Глава 1– Зря ты все-таки, – сказал Ренджи. – Ничего бы не случилось, если бы они сыграли.
Сэйичи отставил чашку – так, что кофе чуть не выплеснулся.
На них уже начинали оглядываться: кафе было небольшое, а разговор норовил перейти на повышенные тона. Трудно было сдержаться, потому что Ренджи говорил несусветные глупости, а выслушивать эти глупости спокойно Сэйичи не собирался.
– Случилось бы. Гэничиро мог публично проиграть.
– Дослушай, пожалуйста. Во-первых, Атобэ пришел не выигрывать, а играть. Чувствуешь, в чем разница? Во-вторых, для Гэничиро это дело чести. Ты же прерываешь матч публично, будто уверен, что он не справится. Вообще-то я не удивлен, что он обиделся.
– Да неужели?
– Еще бы. Тебе он не скажет и виду не подаст – но да, обиделся.
– Он был неправ, и он это знает.
Сэйичи начал злиться. Ну в самом деле, сначала один косится из-под кепки и отводит взгляд, а теперь второй пытается доказать неизвестно что. Накануне очередного отборочного и вопреки здравому смыслу.
Ренджи вздохнул. Приоткрыл глаза и остро, пронзительно глянул на Сэйичи.
– Ты тоже неправ. Ты очень торопишься и слишком давишь. Я понимаю твое состояние, мы все понимаем, но тем не менее я прошу тебя немного притормозить.
Немного притормозить Ренджи просил не впервые, Сэйичи уже устал это слушать. «Торопишься», «спешишь», «давишь»... А что делать-то, если у них две недели до начала Национального, график тренировок съехал непонятно куда, они тут месяц ловили цикад посреди корта, сдали Канто непонятно кому – а теперь еще и взяли моду играть неофициально. С хётэйцами.
– Не злись, – Ренджи примирительно улыбнулся. – Позволь Гэничиро сыграть с равным. Тебе мы не соперники, а вечно тренироваться друг с другом бессмысленно. Ему действительно было бы полезно сыграть с Атобэ, пойми ты наконец.
– Ну хорошо, допустим, я бы не прервал матч. Что тогда? Гэничиро проигрывает, причем проигрывает публично, Атобэ раскрывает технику, ради которой пришел на наши корты, а в чем выгода для нас? Ренджи, я не спорю, что тренироваться надо, причем с сильными соперниками, но… но не так. У нас соревнования уже вот-вот. Сейчас нельзя.
С точки зрения Сэйичи, это было логично. Логика на Ренджи обычно действовала, только сейчас, в преддверии соревнований, он сделался нервным и дерганым. И на удивление нелогичным. Одна ловля цикад чего стоит…
– Что ты на меня так смотришь? – вздохнул Ренджи, разом подтверждая все опасения Сэйичи. – Ты ведь сам уже понял, что неправ. Извинись перед Гэничиро. Нам только его расстроенных чувств перед матчами не хватало.
– Извинюсь. Потом.
– Сэйичи, а если он сорвется?
– Не сорвется. Не с чего. Этот матч нельзя было проводить, пойми, с Атобэ так нельзя!
– А как, по-твоему, можно играть с хётэйцами, двое на одного, что ли?
– Нет, конечно! О чем ты вообще…
Озарение пришло так внезапно, что Сэйичи замер на полуслове, боясь спугнуть мысль. Это было как вдохновение у художника: поймать образ и скорее воплотить, пока не ускользнуло хрупкое, призрачное, смутное ощущение.
– Что? – спросил Ренджи. Понял, почувствовал.
– Я понял. Как нам сделать так, чтобы Гэничиро не проиграл, а я вспомнил технику. Играть-то мне нельзя, – даже говорить об этом мерзко, а что делать, если правда, – а времени почти не осталось. Это риск. Я вообще не уверен, что это возможно. Но послушай.
Ренджи слушал бесстрастно, что-то черкая в тетрадке. Открыл глаза.
– Ты уверен, что это вообще сработает?
– Рассчитай. Это, кажется, уже твоя работа.
В кафе зашла стайка девочек, на класс младше и в три раза глупее, чем только можно себе представить. Они оккупировали столик по соседству – и в самом деле, будто стайка птиц облепила куст, – и начали пронзительно щебетать. Хорошо хоть они на тренировки вот так не приходят, Гэничиро их как-то отпугнул. И чего им надо? Не видят разве, что тут не до них?
Рассматривать девочек было спокойнее, чем наблюдать, как Ренджи обдумывает его идею, правда, ровно до тех пор, пока девочки не осознали, что на них смотрят. Пришлось отвести взгляд, пока кто-нибудь не воспринял это как сигнал к действию. Девочка не соперник, ее, к сожалению, нельзя лишить зрения и осязания, обездвижить, а потом сбежать.
– 85 процентов, что сработает, – сказал наконец Ренджи. Сэйичи давно не видел его таким серьезным. – Но без согласия Гэничиро ничего не выйдет. Рискнем?
