Избранное из ненаписанного

Глава 1

Название: Избранное из ненаписанного
Автор: rose_rose
Бета: Иван Кублаханов
Категория: джен
Герои: РЛ, СБ
Рейтинг: PG
Жанр: драма
Дисклеймер: Все герои принадлежат Роулинг, но нас это не остановит.
Саммари: пока Сириус сидит в Азкабане, они с Ремусом пишут друг другу (воображаемые) письма
Примечание: Фик написан на игру «Снейп vs Мародеры» на «Астрономической башне».
Тема задания: Авторский фик 5 – «Сто лет одиночества»

2 ноября 1981 г., Ремус – Сириусу
Я не понимаю.

3 ноября 1981 г., Ремус – Сириусу
Вчера их похоронили. Я... не буду про это.

Сегодня – Пита. Если можно так сказать.
Все были. Все, кто остался.
Что ты чувствовал, а? Хорошо, в глаза Джеймсу тебе смотреть не пришлось.
А что ты чувствовал там – ну, на той улице?
Двенадцать магглов и Пит.
Пит, наш Пит. Хвост.
Я думал: смог бы я так же – тебя?
Я не знаю.
Даже сейчас.
Не знаю.
Что ты чувствовал?
Как ты смог это сделать?
Как ты смог все это сделать?

5 ноября 1981 г., Ремус – Сириусу
Бродяга (зачеркнуто)
Сириус (зачеркнуто)
Блэк (зачеркнуто)
Я не понимаю.

Я был в аврорате.
Сказал секретарю, что прошу о свидании с тобой. Она посмотрела на меня так, будто я пришел туда волком. Дала мне заполнить бланк и отодвинулась подальше.
Я ее помню, она училась в Хаффлпаффе на два года младше нас. Бетти… или Хэтти… фиолетовые резинки в волосах.
Я хотел спросить, почему она на меня так смотрит, но вдруг понял, что у меня нет сил.
Это очень тяжело – разговаривать.
Я спрошу.
Она что-нибудь ответит.
Мне придется соображать, что она сказала, и снова что-то говорить.
В последние дни очень сложно делать простые вещи.
Я ждал сорок минут в приемной. Потом вышел Аластор, взял меня за рукав, потащил к себе в кабинет.
Он спросил, зачем я хочу тебя видеть.
Я стал объяснять, но он, похоже, меня не слушал. Через некоторое время спросил, почему я молчу.
Кажется, я говорил про себя. В смысле, в голове.
Смешно.
Надо было повторить все заново, но я не смог. Только сказал, что хочу понять.
Слышишь?
Просто хочу понять.
Аластор молчал так долго, что я подумал – может, он тоже говорит про себя?
Потом сказал, что я все равно не пойму.
Что нельзя понять предателя, если сам не предатель.
И еще сказал, что свидания все равно не дадут – это приказ Крауча.
И еще – что надо жить дальше.
Мне это все говорят.
Я не знаю, о чем они.

Я просто хочу понять.

9 ноября 1981 г., Ремус – Сириусу
Я был у миссис Петтигрю. Она не пустила меня в дом. Сказала, что не хочет меня видеть.
Сказала, это мы виноваты в том, что Пит погиб. Что нам хотелось чувствовать себя героями, и мы втянули его в свои игры. И убили.
Она спросила, почему я жив, когда Пита даже по кусочкам не смогли собрать.
Я не знал, что ей ответить.
А ты – ты знаешь?
Что между вами произошло? Почему он погнался за тобой один? Почему ты его убил? Почему не оглушил, не стер память?
Он что-то знал? Что-то видел?
Или тебе просто было все равно, будет он жить или нет?

Я не спрашиваю, почему ты сдал... их. Я знаю, что было на карте. Что могло быть, по крайней мере.
Но почему – Пит?
После всего, когда ваш предводитель уже сгинул?

...И почему на его месте не был я?
Это было бы так правильно.
Что мне ответить миссис Петтигрю?

15 ноября 1981 г., Сириус – Ремусу
Две недели.
Рем, я не знаю, что сказать.
Я виноват. Во всем.
Глупо звучит.
Рем, ты прости, что я тебе пишу.
Я попробовал писать Дж., но понял, что не выдержу.
Кажется, хуже, чем сейчас, ничего не может быть, но это было хуже.
Я буду тебе. Ты живой, ты все равно не узнаешь.
Потому что иначе мне кранты.
То есть сначала я так и хотел. Думал, пусть едят. Думал, пусть хоть Поцелуй.
А потом…
Понимаешь, они тут всюду. Жадные, наглые. Лезут к решетке, как к кормушке.
Я раньше даже не представлял, каково это.
И знаешь… я не могу.
Пусть я сдохну, я это заслужил. Пусть здесь. Но не так. Не так.
…Сижу тут, будто в склепе, и еще выбираю, как мне сдохнуть. Было бы смешно, если бы не было так…
Если бы.

