (и как она только печатает с такой скоростью?!) и психоделичный макси о девочке с собачкой по кличке Баскер, обитающей в катакомбах, кишащих диггерами-зомби, джиннами-кладоискателями и одним вездесущим болтливым музыкантиком, в каждой главе натренькивающим “куда ты, тропинка, меня привела – без милой Варюши мне жизнь не мила”, и финалом в духе классического мексиканского сериала (“Обними меня, дочь моя!” – на этой фразе несентиментального Лигула, не хуже доктора Фрейда разбиравшегося в подоплеках авторских сюжетов, чуть не стошнило: тема воссоединения Арея с дочкой всегда вызывала у него стойкое разлитие желчи), читаемые вперемешку и вслух, наводили на мысль, что в Тартаре, если задуматься, не так уж и гадко.
Но только до тех пор, пока Кводнон за свой адский РПС не берётся (НЦ-столько-не-живут, предупреждения, удосужься “гуманный” повелитель мрака их озвучить, составили бы целое предисловие, мертворожденный обоснуй воняет на весь тронный зал и пол-Тартара впридачу) – вот тогда действительно пятый угол искать будешь и сто раз проклянешь и больную фантазию мрака, от которой нет покоя даже на дне Тартара, и своё бессмертие, и ту дебильную идею поддержать выступавшего с облачного броневичка деятеля, обещавшего своим последователям “свободу от светлого террора”. Нет, господа хорошие, с этими слэшерами определённо надо что-то делать, злобно подумал Лигул, потирая разламывающиеся виски, – и, причем, начиная с генератора их идей. И катись этот кводноновский план окончательного совращения мира куда подальше: лучше уж грузящие, но в целом относительно безобидные Мэри Сью и диггеры-зомби, чем постоянный панический страх уронить однажды в тартарианской парилке это /вырезано эдемской цензурой/ мыло!.. Так что, будем надеяться, план с фикрайтерами сработает и бывший повелитель, лично (ключевое слово!) познакомившись с разгульной фантазией лопухоидов, отбудет в Хаос навеки – от перегруза астрального сознания: если уж и пейринг с Тухломоном его не впечатлит, останется экстренное и самое ударное оружие – Хнык. Уж этот-то пейринг точно вынесет мозг кому угодно, даже бывшему повелителю мрака – потому хотя бы, что эпическая гордыня последнего не снесёт столь позорного варианта, и, помимо успешного прикарманивания пачки аффтарских эйдосов, можно будет вдоволь насладиться местью. И спокойно ходить в парилку, а то так ведь и в вонючего тролля превратиться недолго, да ещё и с вечным неврозом. Впрочем, почему “недолго”? Невроз-то точно уже налицо. И не только невроз...
Тот, кто думал, что Лигул был настолько глуп, что не знал, как использовать с выгодой эпические планы шефа, а стражи мрака очень любят своё руководство, сильно ошибался.
***
И только один Тухломон не строил никаких планов мести: бодро топая вдоль по Питерской да по Тверской-Ямской, он радостно подсчитывал плывущие в свои пластилиновые лапы эйдосы слэшеров и с глубоким удовольствием старого садиста вспоминал, как автор последнего опуса улепетывал от нежданного гостя по стенам, аки герой популярного когда-то фильма про Матрицу (творческий отдел подбросил тогда лопухоидным сценаристам хорошую травку). И не без причины – расклад “эйдос или отъяою прям щас” мог вогнать в панику даже самого верного приверженца “голубой луны”: не всё то, что привлекает, хочется опробовать прямо здесь и сейчас, да ещё и с жутким тентакле-монстром, словно сошедшим со страниц японской высокорейтинговой манги (комиссионерская фантазия в вопросе выбора способа устрашения от века не знала себе равных – тут даже сам Кводнон порой диву давался).
Так уж вышло, что Тухломон, при всех своих благополучно отсутствующих моральных качествах, тоже не любил слэш. А вот эйдосы – эйдосы лучший из комиссионеров мрака просто обожал, ибо полагал, что их много не бывает. Ну а что, не вечно ж старпёрам вроде Кводнона торчать у руля – дорогу молодым и креативным! И уж точно не пронырливым замам – хватит уже, насиделся этот Лигул на тёпленьком местечке, пора бы и подвинуться!..
Увы, Армагеддон вовсе не откладывался, а наоборот, наступал семимильными шагами.
И нельзя сказать, что это было плохо только для прошляпивших свои эйдосы смертных, ведь злобных насельников Тартара, со времён Адама терроризировавших человеческие мозги и души, как известно, тоже ожидал не самый приятный финал, по сравнению с которым и прежний пинок под зад мёдом покажется.
Не рой другому яму – сам в неё навернёшься.
Не корми Тухломона со товарищи – помни, что рукописи не горят.
