Антонину было скучно. Безмерно скучно. Он сидел в кресле у двери, ведущей в подвал, и меланхолично курил трубку, выпуская сизые струйки дыма. Временами он печально вздыхал и устремлял свой взгляд куда-то далеко, за пределы тесной комнаты, словно видел сквозь толстые стены аллеи с древними дубами, мрачный лес и бескрайние поля, окружавшие поместье...
Из подвала доносились жалобное поскуливание, всхлипы и тяжкие стоны. От долгого пребывания в душной комнате у Антонина начинала болеть голова. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться там, в старом, давным-давно запущенном саду, вдохнуть полной грудью свежий осенний воздух, полный запахов прелой листвы, сырой земли и влажной древесной коры… А ему еще несколько часов торчать здесь и охранять эту чертову дверь по приказу Темного Лорда.
Долохов тяжело вздохнул и поморщился: воздух в накуренной душной комнате, казалось, можно было резать ножом. Голова болела все сильнее, и стенания, доносившиеся из подвала, начинали выводить его из себя. Он снова попытался представить себе сад, чудный вечер … все-таки Антонин любил природу и временами (после бутылочки славного эльфийского вина) даже казался себе немного романтиком. Однако доносившиеся из подвала звуки весьма дурно сочетались с его лирическим настроем.
Наконец Антонин вздохнул и отложил трубку. Он поднялся с кресла, достал из кармана ключи и отпер замок. Железная дверь со скрипом отворилась, и за ней обнаружились ступеньки, уходящие вниз. Внутри камеры было темно, Долохов не мог различить даже очертаний того, кто был там, внизу. Антонин спустился на пару ступенек, вежливо кашлянул, заложил руку за спину, легко поклонился и проговорил:
-Добрый вечер.
В тот же миг всхлипывания прекратились, и дрожащий женский голосок неуверенно прошептал:
-Здравствуйте.
Антонин едва удержался от того чтобы не рассмеяться и продолжил:
-Я безмерно извиняюсь, леди, но у меня болит голова, не могли бы вы хоть немного м-м-м… помолчать?
-Вы-выпустите меня, я ранена… очень больно…я ничего не знаю!- всхлипывая, сбивчиво заговорила девушка.
-М-м, ранены? Да что вы говорите.
Долохов сочувственно вздохнул и, осветив заклятием камеру, стал спускаться вниз. Узницей оказалась молоденькая ведьма, довольно симпатичная, если не считать покрасневшего от долгих рыданий носа и синяка на скуле. Двумя руками ведьма держалась за правую ногу, замотанную грязной кофтой.
-Весьма печально, весьма,- покачал Антонин головой. - И как же вы дошли до такой жизни?
Девушка снова всхлипнула, из больших голубых глаз ее полились слезы.
-Мой отчим… секретарь министра, Терри Мэнс… наверное, у него важная информация…
-М-м, Терри Мэнс? Так это вы его падчерица? – Долохов вздохнул и печально покачал головой. - Боюсь, вашего отчима уже нет в живых. Не далее, чем полчаса назад мне сообщил это сэр Ивэн, любезно принесший мне мою трубку.
Девушка снова зарыдала. Антонин внимательно разглядывал ее.
-Отпустите меня, отпустите, пожалуйста… Ведь теперь я вам все равно не нужна… Что угодно сделаю, только отпустите! Пожалуйста, пожалуйста, молю вас!
-Отпустить? – Долохов усмехнулся. Усмешка эта не раз была последним, что видели в своей жизни многие весьма достойные авроры. Но потом он глянул на ее жалобные голубые глазки и глубокомысленно нахмурился.- А вы ведь правы, леди… Темному Лорду вы больше не нужны.
-Пожалуйста, пожалуйста, умоляю вас! Я сделаю все, что хотите, пожалуйста, что угодно сделаю! – она вцепилась в его мантию и посмотрела на него полными отчаяния глазами.
Антонин еще раз печально оглядел ее заплаканное лицо.
-Так и быть… под мою ответственность… Идемте, леди, - со вздохом проговорил он и стал подниматься к выходу.
Узнице не надо было повторять дважды, она встала, вцепившись руками в бедро, замотанное грязной кофтой. Долохов неторопливо шел впереди, а она хромала следом, не отнимая рук от бедра. Ей уже стало казаться, что коридоры и лестницы в этом проклятом доме бесконечны, когда Антонин, наконец, открыл дверь и вышел в сад.
-Ну вот, - сказал Долохов, когда она следом за ним вышла, вернее, выползла наружу. - Вы свободны. Можете идти на все четыре стороны.
Она стояла, вдыхая свежий осенний воздух, ветер сушил слезы на ее лице. Сквозь тряпки она чувствовала, как идет кровь из открывшейся раны. Долохов стоял неподалеку, вертя в руках свою волшебную палочку.
-Значит, я могу идти? – дрожащим голосом переспросила она.
-Да, да, конечно,- отозвался Долохов, окинув задумчивым, печальным взором деревья в саду.
-Спасибо, - неуверенно сказала она и, держась за больную ногу, заковыляла по дорожке к воротам.
Она едва дошла до аллеи и обессилено прислонилась к старому дубу. Антонин, молча наблюдавший за ее мучениями, в очередной раз тяжело вздохнул и проговорил, словно в раздумье:
- Знаете, леди, мой отец, господин Долохов, всегда говорил мне: «Сын, никогда не останавливайся на полпути. Все в жизни доводи до конца». Ведь вы, согласны с тем, что дети должны всегда помнить наставления родителей?
Ведьма неуверенно кивнула головой. Долохов продолжал задумчиво:
- Значит, согласны... Видите ли, я, на свой страх и риск, отпустил вас, не могу же смотреть, как вы мучаетесь с этой раной! Ведь я же должен, как завещал мой досточтимый родитель, быть милосердным до конца? Верно?
Она снова кивнула.
-Вот видите, верно… Я не должен допустить того, чтобы вы шли, раненая, так далеко, через весь этот дивный сад, где сейчас так свежо и прохладно, через лес, где ветер осыпает дожди медных листьев, мимо полей, где еще недавно золотилась на солнце рожь, мимо ручья, звенящего чистой водой…, - он немного помолчал и поднял глаза, любуясь серебристым осенним небом. - Нет, нет, леди, я не могу быть столь немилосерден. Этот путь - слишком длинный для вас… Авада Кедавра.