1 декабря 1981 г., Ремус – Сириусу
Лестранджам дали пожизненное. Я был на судебном заседании.
Ты знаешь, что они сделали с Фрэнком и Алисой?
Ты знал, что они туда пойдут?
Ты знал, что Барти Крауч-младший – из ваших?
«Из ваших». Мерлин.
Наверняка знал.
Я до сих пор не могу навестить Фрэнка и Алису в Мунго. Как представлю… Хотя кому я это говорю… уж тебя-то этим точно не проймешь.
Если уж ты убил Джеймса и Лили.
Мерлин, я это сделал. Написал их имена. Целый месяц я называл их «они».

Я видел Беллатрикс во время суда. Ты на нее похож. Я никогда раньше не замечал, как сильно.
В этом все дело, да? Пресловутая кровь Блэков? Семейный кодекс?
Тогда зачем все? Гриффиндор, Орден? Четверка Мародеров?
Зачем?
Знаешь, я думал о том, чтобы поговорить с твоей матерью.
Может, тогда я бы что-то понял. Но не решился – и вряд ли решусь.
Все-таки я трус. Всегда был трусом.

Счастливого воссоединения с семьей в Азкабане.

Ненавижу.
Да.
Сириус, черт, как ты… как ты мог… как? (зачеркнуто)

1 декабря 1981 г., Сириус – Ремусу
Эй, Лунатик.
Угадай, кто сегодня пожаловал в «Азкабан Хилтон»?
Хотя ты-то знаешь, наверное.
Я как-то забываю, что у вас есть газеты и радио.
Удивительно, сколько всего можно забыть за месяц.
Так вот.
Все семейство Лестранджей. Собственными тошнотворными персонами.
Если бы я был не здесь, и не я, и не… короче, я сказал бы, что я рад.
Приятного аппетита дементорам. Надеюсь, они не отравятся кузиной Беллой.

P.S. Крауч-младший..!
…Мерлин, о чем я говорю… я своими руками сдал Волдеморту лучших друзей. Чем я лучше? Чем я лучше Крауча? Старшего – или младшего, если уж на то пошло?

…Вот и прекрасно.
Мы все тут отлично сочетаемся.

2 декабря 1981 г., Сириус – Ремусу
Крауч-младший орал на весь этаж про то, за что их посадили.
Это правда? Рем, это правда?!
Суки. Бешеные суки.

Декабрь 1981 г., дата неразборчиво, первый день после полнолуния, Ремус – Сириусу
Второе полнолуние в одиночку.
Первого я не помню. Вообще.
Как ты думаешь, что такое превращение оборотня? А? Знаешь, этого не пишут в учебниках по ЗОТИ. Думаешь, превратиться – это просто перекинуться в животное? Как ты перекидывался в собаку?
Черта с два.
Всё темное, что в тебе есть, усиливается в сотню раз. Всё – звериное, человеческое. Всё, что НЕ свет.
Гнев. Ярость. Тоска. Чувство вины.
Знаешь, что я теперь чувствую, когда превращаюсь?
Вы были моей семьей, моей… стаей – Бродяга, Сохатый, Хвост. Лили. А теперь все мертвы. И ты, ты, ты в этом виноват. Я впервые на самом деле чувствую, что мне хочется крови. И это мучительно.
Когда мы бегали вчетвером по Запретному лесу, я чувствовал себя человеком, даже когда был чудовищем. Теперь я чувствую себя чудовищем, даже когда я человек.

18 декабря 1981 г., Сириус – Ремусу
знаешь оказывается когда собака черные меня не видят и я их тоже почти нет только запах запах такой сильный кровь и страх и боль видел луну краешек окно высоко маленькое кусочек только видно выл выл выл сколько мог выл
когда собака не так больно но грустно грустно домой хочется домой
нету дома
ничего нет

