Где твои крылья, которые нравились мне?

Глава 1

Люди с длинными трубкообразными рылами, люди с жабами на груди, люди с хвостами и мохнатыми рогами, приапы, еле передвигающиеся под весом собственных астральных членов – уроды, которых Шерлок привык величать идиотами. Они не стоят внимания, пока их уродство не выплеснется наружу, пока их желания не заставят их совершать преступления.
Шерлок не хочет видеть в зеркале монстра, потому он отсекает слишком сильные эмоции, с насмешкой относится к желаниям, брезгливо отказывается от излишеств. Зато отражение радует, и он балует его, одеваясь достойно человека.
Окружающие ненаблюдательны и уж тем более лишены дара видеть. Возможно, это к лучшему, не всякий готов жить в мире, который подтверждает, что Босх был злым реалистом. Возможно, Шерлок тоже не готов так жить, но его не спрашивали. Он не питает надежд на то, что само по себе умение видеть – панацея. Майкрофт, с его восемью руками, цепко ухватившимися за паутину власти – прямое доказательство того, что не всякий готов перебарывать себя, даже зная, как это на нём отразится.
Он быстро отводит взгляд от Джона – Шерлок просто не готов смотреть второй раз, убеждаясь, что на первый взгляд он ошибся. Но никакой ошибки нет - Джона нельзя назвать уродом, хотя он и не просто человек. Но его крылья красивы.
Босх был реалистом. Шерлок уже видел такие крылья на его картинах. Их носили ангелы – лебяжье строение и разноцветные перья, от пестро раскрашенных перьев удода до роскошных павлиньих, складывающихся в голубоватую мозаику, совершенную в своем разнообразии.
Шерлок вскоре убеждается, что Джон не ангел, никак не ангел. Ангелы не чертыхаются, не бегают от полицейских, не стреляют в таксистов. В конце концов, ангелы-то уж точно должны видеть. Но Джон не видит, он не знает, как красивы его крылья, он не знает, что он самый прекрасный идиот, которого Шерлок встречал в своей жизни. Иногда Шерлок жалеет об этом, а иногда думает, что крылья Джона отсохли бы, наблюдай он людей такими, каковыми они являются на самом деле. Джон считает, что окружающие достойны его жалости, внимания и добрых чувств, и пусть он заблуждается – ведь благодаря этому Шерлок живет с соседом, на которого не тошно смотреть.
Правда, иногда Шерлок начинает замечать зеленоватое мерцание у своей груди, особенно в те дни, когда Джон слишком щедро одаривает окружающих своим вниманием и поглаживает крыльями Сару, Молли или Доротею. Шерлок ревнует, но он умеет бороться с собой, и зеленое пятно успевает рассеяться, не превратившись в вечную бородавчатую жабу на груди, под весом которой задыхаются многие, очень многие из людей. В конце концов, ревновать не стоит, ведь он ощущает невесомые прикосновения крыльев чаще всех остальных. Искреннее восхищение Джона логическими умозаключениями соседа подчас совершенно несдержанно, и, наверное, потому Шерлок никогда не устанет его удивлять и восхищать.
Это случается само собой. Шерлок изнывает от черной мизантропии, которую он зовет скукой, и Джон, уловив его состояние, предлагает посмотреть вместе телевизор. Совершенно глупое занятие, но люди, снятые на камеру, не отсвечивают мохнатыми рылами, не скалятся угрожающе в окружающий мир и, хотя всё ещё глупы, далеко не так страшны, как в жизни. Шерлок соглашается. Пока настроение не улучшилось, он критикует всё, что видит, и Джон, сидящий рядом с ним на одном диване, нежно окутывает его крылом, мягко смахивая паутину недовольства. Умиротворение нисходит на Шерлока теплыми волнами, и он, забывшись, просто отбросив в сторону мысль о том, что Джон сам не знает о ласках, которые дарит Шерлоку столь щедро, пристраивается на плече друга. Джон смотрит удивленно, но не возражает.
Ничего не меняется, просто дистанция между ними становится немного короче. И прекрасные павлиньи перья на краях крыльев всё чаще прикасаются к Шерлоку, обметая его от легкой раздражительности или уныния в период безделья и скуки.
Джон и Шерлок молчат, просто не отдергивают случайно прикоснувшихся рук. Просто порой один смотрит на другого с легкой улыбкой, а второй, замечая, улыбается в ответ. И этого достаточно.
Он сам однажды едва не ломает все. Дартмур, наркотический туман и страх, с которым Шерлок не смог бороться, липкий страх, порождающий ужас перед отражением. Шерлок боится, что разучился контролировать себя, что завтра, подойдя к зеркалу, он увидит не лицо, но искаженную рожу, и участливость Джона кажется неуместной. Джону не понять. И Шерлок наотмашь бьет словами, бьет так, что крылья, замерцав, выгибаются страшно, почти на излом, а Джон разворачивается и уходит. Но Шерлок слишком боится вскочить и пойти за ним – чтобы увидеть что? Возможно, безвольно обвисшие крылья или перекрасившиеся, черные и злые, или то, что их нет. Страшнее всего последнее, но Шерлока эгоистично пугает то, что, возможно, крылья остались прежними, но больше не одарят Шерлока теплым прикосновением.
И наутро, увидав Джона прежним, хотя и обидевшимся, Шерлок думает об одном – что следует сказать, чтобы снова ощутить прикосновения крыльев? Как сделать всё прежним? И, будто ключи, перебирает слова, которые откроют путь во вчера. Но, хотя Джон ещё делает вид, что он сердит, и уходит прочь, его крылья никогда не врут. В ответ на искренние слова, что Джон удивительный и прекрасный человек, они смахивают с лица несуществующие слезы, дарят очередное озарение, и Шерлок радостно отвлекается на эту вспышку яркой мысли. Он всегда ставил глас разума выше эмоций, которые могут сделать из человека урода.
И ничего не меняется. Шерлок продолжает играть своему неангелу на скрипке, а Джон продолжает верить в него и дарить своё тепло.
Но, стоя на краю крыши, прежде чем воплотить в жизнь свой план, на который он идет ради спасения Джона, Шерлок впервые думает, что, возможно, эмоции – не самое страшное, что может случиться с человеком. Ведь могут же они одарить крыльями, пусть даже такими, на которых нельзя взлететь. И, набирая номер, он боится, что, спасая Джона, он отрезает ему крылья. Ради того чтобы Джон жил, сам делает то, чего так опасался. И впервые в жизни Шерлоку всё равно, что он позволяет себе горевать, что по лицу катятся слезы, способные окутать его серой вуалью уныния. Потому что он просто боится за Джона. Как он сможет жить в этом мире дальше без Шерлока и без своих невидимых крыльев?