Глава 1Яну Росицки было сорок пять. К этому возрасту он успел обжить небольшую двухкомнатную халупу на окраине Праги-5*, вырастить на пару с женой, пани Росицкой, сына Томаша и дослужиться до офицера полиции, получая стабильное жалованье и четыре отпуска в год.
Ян был человеком простым, даже приземленным, но по-офицерски исполнительным. Именно исполнительность заставляла его каждое воскресенье появляться в костеле святого Франтишека на мессе, исправно платить налоги в казну государства и покупать в метро проездной билет, даже если контролеров нигде не было видно**.
И именно исполнительность помогла ему проснуться ранним утром в Рождество и, пока его жена и сын распевали праздничные гимны в костеле, поехать на вызов.
Когда Ян Росицки кое-как припарковал машину у набережной Влтавы и поднялся на Карлов мост, ему тут же стало все понятно. Самоубийство. За годы службы в полицейском участке офицер привык, что на праздники люди часто бросаются с мостов, режут себе вены и глотают таблетки. Наркоманы, алкоголики. Что с них еще взять?
Особенно с тех, кто считает, что сигануть в ледяную Влтаву с Карлова моста – верх романтики.
– Этот парень, верно, думал, что он первым придумал прыгнуть именно отсюда, - сказал Ян, пожимая руку молодому коллеге Павлу.
– Это женщина. – Павел, светловолосый, с колючей козлиной бородкой, потер ладонь о штаны, чтобы согреться. – Умерла, скорее всего, от переохлаждения. Высота-то небольшая.
Карлов мост был оцеплен. Ян устало облокотился на каменные перила и стал смотреть, как из черной, почти чернильной Влтавы багром доставали тело. Над Прагой стоял туман – день обещал быть нехолодным. Еле-еле проглядывали очертания величественного Вышеграда, дымка была такой густой, что дальних статуй на мосту уже не было видно. Ян знал их все, он повернул голову, чтобы различить очертания его тезки святого Яна Непомуцкого, но не успел – труп, наконец, вытащили из реки и бережно положили на землю.
– Переохлаждение, – полицейский врач Иржи Ружечка оглядел тело. – Нужно составить протокол.
– Туристка, – удивленно промычал Павел. – У нее должны быть документы.
– Туристка? – Ян словно вырвался из омута оцепенения и вернулся в реальность. – Почему?..
– Она черная, – Павел удивленно поднял бровь. – Где ты видел чернокожих чехов? Знаешь хоть одного?
– Нет, – Ян отрешенно покачал головой. – Стало быть, туристка.
Ян Росицки посмотрел на погибшую – это была женщина средних лет, иссиня-черные волосы с заметной проседью, глубокие морщины в уголках навсегда закрытых глаз и широкий, чуть приплюснутый нос, типичный для тех, у кого в жилах течет африканская кровь.
Она была одета в плащ и красно-желтый вязаный шарф, к которому успели прилипнуть мусор и речная тина. Руки с длинными мозолистыми пальцами были сжаты в кулаки.
– Похоже, сама себя топила, – врач Иржи почесал лысеющий затылок. – Видимо, очень хотела умереть.
– Документов не обнаружено, – Павел, осматривающий тело, поднялся. – Только вот это. – Он подал Яну небольшую деревянную палочку. – Придется сообщить всем участкам, дать объявление, ждать, пока ее хватятся родственники. К нам еще не поступало сообщений о пропаже человека с ее приметами, Ян?.. Ян?
Офицер Ян Росицки молчал, все так же пристально вглядываясь в лицо погибшей.
– Ее не хватятся, – наконец сказал он, принимая палочку из рук Павла.
– Не хватятся? – Павел округлил глаза. – Это же туристка, наверняка прилетела не одна, наверняка у нее в ближайшую неделю обратный рейс!
– Ее не хватятся, – повторил Ян. – Извините, мне нехорошо.
И офицер бросился прочь с Карлова моста, минуя кордоны и ограждения. Он бежал по улице Карловой, в центр Старого города, на Староместскую площадь. Туман рассеялся, и на улице стали потихоньку появляться люди – кружил снег, который, оседая на брусчатке пражских улиц, тут же таял. Окна горели рождественскими огнями – пахло корицей и яблоками, забытым рождественским запахом из детства.
Ян улавливал этот запах и чувствовал, как к горлу подступает ком – то ли от быстрого бега, то ли от того, что ужасно хотелось заплакать.
Он помнил, как на Рождество они собирались за столом, и мама готовила пудинг – огромный пудинг для их огромной семьи. Ян любил отрезать себе большой кусок и есть его по чуть-чуть, ложку за ложкой, смакуя рождественский вкус и слушая бесконечную болтовню родни.
На Вацлавской площади было тихо – только небольшая компания китайских туристов фотографировала музей. Ян побежал вниз, до Площади Республики, а там зачем-то сел на трамвай.