25 декабря 1981 г., Ремус – Сириусу
Блэк.
Скажи, когда это началось, а?
С каких пор все стало ложью?
Когда мы вступали в Орден Феникса, ты был искренен? А когда стоял рядом с Джеймсом и Лили на их свадьбе? А на крестинах Гарри?
Когда прикрывал Джеймса в бою?
Когда хоронили наших друзей?
Я ведь тебя знаю. Ладно, пусть оказалось, что я тебя на самом деле не знаю, – но все-таки ты не мог обманывать меня всю жизнь. Ты кто угодно, только не трус. Ты сделал то, что сделал, не потому, что Волдеморт тебя запугал.
А почему?
Чем тебя купили?
Обещанием материнской любви?
Улыбками кузины Беллы?
Правом наследовать блэковские галлеоны?
Властью?
Возможностью ходить по краю, как ты любишь?
Возможностью почувствовать себя круче Джеймса?
Чем? И когда?
Знаешь, дело Снейпа закрыли. За него поручился Дамблдор – сказал, что Снейп работал на него, был его шпионом у Волдеморта.
Я не знаю, правда ли это.
Я вообще больше не знаю, где правда.
Снейп – доверенное лицо Дамблдора, а ты – предатель. Осталось пойти и подружиться с ним, извинившись за то, что чуть не съел его на пятом курсе.
Это было бы смешно, если бы…
Если бы.
Веселого Рождества, предатель.
Ага. Веселого Рождества.

16 января 1982 г., Сириус – Ремусу
Мне тут пришло в голову, Лунатик, что я так и не рассказал тебе, почему тут сижу.
Не то чтобы это имело какое-то значение.

Впрочем, я так до сих пор и не понял, что это – мой идиотизм, мое дурацкое везение или возмездие. Если честно, самым привлекательным вариантом кажется возмездие. Иначе получается глупо, как вся моя жизнь.

Я виноват в смерти Джеймса и Лили. Так же, как если бы отдал их Волдеморту своими руками.
Виноват в том, что придумал этот дурацкий план – сделать Питера Хранителем и убедить всех, что Хранитель я. В том, что убедил Джеймса ему последовать. В том, что не посоветовался с Дамблдором.
В том, что не видел под носом предателя.

Где были мои глаза? Где был мой, прости Мерлин, собачий нюх?
От Питера за милю несло страхом и виной.

Я думал, мне кажется. Думал, он просто боится погибнуть в бою. Как погибли Боунс и Фенвик, Марлен и Доркас. Это же нормально – бояться такого. Пит не герой – а кто из нас герой? Я тоже боялся, когда позволял себе задуматься над тем, что мы делаем.

Где были мои глаза? Где были мои мозги?

По крайней мере, я убил его. Я до сих пор не знаю, что именно там произошло и чье заклятье вызвало взрыв, но уверен, что Хвост мертв – и я помог ему умереть. Это справедливо. Не так, как учил нас Дамблдор, но справедливо.

По-блэковски справедливо. Это у нас семейное: сами все портим, сами латаем, сами огребаем.

Интересно, согласится ли со мной кузина Белла. Она сидит через две камеры слева от меня и, похоже, тоже очень далека от всепрощения.

31 января 1982 г., Сириус – Ремусу
Кстати, о Блэках.
Война ведь закончилась. И, судя по моим соседям по этажу, почти всех, кого можно было переловить, вы уже переловили.
Рем, если ты вдруг узнаешь что-то про Рега…
То есть да, я понимаю.
Во-первых, он пропал два года назад и с тех пор о нем не было никаких вестей.
Во-вторых, аврорат не будет тебе о нем докладывать.
В-третьих – в-главных – на самом деле я тебе не пишу, а ты это не читаешь.
В-четвертых…
Короче, Рем, если ты вдруг узнаешь что-то про Рега… что тогда? Не знаю, что тогда.
Сходи и плюнь на его могилу за меня, что ли.
Может, моих скромных способностей к легилеменции хватит, чтобы это почувствовать.
И не забудь сказать, что кузина Белла передает привет из здешнего люкса. Судя по тому, что я знаю о причинах его исчезновения, несчастный придурок обрадуется.

7 апреля 1982 г., Ремус – Сириусу
На прошлой неделе я виделся с Эммелин.
Встретил ее случайно на Диагон-аллее. Она спросила, как у меня дела, я ответил, что нормально, но она, кажется, не поверила – на следующий день от нее прилетела сова с приглашением на ужин.
И я внезапно понял, что уже сто лет ни с кем не разговаривал.
То есть я обмениваюсь репликами с разными людьми, но это не то, что можно назвать разговором.
Я сказал Эммелин, что пишу тебе воображаемые письма. Не сразу сказал, разумеется, а после пары бокалов огневиски. Ну, может, чуть больше, чем пары.
Она ответила, что пишет воображаемые письма Доркас. Сказала, что толком не знает, почему именно Доркас, – они ведь никогда не были близкими подругами.
Я сказал, что, во всяком случае, Доркас нас не предавала.
А Эммелин ответила, что какая разница, кому я пишу, если мне от этого лучше.
Вся штука в том, что я не знаю, лучше ли мне от этого.

6 июня 1982 г., Ремус – Сириусу
Эй, Бродяга.
Я наконец кое-что решил.

