Глава 1У Малфоя тонкие девичьи запястья, а у меня – настоящие мужские ладони. И плевать, что от безысходности даже это смешит нас. Мы пьем какую-то маггловскую дрянь, беспорядочно шепчем глупые признания, целуемся с малознакомыми девчонками по углам и ждем. Всегда ждем.
- Возвращаются? – у Марка всегда был хриплый голос, а алкоголь и сигареты вовсе превратили его в скрипящий шепот, так похожий на шипение хренова Лорда, что половина старшекурсников вздрагивает.
- Рано еще, -- Тед хмурится в ответ, -- сами знаете, раньше трех не отпустят.
Тут уже все опускают глаза: нам не до смеха. Плевать, что вызывают на допросы родителей. Плевать, что возвращаясь, отцы вместо Обезболивающего зелья хватают ампулы с морфием. Плевать, что после каждого практического урока мы, забыв о неловкости и стеснении, скидываем рубашки, чтобы залечить синяки друг друга.
Не плевать только на слезы матерей, и на наших девчонок, которых впервые забрали прямо с уроков. Странно, что только Панси, Дафну и Асти. Хотя, в нашем сумасшедшем мире быстро отучаешься чему-то удивляться.
Знаете, какое самое болезненное ощущение на свете: ноющее, как гниющий зуб? А мы знаем… все дело в беспомощности. В ней, родимой. К ней нельзя привыкнуть. Как привыкнуть к тому, что мир вокруг рушится, и ты не можешь сделать ни-че-го? Ни мотаться по стране в поисках могущества и таинственного оружия, как Поттер с компанией, ни воевать, как проклятые Орденцы, ни восставать, как неугомонные гриффиндорцы… просто ни-че-го.
- За нами семья, - выдыхает Малфой, и заходится каркающим смехом. Кажется, он достаточно пьян, чтобы пафосно выкрикивать общеизвестные истины, - нельзя сдаваться, мать вашу, никак нельзя. Опускать руки нельзя.
- Даже если они в крови по локоть? – наступает моя очередь иронизировать: еще бы, мне первому предоставят честь отыграться на плоти очередной жертвы – Лорд давно обещает преподать своему самому юному стороннику практический урок.
- Даже если так, - отрезает Драко, и я, осознавая всю серьезность сказанных им слов, спешу перевести все в шутку.
- Ага, не опускай руки, сволочь, иначе рискуешь запачкать наш фирменный слизеринский, мать его, диван… -- все смеются, потому что плакать не хочется. Да и не умеем мы плакать – что с нас, со змеенышей, взять?
- Давайте по спальням, что ли? Все равно бесполезно ждать: сначала их на доклад потащат. Снейп хочет быть в курсе, - снова наш капитан очевидность, и так о нем, кажется, думаю не только я.
- Больно красиво рассуждаешь, Нотт, - Розье качает головой и покрепче прижимает полусонную Трэйси к своему плечу: он вообще герой, два года назад школу закончил – а за девчонкой своей присматривает. Не дает ей впутываться в неприятности, в которых мы застряли по самую макушку, - вот только ты не по совести поступаешь. Думаешь, будь я на твоем месте, ты бы меня оставил вот так ждать? То-то же…
Молчание затягивает, как крепкий табак в кальяне, который так любит курить крошка Панси. Я медленно раскуриваю трубку, чувствуя на ней липкие следы ее помады – всегда одинаково бордовой, в цвет портьер гостиной поместья Паркинсонов, и вновь хочется завыть от безысходности.
- Интересно, долго мы еще выдержим? – тянет Джаспер Руквуд: младший брат Августа, мне он никогда не нравился, но мы все в одной протекающей лодке, а вычерпывать воду можно и в не самой приятной компании.
- А на сколько ты поставишь: на день? На неделю? Месяц? – со всех сторон раздаются возбужденные выкрики: интересно, кто придумал, что слизеринцы осторожны? Что нам чужд азарт? Удивительно, но на нашем факультете не переводятся смельчаки, любящие поспорить на собственную судьбу.
- Мы будем терпеть столько сколько понадобится, и ты – в первых рядах, Руквуд, понял? – вообще, Теодор не большой любитель подраться, но напряжение слишком велико. Не раз и не два с начала безумия, по недоразумению именуемого войной, я наблюдал, как спокойные и выдержанные люди теряют голову. Видимо, сейчас как раз такой случай.
В подземелье редко увидишь хорошую драку, и любители слизывать гребаную чистую кровь с собственных сбитых костяшек едва заметно напрягаются в ожидании… Но Ноттов не зря считают сдержанными – хоть кто-то оправдывает семейную репутацию:
- Не при детях, - Тед кивает на парочку первокурсников, уснувших у камина. Ну конечно, Алистер, брат Панси, и Натали, последняя из сестер Гринграсс. Интересно, какая это война для них? Как она выглядит, как пахнет, как ощущается?
В дверь неожиданно стучат. Многие вздрагивают, а я лишь крепче сжимаю контрабандный пистолет. Что бы ни говорил Малфой, моя семья – это Панс, и если она не вернется, я пущу себе пулю в лоб. Боюсь, на Аваду смелости не хватит – я всегда был малодушным.
За несколько мучительных секунд я успел мысленно попрощаться с жизнью, интересно, в который раз за последнее время?
- Дурак, ты почему еще здесь? – ее волосы пропахли порохом и озоном: значит, пиротехнические чары. Взрывы. Я крепко сжимаю ее голову, и смотрю в невозможные, больные глаза цвета темного янтаря, так непохожие на мои собственные, и ощущаю давно забытое чувство облегчения: вернулась. Живая. Здоровая.
- Люблю, знаешь ли, покурить ароматного табачку перед обедом.
- Обедом? – она смеется, и в отголосках ее смеха я слышу только что пережитый страх, и что-то еще, чему так трудно подобрать название в ограниченном человеческом языке.
- Ну да, я решил не ужинать… на ночь не ем, -- губы сами собой складываются в усмешку, и тут уж, успокоенный, я замечаю, как Астория стоит на коленях перед Малфоем и прячет заплаканное лицо в его ладонях, как Дафна и Теодор самозабвенно целуются, будто в последний раз.
Когда это кончится? И где будем мы, в ту счастливую секунду, обозначающую переход от бешеного безумия к настоящей реальности?
- Знаете, что? – у Панси очень громкий голос, и все, кто остался в гостиной после возвращения девчонок, оборачиваются к нам, -- забейте на все! Пейте, курите, веселитесь… любите, наконец! Мы же слизеринцы, нам все можно! И мы никогда не умрем! – она выхватывает у меня оружие и стреляет в потолок, не прекращая смеяться, -- ты слышишь, Блейз, мы никогда не умрем!!!