Он не знал, куда он едет, но единственным его желанием было сбежать. Сбежать от Карлова моста, от мертвой женщины в черном плаще, от своих воспоминаний, в которых…
Мать всегда вязала им бордовые свитера – такое ощущение, у нее просто не было других ниток. Длинные, с круглым горлом, из грубой овечьей шерсти, они жутко кололись. У Яна была коллекция таких свитеров. Каждый год он аккуратно складывал новый свитер в шкаф и обещал себе никогда его не надевать. Но надевал. Носить-то больше было нечего.
Офицер Ян Росицки сидел, поджав ноги под себя, и рисовал круги на трамвайном стекле. Один круг, второй, третий.
Он всегда любил ее, а она любила его брата. Ему болезненно хотелось, чтобы у них были дети – дочь, такая же, как она, с курчавыми черными волосами и огромными, влажными глазами. И сын.
Он иногда говорил ей об этом, но она молчала. Они оба хорошо понимали, что она спала с ним просто потому, что Фред ее не любил.
А еще ему казалось, что она не любит Фреда.
Она просто была одной из тех, кто всегда играл драматических персонажей. И когда Фред погиб, на ее лице, закрытом траурной вуалью, навек застыло выражение скорби. Он увидел это выражение сегодня на Карловом мосту – морщины в уголках глаз и плотно сжатые губы.
Он считал, что ее скорбь – лишь какая-то нелепая попытка оправдать свое нежелание быть счастливой. Ведь это ему пришлось хоронить брата-близнеца, закапывая в мерзлую английскую землю половину своей души. Это ему пришлось откачивать мать и утешать сестру, и бесконечно слушать неиссякаемый поток сожалений в свой адрес. Ему, а не ей.
Это он сбежал в мир магглов, в другую страну, назвав себя Яном Росицки – именем святого на Карловом мосту и фамилией, которую он случайно прочитал в какой-то спортивной статье.
Не было никакого Яна Росицки. Был Джордж, который наивно полагал, что, надев форму чешского полицейского и научившись завязывать шнурки руками, избавится от боли.
Он знал, что она там, в Англии, продолжала культивировать свою боль – целыми днями торчала на кладбище и чистила до блеска могильную плиту, ходила к его матери и рассматривала старые фотографии.
– Чушь! – Джордж Уизли подскочил со своего места, и единственный , кроме него, пассажир трамвая, старичок в широкополой шляпе, обернулся. – Он ее не любил! Они никогда не были вместе!
Он выскочил из трамвая, как ошпаренный, и, оказавшись на Ольшанской площади, обернулся и побежал вперед, к старому кладбищу.
Джордж ходил между вековых надгробий, пытаясь собрать мысли воедино. И с каждой новой мыслью он понимал, как ненавидит Анджелину. Он просто пытался жить – разве можно было его винить за это? А она бросилась с Карлова моста. Для этого нужно было приехать в Чехию. Она знала, что Джордж здесь. Она хотела, чтобы он ее нашел.
– Смотрите, я покончила с собой из-за него, – бормотал Джордж, нарезая круги. – А я плохой! – он поднял глаза к небу. – Чем я плохой? Тем, что я не хочу бросаться с моста, чтобы показать, как сильно я люблю тебя? Этим?! Да какого черта ты вообще умер?! – Джордж со всей дури пнул какое-то надгробие.
Нога тут же заныла, и Джордж, скорчившись от боли, сел на мерзлую траву. И очень захотелось назад в свой мир, где не было работы полицейского, а на Рождество мама пекла пудинг и вязала колючие свитера. И пахло корицей и яблоками. Захотелось домой.
Джордж Уизли, он же Ян Росицки, сидел среди надгробий и рыдал, баюкая ушибленную ногу.
Внезапно его осенило – дрожащей рукой он вытащил из кармана палочку, которую отдал ему Павел. Волшебную палочку. В одно мгновение все стало просто. Джордж поднес палочку к виску и одними губами прошептал:
– Авада…
…Пахло корицей и яблоками. Джордж поежился – он знал, что холодно потому, что Фред, вскочивший ни свет ни заря, опять оставил дверь распахнутой. Он с головой накрылся одеялом.
– Эй, Джи, с Рождеством! – Фред неожиданно появился в дверном проеме и кинул в брата свертком. – Новый чудесный бордовый свитер! Еще чудеснее, чем в прошлом году.
Джордж нехотя высунул нос из-под одеяла. Слышно было, как на кухне гремела кастрюлями мать, готовясь к приходу гостей.
– Знаешь, Фред, – сказал он, присев на кровати, – мне приснился жуткий кошмар…
___________________________________________________________________
* один из спальных районов Праги.
** на многих станциях пражского метро отсутствуют турникеты.