Знаешь, до того, как я поступил в Хогвартс, у меня был воображаемый друг. Его звали Ромул. Я серьезно. Я, как ты знаешь, был очень начитанным ребенком.

Мы с Ромулом были неразлучны – даже когда я превращался – и в этом было его огромное преимущество перед соседскими детьми.
Кроме того, он меня не боялся. И у него не было родителей, которые могли его этому научить.

Если честно, тогда я частенько думал, что мы с ним так и проживем всю жизнь вместе.
Потом я приехал в Хогвартс и встретил вас. Тебя, Джеймса и Пита. Ромул оказался цинично забыт.

Так вот.
Пусть теперь моим воображаемым другом будешь ты.

Я знаю, что тот, к кому я обращаюсь, – не настоящий Сириус Блэк. Настоящий сидит в Азкабане за то, что предал одного своего лучшего друга и убил другого.
Его я не знаю и не хочу знать. Может, если бы я встретил этого Сириуса Блэка, я убил бы его.

Я знаю Бродягу. Чувака, с которым мы вместе орали с квиддичных трибун, когда играла команда Гриффиндора. Мальчишку, который, узнав, что я оборотень, широко раскрыл глаза и выдохнул: «Вот кру-у-уто!» Черного пса, с которым мы вместе неслись по опушке Запретного леса под полной луной.

Я знаю, что его, наверное, никогда не существовало. Во всяком случае, такого, какого я себе представлял, потому что тот не мог предать. Но я притворюсь, что он есть.

Видишь ли… так получилось, что ты – предатель и убийца – мой самый близкий человек в этом чертовом мире. Не Джеймс и не Пит. И, увы, никто из тех, кто сейчас жив.

Я любил Джеймса и знал, что могу на него рассчитывать в любой беде, – но так же знал, что, по большому счету, мы с ним никогда друг друга не понимали. Джеймс жил, как летал на метле, легко и беззаботно, не оглядываясь назад и не предвосхищая препятствий; давал щедро и брал, не сомневаясь в своем праве брать. Он ничего не знал о том, что значит носить внутри чудовище, свою Тень – не потому, что был ангелом, совсем нет, просто что бы он ни делал, дурное или хорошее, он всегда оставался тем же Джеймсом, всегда единым, всегда тождественным самому себе.

Думаю, именно поэтому мы все к нему так тянулись.

Пит… Вдвоем с ним мы составляли прекрасную компанию – два тихони и паиньки, украшение любого угла и мечта любого преподавателя. Увы – сколько бы времени мы ни проводили вместе, сколько бы пудов соли ни съели и сколько бы шалостей ни провернули, я знал, что где-то очень-очень глубоко в душе он по-прежнему меня боится. Я не винил его, но тень этого страха, который он и сам, возможно, толком не осознавал, всегда стояла между нами и накладывала отпечаток на нашу дружбу.

А еще был ты – который не боялся ни меня, ни бога, ни черта, и который очень хорошо знал, что значит чувствовать себя в этом мире, как угорь на горячей сковородке; и хотя ты часто выбирал иной путь, чем я, я хотя бы знал, что ты видишь те же развилки, которые вижу я и которых никогда не замечает Джеймс.

И поэтому сейчас, когда я должен и хочу тебя ненавидеть, у меня хватает сил только на ненависть к заключенному в камере Азкабана – но не к своему школьному другу. По большому счету, это унизительно, и я злюсь за это и на себя, и на тебя, но все равно ничего не могу с этим поделать.

P.S. Эммелин писала несколько раз. Я так и не ответил. Все чересчур сложно.
Ты бы сказал, что я слишком заморачиваюсь, наверное.
А я бы сказал, что такой уж я есть.

1 августа 1982 г., Сириус – Ремусу
Привет, Лунатик.

Слушай, я помню, что вчера у Гарри был день рождения. Ты будешь смеяться, но я ставлю зарубки на стене. Классика жанра, ага. Перекидываюсь и процарапываю их когтем. Проблема в том, что на другой стене уже есть зарубки – приходится следить, чтобы не перепутать. Я те, чужие, считал – у меня масса свободного времени. Чувак просидел тут семь лет, два месяца и тринадцать дней. К сожалению, больше я о нем ничего не знаю. Даже не знаю, когда он сюда пришел и когда ушел.

Знаешь, я тут думал – а ведь когда меня отсюда вынесут, следующий, кто придет на мое место, тоже не будет знать, с какого времени и по какое я сидел. Я-то помню первую дату… Может, не полениться и процарапать ее тоже – там, где мои зарубки начинаются? Просто когда я перекидываюсь, это начинает казаться каким-то неважным. А когда я человек – маникюр у меня тут аховый, конечно, но пытаться скрести ногтями штукатурку – развлечение ниже среднего даже по здешним меркам.