85 процентов – это много. Это 85 вероятностей из ста, что Гэничиро раз и навсегда перестанет думать о хётэйцах вообще и об Атобэ в частности, что с неофициальными матчами к ним никто и никогда не полезет, а ему, Сэйичи, удастся быстро вспомнить навыки.
Но это и 15 вероятностей из ста, что они опозорятся перед всем Хётэем.
– Рискнем. Гэничиро я сейчас позвоню.
Гэничиро ждал звонка; трубку он схватил сразу, а когда Сэйичи объяснил ему, что у них есть план, а матч этот злосчастный сыграть можно, – весь расцвел. Лица его Сэйичи, понятно, не видел, зато слышал голос, радостный и удивленный.
– Мы только соберемся на ночь вместе, надо лично обсудить, – сказал Сэйичи и сбросил вызов. Его постепенно охватывало внутреннее пламя, хотелось куда-то бежать и кричать во все горло: удача сама падала в руки, а мир ложился под ноги. Побежать, правда, физической возможности не было, но зато если получится – они сыграют в абсолютный теннис. Снесут все барьеры. Остальное неважно.
Вечер прошел как в тумане. Мама расстраивалась, отец мрачнел и замыкался в себе, сестренка начинала хныкать, а Сэйичи злился все больше и больше. Логики родных он понять не мог: что, если приступ застанет дома, будет легче? От дома Гэничиро до больницы даже ближе, а у Ренджи сестра учится в медицинском колледже, и от нее, пока ждут скорую, толку намного больше, чем от перепуганных родителей. В конце концов он ушел молча. Потом придется извиняться.
Но на кону стоял матч.
Собрались они в итоге у Гэничиро. Ренджи сказал, что режим с подъемами в четыре утра они ему так и так собьют, но хотя бы тренировке не помешают. На том и порешили. Разложили на полу свои конспекты, диски с записями и стали думать.
Использовать Фу-рин-ка-ин-дзан-рай раньше официальных матчей Гэничиро не мог, это Ренджи сказал сразу, а Сэйичи согласился. Глупо раскрывать такой козырь заранее, а еще глупее – открываться перед хётэйцами, если Атобэ хватает безрассудства оттачивать мастерство не в тренировочных матчах, это не значит, что остальные должны поступать так же. Оставались старые техники. Или те, которые в официальном матче все равно не используешь.
Идея Гэничиро не понравилась.
– Это нечестно, – сказал он, едва Ренджи закончил объяснять концепцию. – Мы не можем.
Сэйичи и Ренджи переглянулись.
– Почему? Что нечестно? Объясни.
– Нечестно играть в таком раскладе.
– В каком? У него новая техника. Мы свои применять не можем.
– А вот эта ваша затея – не считается?
По большому счету Гэничиро был прав. Но по большому счету же ни о какой игре и речи быть не могло, а они пошли ему навстречу.
– Формально это не нарушение, – еще бы, разве ж такое придет кому-то в голову. – Так что не считается. Играешь ты или нет?
Гэничиро насупился и уставился в пол. Сердится. Недоволен. Ну вот что ты с ним будешь делать – и не переубедишь ведь, с ним совершенно невозможно спорить, когда он упрется. Только ждать, что передумает сам. Или не передумает.
У Сэйичи оставался еще один козырь, экстренный и, как ему думалось, куда более нечестный, чем игра.
– Гэничиро, послушай. Это нужно мне. Чтобы я потом мог выйти и сыграть.
Гэничиро медленно поднял взгляд. Ренджи за его спиной качал головой, грустно и укоризненно.
– Я обещаю, что не буду тебе мешать. Я просто хочу посмотреть. Это шанс не только для тебя, это шанс и для меня тоже. Пожалуйста. Это же тренировочная игра, неофициальная, там можно.
– Хорошо. Как скажешь.
Конечно, он остался недоволен. Однако согласие Сэйичи получил, а остальное было не особо важно. С деталями они разберутся потом.
– Позвони Атобэ и пригласи его. Прямо сейчас, тянуть смысла нет. Ну и предупреди, что я тоже приду. Может, он захочет привести группу поддержки.
У Хётэя, как считал Сэйичи, была самая бестолковая группа поддержки и самая бестолковая школьная кричалка, особенно когда ее, надрываясь, вопит полстадиона. И Атобэ хорош: ни разу не осадил своих просто так, из вежливости. Нет, игрок он высшего класса, но вне корта – совершенно невыносимый.
На звонок Атобэ ответил быстро. Гэничиро все больше слушал, в самом начале изложив их предложение, и только изредка вставлял пару слов. Сэйичи, впрочем, давно подозревал, что этот Атобэ – из тех, кому нужны слушатели, а не собеседники. Ну или он ни разу не встречал достаточно интересных людей.
– Он согласен, – сказал Гэничиро. – Ждет нас обоих завтра на хётэйском корте, обещал прислать машину к школьным воротам в десять. Прости, я не успел отказаться.
– За что извиняться? Это он думает, что навязывает нам свои правила. Играть-то мы будем по нашим.
