Летаргические сны

Глава 1

Мне всё чаще вспоминается тот момент, когда я понял, что не дышу. Не то, чтобы я не мог или не хотел этого делать. Нет. Просто в этом больше не было необходимости. И тогда мать положила дрожащую руку на мою грудь. Я видел, как потухают её глаза. Ни ужаса, ни страха. Ничего. Будто раскалённые угли, щедро залитые ледяной водой. А потом она выбежала из палаты. Пока её не было, мне ещё хватало сил наслаждаться своим одиночеством. Но вместе с матерью пришли люди, очень много людей. Они окружили мою постель и, подперев кулаками подбородки, обсуждали мою дальнейшую судьбу. Так я посчитал тогда. На самом деле, моя судьба оборвалась, превратилась в бесконечное падение сквозь наслаивающийся, паразитирующий сон. И те люди вынесли мне вердикт. Летаргия. По-настоящему испугаться я смог лишь после того, как мать закрыла лицо руками, а один из тех людей обнял её за плечи.

Меня перевезли домой. Как же давно я там не был. Оказавшись в своей комнате, я испытал щемящее, болезненное чувство. Я понял, что скоро всё безвозвратно изменится. Понял, что скоро меня больше не будут ждать. И даже мать, практически не отходившая от моей постели, больше не будет верить в то, что я когда-нибудь вернусь. И хотя моё состояние не является смертью, я знал, что умер. Это чувство похоже на то, которое испытывают люди, возвратившиеся домой после долгих лет скитаний и обнаружившие на двери новый замок. Конечно, они могут постучать, и им, скорее всего, даже откроют. Вот только они уже никому не нужны. Они – гости в собственном доме. Когда-то их посчитали мёртвыми и перестали ждать.

Дни, раскрашенные серо-золотыми тонами осени, тянулись медленно и скучно. В холодном воздухе звучала пронзительная минорная нота увядания. Мать сидела возле меня с какой-то изношенной книгой в руках. Я был благодарен ей за это. Пока что, она ещё ждёт, ещё надеется. Ветер ворвался в комнату из приоткрытого окна, запутался в занавесках, долго трепал их лёгкую ткань и бесшумно осел на подоконнике между горшками с отцветающим жасмином. Мать отложила книгу и посмотрела в печальный осенний полдень.

- Знаешь, - тихо начала она. – Я никогда не думала, что такой день когда-нибудь настанет. Ты и твой отец зачем-то оставили меня….

Она потёрла указательным пальцем висок и тяжело вздохнула. А потом, неожиданно для меня, да и, кажется, для себя самой засмеялась.

- Да что я такое говорю?! – прошептала она, когда тусклая капелька пробежала по её щеке. – Ведь ты же здесь, рядом. И скоро ты проснёшься, и мы вместе поедем за твоим отцом. И всё будет, как раньше. Ведь всё будет так, да?

Она взяла мою безжизненную руку в свою, сухую и тёплую. Впервые за всю жизнь мне показалось страшным и неправильным отталкивать от себя её преданную, бескорыстную заботу. Всё будет так, как она говорит. Ведь всё же будет так? Ведь всё не может быть иначе?

- Я, пожалуй, закрою окно. А то вдруг ты простудишься….

Простужусь? Глупая….

Дни становились всё короче. Морозный ветер срывал с чёрных веток бесполезную, гнилую листву и уносил её далеко за прозрачную линию горизонта. Я помню тот вечер, когда мама вошла ко мне со счастливой улыбкой на лице. Она села возле моей постели и заговорила сбивчиво и радостно.

- Ну, вот и всё. Теперь, кажется, наша жизнь наладится. Мне сказали, что война, наконец, окончена. Вот…. Да, и, скорее всего, твоего отца отпустят через несколько недель….

При этих словах я даже и не пытался заставить себя что-то почувствовать. Наша жизнь наладится? Война окончена? Нет, она не окончена. По крайней мере, для меня – для ничтожества, прикованного к постели на энное количество лет. Когда Лорд приказал мне убить того человека, я тоже думал, что война окончена. Но она продолжалась, и когда человек лежал на земле, беззвучно выкрикивая проклятья, и когда я сам падал лицом в чёрную, зловонную грязь, и когда врач безразлично сказал моей матери: «…Скорее всего, причиной послужил шок…»

«Несколько недель» затянулись. За окном лежал уже далеко не первый снег, а мама так и не ехала забирать отца. В высоком лазурном февральском небе розовели пушистые облака, а наша жизнь так и не сумела наладиться.

- Теперь, наверное, нам придётся подождать ещё несколько недель, может, месяц. Но это уже точно. Через месяц его отпустят. Они говорят, что это просто формальности….

Весна витала над талым снегом, теплилась в бурых набухающих почках. Жизнь просыпалась, а я всё ещё лежал под тонким одеялом, чувствуя, как прохладный ветер легонько касается моих опущенных век. Мать всё реже проводила время рядом с моей постелью и теперь лишь изредка заглядывала в мою комнату. Окно вновь было открыто, и я мог радоваться хотя бы этому. Не могу сказать, что мне было обидно – я ожидал такого исхода. Глупо надеяться, если с самого начала не было поводов для надежды.

- Извини, что не могу проводить с тобой больше времени. Понимаешь, сейчас так много дел. Меня просили прийти в Министерство. Говорят, что-то насчёт отца….

И я остался один. Дни становились теплее и ярче, я даже смог несколько раз улыбнуться первым лучам апрельского солнца. Иногда я слышал шаги в коридоре. Тогда моё бесполезное сердце было готово встрепенуться, но шаги неизменно удалялись и замирали у двери в соседнюю комнату – спальню матери. Она редко бывала там. Может, она не ночевала дома? Впрочем, мне не в чем её винить. Мало кому захочется жить рядом со спящим трупом.

Сейчас за окном неспешно догорает август. Низкое небо роняет мёртвые звёзды, а я всё так же сплю своим странным сном. Прошёл почти год с тех пор, как мать положила руку на мою грудь. Почти что год с тех пор, как потухли мои любимые глаза. И вот я лежу под тонким одеялом и в который раз слышу шаги в коридоре. Я не жду, что они стихнут у моей комнаты. Не жду, что ручка двери опуститься вниз с лёгким щелчком, и на пороге появится высокая светловолосая женщина с молодым измождённым лицом. Но кто знает, может быть, в один из серо-золотых дней, наполненных минорной песней увядания, моя война будет окончена, а наша жизнь, наконец-то, наладится?