Я хотел про день рождения Гарри.

Думал вчера тебе написать, но в итоге превратился в пса и сидел так весь день.
Вспоминал про то, как я нравился Гарри, когда был собакой. Как мы праздновали его рождение. Помнишь, как Джеймс ошалел от счастья? Как скупил почти всю цветочную лавку на Диагон-аллее? А через год, на его первый день рождения, я подарил Гарри игрушечную метлу. Лили писала, что он, летая на ней, разбил вазу, которую подарила ей сестра. Кажется, радовалась. Знаешь, Лили единственная из всей нашей компании понимала, что такое проблемы с родственниками.

Повыл немного.
Вру, много повыл.

Белла тут интересовалась как-то, кто на этаже воет. Я велел ей передать, что это в ее галлюцинациях воют души невинноубиенных жертв. После чего она сама полдня выла на тему того, как хочет присовокупить к этому множеству меня.

На самом деле я ужасно боялся, что эти воспоминания у меня украдут. Они караулят. Ходят вокруг, принюхиваются. Не хочу им ничего отдавать. Не это. Ни про Гарри, ни про Джеймса, ни про тебя. Это – мое.

Пусть вон из детских воспоминаний тащат лучше. Все равно ведь тащат потихоньку. Не убережешься.

Недавно пытался вспомнить, как Энди нам с Регом в детстве сказки рассказывала, – не смог. Помню, что было, но… как не со мной. Будто из чужого думосбора воспоминание – никаких чувств, ничего.

Рем, как там Гарри, а? Ты его видел? С кем он живет – неужели с этой дурой-теткой?
Я знаю, надо было раньше спросить. Но я не мог, правда. Даже так – не мог.
Рем, если ты можешь хоть что-то хорошее для него сделать – сделай за нас обоих, ладно?
Слышишь меня, Лунатик?

…Перекинусь я лучше снова, пожалуй, посижу собакой.
Ты мне пиши, Рем, хорошо? (зачеркнуто)

1 ноября 1982 г., Ремус – Сириусу
Год прошел.
Вся Британия празднует. Вчера везде были фейерверки. Почти как тогда. И совы, много сов…

Наши собирались в «Кабаньей голове» у Аберфорта.

Если честно, я рано ушел. Не потому, что было плохо… Они все – хорошие, они – друзья. Боевые товарищи. Подмор, Эммелин, старина Диггл. Просто они – не вы. Не ты, не Пит. Не Джеймс и Лили.

Я аппарировал в Годрикову Лощину, пошел на кладбище. Знаешь, что написано на их камне? «И последний враг истребится – смерть». Кто-то говорил мне, что надпись выбирал Дамблдор. Я думал над ней – и, по-моему, так до конца и не понял.

Потом мне пришло в голову, что когда я умру, то было бы неплохо, если бы на моей могиле написали: «И последний враг истребится – одиночество».

Помнишь, мы мечтали о том, как победим Волдеморта? Не то чтобы у нас были какие-то конкретные планы. Просто казалось, что наступит полоса сплошного счастья – будто каникулы в Хогвартсе.

Ну, ты сменишь летающий мотоцикл на летающую феррари, у Джеймса с Лили народится еще пара детишек, Пит наконец-то найдет себе девушку… А я буду ходить к вам в гости и радоваться тому, что у вас все хорошо. И в полнолуние мы вчетвером будем бродить по ночному лесу.

Мне было бы этого достаточно, честное слово. На всю жизнь достаточно.
Вроде я не так уж много хотел, а?

Я сидел там, на кладбище, и думал, думал, думал… о том, какими мы были, и о том, что с нами стало, и о том, что, когда мы оканчивали Хогвартс, никто не знал, как все повернется на самом деле. Ты ведь тоже не знал, правда?

Потом рядом со мной аппарировала Эммелин. Сказала, что знала, где меня найти.

Помнишь, в Хогвартсе ты всегда подкалывал меня, что я, мол, боюсь девчонок еще больше, чем Хвост? Я и правда боюсь, только не девчонок. Наверное, того, что может произойти. Со мной, с ней. Помнишь Снейпа и ту свою… шутку на пятом курсе? Нет, я тебя давно не виню, я знаю, что ты не хотел – ты просто не подумал…

Может, и с Волдемортом было так же?
Может, ты просто сделал что-то – не подумав? Не разобравшись толком, к чему это приведет? Тогда, со Снейпом, повезло, а в этот раз – нет?
Стоп.
Я не хочу об этом. Не хочу. Хватит. Прошел уже год, ничего не вернешь, никого не вернешь. Хватит. Хватит.
Я пишу Бродяге, черному псу, который бегал рядом с волком, своему лучшему другу с хогвартских времен.
Я ничего не знаю про предателя Сириуса Блэка.