На часах почти полночь. Гэничиро вставать через четыре часа, а они задумали серьезную игру…
– Ты не пропустишь тренировку? Только в этот раз. И я знаю, ты так уже делал.
– Кто тебе сказал?
– Твой племянник.
– Он все выдумал. Не волнуйся, на игру это не повлияет.
– Ну выдумал так выдумал. Тогда давайте спать.
Заснуть у Сэйичи не получалось еще долго. Он все пытался представить: как это будет завтра? На что похоже? Как будто играешь сам? Получится ли вообще? Такого ведь никто и никогда раньше не делал.
Их теннис давно шагнул за рамки обычной игры. Акая доигрывается до раздвоения личности… надо бы с этим что-то решать, кстати, второго игрока в больнице только и не хватает; Нио – мастер иллюзий, и как он это делает, Сэйичи так толком и не понял; Гэничиро каждый раз выходит на корт, как самурай на поле боя, – и сражается, как самурай; сам же он вбирает чужой теннис и не отдает.
Должно получиться.
Должно.
Должно.
Атобэ, кажется, не догадывался, почему они внезапно передумали, но, похоже, ему было все равно – лишь бы сыграть. Разумеется, все было уже готово. Разумеется, весь хётэйский клуб собрался и начал выкрикивать эту свою кричалку, едва Атобэ вышел на поле. Они орали, пока Гэничиро переодевался и разминался, а Сэйичи настраивался.
– Нервничаешь?
– Нет, – буркнул Гэничиро.
Нервничает, конечно; Сэйичи и сам весь извелся. Ну, сейчас решится. Так или иначе.
Они вышли из раздевалки; стадион взорвался. Не смотреть. Никого нет. Только они – и Атобэ. Это все – фон, шум. Их нет. Они не здесь.
Сэйичи сел на тренерскую скамейку; кто-то завозмущался. Ему было все равно. Пусть себе орет; он никуда отсюда не сдвинется.
Поехали.
Смотреть, как двигается Гэничиро, – одно удовольствие. Если мир – это линии, ему достались прямые. Геометрия. Авангардизм. Взмах – широкий, резкий, ровный. Отбить – легко, коротко, прямо. В сторону. Вперед. Прямо.
Сейчас.
Когда тебе покоряется Муга но Кёти – открыты все двери. Остается шагнуть за порог.
Когда знаешь человека с трех лет, рос с ним рядом и его игру чувствуешь чуть не лучше собственной – шагнуть можно вместе. Остается только взяться за руки.
Когда всю свою сознательную жизнь слышишь только «Не может быть» и «Невозможно» о своей и о его игре – начинаешь верить, что возможно все. Остается сделать.
В больнице Сэйичи постоянно мысленно играл и переигрывал старые матчи, просто чтоб не забыть – как это, чтоб каждую секунду помнить, за что он сражается. То, что предстояло сейчас, ничуть не сложнее. И намного приятнее.
Закрыть глаза. Зрение здесь необязательно. Отключиться от звуков. Это, должно быть, похоже на ипс: чувства тают одно за одним, остается лишь сознание в вакууме – только при ипсе мир вокруг не ощущаешь. А сейчас он был.
А теперь – слиться с чужим сознанием.
Здесь, в мире за дверью Муги но Кёти, это вполне возможно. Вдвоем – там, за сеткой, противник, но сейчас он не в счет. Здесь не нужны ни слова, ни взгляды, здесь мысль едина с телом, и все получается само собой.
Парные матчи – это невероятный синхрон. Им давно говорили попробовать сыграть в паре, оба отказывались: так неинтересно, стили разные, мы же одиночники, правда, Гэничиро? – но эта близость, то, что сейчас происходит, куда интимнее и теснее. Почему никто не додумался раньше?
Ни слов, ни мыслей. За сеткой – Атобэ, в боевой позиции. Инсайт. Что он может увидеть – сейчас? Две слитые воедино тени? Или – одного? Надо будет спросить потом, интересно же, как их близость видна со стороны.
Мысленно слиться в одно – там, за дверью Муги, – и играть вдвоем.
Так просто.
Так сложно.
Так хорошо.
Не думать.
Делать.
И уже неважно становится, ради чего это придумано, зачем они на это пошли; там, за дверью сознания, свет и абсолютная сила, что-то, что важнее победы – радость движения, радость быть вместе, радость играть и жить игрой.
«Теннис – это же очень весело», – думает Гэничиро – удивленно, будто делая первое в жизни открытие.
«Теннис – это весело», – соглашается Сэйичи.
И отступает.
Сэйичи «выныривает», поток цвета и звука разом захлестывает – слишком ярко, слишком громко, слишком шумно; Гэничиро обернулся – и пропустил мяч. Можно вернуться и добить, отстраненно подумал Сэйичи – и не стал. Не нужно. Ничего не нужно.
Это игра Гэничиро; его собственный поединок – где-то там, впереди. Сбудется – и сбудется, а сейчас – не надо.
Это же тренировочный бой. Неофициальный.
И сейчас – все можно.
