Слабости / Mир Гарри Поттера

Глава 1

…в мире есть вещи,
которые гораздо хуже смерти…
Альбус Дамблдор.

Слабости? Полноте, конечно, у меня есть слабости.
Во всяком случае, одна.
Одиночество? Не смешите меня.
Людей я не люблю. Не любил никогда. Те немногие, кого я без особенного раздражения могу – или научился – выносить какое-то время, стали для меня со временем кем-то вроде друзей. Так, во всяком случае, обычно это называют.
Ребёнок же есть просто квинтэссенция человека в его ярчайшем проявлении: с чудовищным эгоцентризмом, с массой комплексов и маний, с гипертрофированным самомнением – и, главное, с невероятным количеством энергии, которая обрушивается на окружающих в самые неподходящие для этого моменты.
Я провёл среди этих чудовищ больше двадцати лет. На самом деле, это много – очень и очень много. Это до сих пор больше половины всей моей жизни – хотя я всё же надеюсь, что судьба немного смилостивится, и со временем эта часть превратится в треть, затем в четверть, затем… м-да.
Я провёл с ними так много времени, что почти их возненавидел. И больше всего потому, что не видел способа когда-нибудь расстаться с этими существами.
Бойтесь своих желаний, они ведь могут и сбыться…
Курс первый, второй, третий... Глаза перепуганные, руки деревянные, головы пустые, и над всем этим – всеобъемлющее, поначалу даже поражавшее меня временами (потом – привык) нелюбопытство. И, конечно же, лень. Знаете, лень в сочетании с неаккуратностью – самое страшное сочетание, выдуманное природой. На мой взгляд, по крайней мере. Добавьте к этому нелюбопытство – не равнодушие, не скуку, а именно нелюбопытство, нежелание знать – не важно, что. Они радостно довольствуются тем небольшим мирком, в котором по тем или иным причинам оказались. Увы, им не интересно даже волшебство. Нет, я не хочу сказать, что они им не пользуются. Пользуются, но оно им – неинтересно.
«У вас просто дурной характер, и вы не любите детей», - ответите вы и отмахнётесь. Неверно. Я их не не люблю. Я их не выношу – а это, согласитесь, не совсем то же самое. По крайней мере, на мой взгляд.
Даже не их самих. Меня тошнит от их заполненных пустой мутью глаз. Физически. Мысль, что в каждом из них умирает – как раз к концу школы – волшебник, мне невыносима. Тоже – физически.
Нет-нет, вы не ослышались. В каждом из них умирает волшебник. Умирает, надо сказать, тихо и незаметно – просто засыпает и с каждым годом просыпается всё реже (как там в известной шутке? В каждом из нас спит гений, и с каждым днём всё крепче), пока однажды не не проснётся окончательно. Они убивают в себе мерлинов и слизеринов, гриффиндоров и морган, убивают планомерно и равнодушно – и я наблюдаю это день за днём, месяц за месяцем, год за годом. С каждым разом у них это получается всё лучше – и вот на Выпускном Балу танцуют уже, в основном, опустевшие тела.
К четвёртому курсу к лени и нелюбопытству добавляется уверенность в том, что они уже что-то знают. Именно тогда начинается настоящий кошмар – маленькие самоуверенные невежды с удивительной настойчивостью стремятся оправдать мои самые радужные надежды и убрать себя, наконец, если не из этого мира (увы!), то хотя бы из моего класса. И если не навсегда, то хотя бы на пару дней. Или, если очень повезёт (это мне-то? Ха-ха.) – недель.
Но так мне практически никогда не везёт.

Ко второй половине пятого курса они – как правило, в последний раз – бросаются реанимировать своего волшебника. Некоторым это даже удаётся…
В последние два года всё спокойней. Я, как правило, уже знаю выживших и покойников, и успеваю согласиться с таким положением вещей. Единственное, что меня всегда немного примиряло с этой работой – среди моих выживших всегда больше всех. Предмет, что ли, располагает?
Или другие сюда просто не доходят?
Я так думаю.
Иногда, по крайней мере.
Вы скажете: «Вы слишком сгущаете краски». Увы… Конечно, изредка – очень редко – попадаются исключения. Видимо, волшебник в таких уж слишком силён – не слабее Мерлина. Или Дамблдора, что, в сущности, не так уж и далеко друг от друга. На мой взгляд, по крайней мере.
Во взрослой же жизни я встретил всего несколько живых. Со временем их число неуклонно сокращается.
Малфой. Люциус, конечно – сын его… Не хочу говорить. Невероятно, но Люциус умудрился дожить до самого Азкабана. Не знаю, каким он вернётся. И вернётся ли. Пожалуй, я искренне – уж как могу – желаю ему вернуться. Всё-таки… как там сказала Нарцисса? Друг. Он бы услышал - посмотрел бы я на его лицо. А лучше – на нарциссино. Любопытно, она всерьёз полагает, что её рыдания растопили моё сердце? Вот она, блэкова кровь – сказалась-таки. Кровь – она, знаете, не лоннгботово зелье…
Тёмный Лорд. Мне казалось, что никого столь же живого я не встречал прежде и не встречу никогда. Долго казалось.
Потом – перестало.
Дамблдор. Последний и величайший. Иногда я думал, что он даже – слишком живой. Для меня. Что я такого не вынесу – и выносить не хочу.
Что? Вам интересно, почему он так верил мне? Вы так и не поняли?
Просто я люблю живых.
Вот такая у меня слабость.