1 ноября 1982 г., Сириус – Ремусу
Как жизнь, Лунатик?
Зарубки меня не подводят. Я помню, какое сегодня число.

Я вообще многое помню.

А если начинаю забывать, мне напоминают. У нас тут, знаешь… оживленно. Прекрасная акустика, как в оперном театре. Из того, что мои соседи бормочут во сне или орут, когда к ним приближаются дементоры, можно узнать массу интересного.

Например, я узнал, что наш маленький друг Петтигрю не просто сдал Сохатого и Лили, потому что струсил, а шпионил на Волдеморта не меньше года.

Мерлин, какими же мы были наивными идиотами! Причем главным идиотом был я.

Какой спрос мог быть с Сохатого? Он считал, что дружба – это святое, а учеба на Гриффиндоре – пожизненная гарантия порядочности. Мерил всех по себе… Я уверен, даже если бы кто-нибудь собрал все доказательства того, что Хвост предатель, и сунул Джеймсу прямо под нос, Джеймс и тогда бы не поверил. Еще и по шее бы советчику надавал.

Я уже не говорю о Лили. Она, как известно, умудрялась защищать даже Сопливуса.

Это все было не для них. Война, предательства, вся эта грязь… не для нас тоже, не для кого – но для них меньше всего.

Они бы никогда не заподозрили Петтигрю.
Даже когда Дамблдор сказал, что в нашем окружении есть предатель, – ей-богу, они не приняли это всерьез.
Но я-то, я-то принял!

Рем. Прости меня.
Я такое дерьмо.
Я думал, что это ты. То есть не то что думал… Мерлин, да не верил я в это по-настоящему! Как я мог в это верить? Это же ты, Рем Люпин, которого я знаю, как облупленного, – что в человеческом обличье, что в зверином. Да я же тебе даже тогда, когда ты волком был, доверял! Ты меня кусал, когда мы дурака валяли, прямо за горло держал, а я знал, что ты челюсти не сожмешь.

Но все равно – я допустил эту мысль. Мысль, что предатель – ты. И потом уже не мог от нее отвязаться.

Знаешь, я ведь забыл, как это случилось. А тут вспомнил. Это же он, Петтигрю, первый сказал. Мы с ним сидели в «Кабаньей голове» – вдвоем, ты после полнолуния отлеживался, а Сохатый наслаждался семейной жизнью – и как раз говорили о том, кому можно и нельзя доверять… и он сказал – сказал, что оборотней всегда на Темную сторону тянет, это их природа, и ничего с этим не поделаешь. Я сказал, что не всегда, – вон, мол, посмотри на Рема, я бы ему свою жизнь доверил. А он взгляд отвел и тихонько так: «Я очень надеюсь, что ты прав, Сириус». И сразу же заговорил о другом.

Как я мог на это купиться? Как?

Петтигрю – предатель, ничтожество, гнусная тварь. Если бы я мог, я бы убил его снова, только на этот раз помучительнее.

А я – я кто? Я предал тебя. Я убил Джеймса. Я сделал сиротой Гарри.
И ничего уже не исправить. И не искупить, сколько бы я здесь ни просидел.

25 декабря 1982 г., Ремус – Сириусу
Ох, Бродяга.
Я был у Дурслей.

В последнее время я много виделся с Эммелин.
Штука в том, что когда я с ней, я забываю, кто я на самом деле. Действительно, всерьез забываю. Начинаю считать себя… нормальным человеком.
А это – в моем положении – смешно. И опасно.

Я ведь даже работу толком не могу себе найти. В той паре мест, куда мне удавалось устроиться, меня держали ровно до второго полнолуния. Это не считая тех двух десятков работ, где мне просто отказывали с порога.

Последние полтора месяца я работаю курьером в маггловской конторе. В маггловской! Надо сказать, умение аппарировать делает меня довольно ценным работником, но когда в прошлое полнолуние я попросил больничный, на меня посмотрели косо, поэтому не знаю, удастся ли мне задержаться хотя бы там.

Пока я был с вами, я совершенно оторвался от реальности. У меня было дело – я воевал, я был нужен. И у меня были деньги. Которые мне давали ты и Джеймс.

А потом я разом лишился всего – и вас, и дела, и денег.

Мне мучительно стыдно говорить об этом. Мучительно стыдно, что я вообще могу – даже про себя – произносить слово «деньги», когда речь идет о потере друзей.
Просто, как оказалось, я совершенно не был готов к тому, что без вас останусь не только изгоем, но и нищим.
И я готов провалиться сквозь землю от того, что это написал.

Ладно, хватит. У меня есть работа в маггловской конторе, и у меня есть Эммелин. Немножко Эммелин. Видимо, эти два факта насколько вскружили мне голову, что я и правда решил узнать, как поживает Гарри.

Я ведь думал о нем весь этот год. Всегда, когда хоть ненадолго переставал жить прошлым и возвращался в реальность. И сразу же говорил себе: кто я и зачем я в его жизни? Он живет у тетки, в нормальной семье, в хорошем доме. Я знаю, что Лили ссорилась с сестрой, но все равно они родные люди. А тут я подумал: может, ничего плохого не будет, если я стану его иногда навещать? Не тогда, когда полнолуние близко, конечно. В новую луну, например. Просто заходить время от времени, узнавать, как ему живется. Ведь он – сын Джеймса.

Я долго размышлял, как сообщить Петунье – позвонить или написать и что именно сказать – и так ни к чему и не пришел. Решил, что просто зайду в Рождество. Не в гости, разумеется, – так, на пять минут. Поздравлю, посмотрю на Гарри. Подарю ему что-нибудь.

Хотел сначала клобкопуха, но потом подумал, что все-таки Петунья и ее муж – магглы, еще забудут, как за ним ухаживать, да и соседи могут увидеть.... Купил плюшевую сову. Белую такую, здоровенную, без всяких магических штучек. Если честно, сбился с ног, пока нашел на Диагон-аллее – везде одни зачарованные, одни ухают, другие летают, третьи разговаривают… Все-таки купил. Потом только сообразил, что проще было пойти в маггловский магазин.
И пошел. С совой. Для Петуньи еще цветы купил…

Ох, Бродяга.

Они были дома. Она сама мне и открыла. Даже узнала меня.
Знаешь, я ведь с детства привык ко всему – как на меня могут смотреть, и что говорить в спину, и что – прямо в лицо. Но, честное слово, на меня еще никто и никогда не смотрел с таким отвращением и ненавистью, как сестра Лили.

Я даже не знал, что она знает, кто я. Наверное, Лили ей когда-то рассказывала. Вряд ли специально – скорее, просто не придала значения, не подумала, что сестра может воспринять все по-другому.

Петунья сказала все как есть: что я урод и ошибка природы, что мне не место среди нормальных людей и она скорее умрет, чем допустит такого, как я, к своим сыну и племяннику. Посоветовала мне убираться, пока ее муж не спустил меня с лестницы, и сказала, что если еще раз меня увидит, то вызовет полицию.

Помнится, меня почему-то особенно поразило, что она даже брезговала произносить слово «оборотень». Все время говорила: «Такие, как ты».

И знаешь, Бродяга, мне ведь нечего было ей возразить.
По крайней мере, теперь я точно знаю, что о Гарри она заботится. Наверное, я на ее месте тоже не хотел бы, чтобы мой племянник общался с… таким, как я.

Сову я оставил на крыльце.
Может, она все-таки отдаст ее Гарри. Хотя, честно говоря, я в этом сильно сомневаюсь.

17 февраля 1983 г., Ремус – Сириусу
Эммелин уехала.
В Салем, штат Массачусетс. Сказала, что не знает, когда вернется и вернется ли.
Мне надо было просто пожелать ей счастья и заткнуться, но я все-таки спросил: «А я?»
Дурак, да?
Она ответила: «Ты всегда мне нравился, но я устала вспоминать войну. У нас на двоих слишком много призраков, чтобы жить нормально. Я хочу начать все заново. Прости».

И я снова остался один.

18 июня 1985 г., Ремус – Сириусу
Не думаю, что к вам доходят газеты.
Умерла миссис Блэк. Вальбурга Блэк, я имею в виду.
Мои соболезнования, Бродяга.

Я так и не поговорил с ней за все эти годы. Не факт, что она стала бы со мной разговаривать. Но теперь у меня такое ощущение, что я потерял последний шанс хоть что-то про тебя понять.

P.S. Неправда. У меня еще есть (хоть и весьма призрачный) шанс поговорить с тобой.
За первые два года я пять раз подавал ходатайство о свидании в департамент магического правопорядка, и каждый раз его отклоняли. Теперь департамент возглавляет не Крауч, а Амелия Боунс, но я уже не уверен, что у меня хватит сил и мужества для того, чтобы с тобой встретиться.
Возможно, некоторым желаниям и правда лучше оставаться неосуществленными.
Как бы то ни было.
Мои соболезнования, Сириус.

19 июня 1985 г., Сириус – Ремусу
Лунатик. Ты не поверишь, что мне сегодня приснилось.
Великий Мерлин, я всерьез опасаюсь, что дементоры высосали мне последние мозги.

Мне приснился наш старый домовой эльф, Кричер, – нелепое создание, душой и телом преданное моей мамаше.

Я бы сказал не «приснился», а «привиделся» – если бы не знал, что даже в наведенном дементорами бреду мне такое наяву привидеться не может. Честно говоря, я сам до конца не знаю, что это было.

Он сообщил, что моя маман преставилась и теперь я – наследник дома Блэков и всех галлеонов в семейном сейфе в Гринготтсе. И еще что-то хотел сказать, кажется.

Велел ему убираться. Как ни странно, подействовало.

Знаю, ты меня никогда до конца не поймешь – так же, как никогда не понимал Сохатый, потому что вам обоим достались нормальные, вменяемые предки.

Я ведь когда-то любил ее. И ее, и свой дом, и даже этого уродца Кричера.

И еще я любил Рега. Он был моим лучшим другом до того, как я познакомился с Джеймсом и тобой, и я любил его.

А потом она забила ему мозги всяким дерьмом и своими руками толкнула на смерть. Просто убила, по большому счету, – так же, как я убил Джеймса и Лили. Помнишь, я тебя спрашивал, удалось ли что-нибудь узнать про моего брата? Я знаю, что не удалось. Максимум, на что можно было рассчитывать, – это на то, что найдется его могила, но я сомневаюсь, что их хозяин сделал Регу такую поблажку.

Рег умер, отец умер, Энди выгнали из дома, дядю Альфарда выжгли с фамильного древа, а старая паучиха сдохла только сейчас – и это если допустить, что она действительно сдохла. В этом вся суть древнейшего и благороднейшего рода – его худшие представители живут и здравствуют, высасывая соки из лучших и преждевременно сводя их в могилу.

Кузина Белла, судя по виртуозной брани, которая доносится из ее камеры, тоже готовится пережить всех заключенных на этаже и дюжину дементоров в придачу. Впрочем, я готов со всей искренностью признать: она лучшее, что здесь имеется. Можешь судить, насколько ужасно все остальное.

9 сентября 1986 г., Ремус – Сириусу
Эй, Бродяга.
Угадай, где я был вчера вечером.

Представляешь, Стерджис Подмор наконец-то женился. На секретарше из аврората, Бетти Грин, которая теперь уже не секретарша, а личный помощник Амелии Боунс. А мы еще шутили, что он превращается в старого холостяка.

У наших все хорошо.

Стерджис, похоже, на седьмом небе от счастья.

Эммелин снова в Англии. Говорит, что насовсем.

Эльфиас Додж сильно постарел – даже не верится, что он ровесник Дамблдора. Директор-то как раз не меняется, сколько я его помню. Старина Додж говорит, что на войне волей-неволей держал себя в форме, а жизнь пенсионера состарит кого угодно.

Аластор тоже все больше напоминает ворчливого старика – к счастью, пока только характером. В прошлом году он задерживал какого-то контрабандиста, и тот попал ему заклятьем в лицо; я слышал об этом, но результат увидел только вчера. Один глаз у него теперь магический – какой-то невероятной силы артефакт, чуть ли не сквозь стены видит. Говорят, даже Дамблдор приложил к нему руку. Выглядит так, что только детишек пугать, но Аластор доволен до чертиков – говорит, если бы знал, что такие штуки бывают, выбил бы себе глаз сам еще на первом курсе аврорской школы.

Диггл теперь везде и всюду носит цилиндр – утверждает, что выглядит в нем выше и солиднее. Стерджис шепнул мне, что Диггл просто лысеет.

У Молли с Артуром – помнишь Молли, сестру Фаба и Гида? – куча детей… это не новость, но они привели на свадьбу их всех, и вот это было зрелище!

Младший мальчишка – в смысле, из мальчишек младший, потому что у них после пяти попыток все-таки родилась девочка – как раз ровесник Гарри. Пройдет еще пять лет, и они все пойдут в Хогвартс. И Гарри, и сын Фрэнка с Алисой, и младший Уизли.

Все идет своим чередом. Прошлое уходит, забывается наша война, подрастают дети, которые не будут ее помнить.

А я по-прежнему наблюдаю за чужими жизнями – и по-прежнему пытаюсь осознать, что с нами тогда произошло. Что еще сказать? Моя жизнь такова, что мой самый близкий человек – несуществующий друг, которому я пишу несуществующие письма, делая вид, что он – не тот, кто предал нас пять лет назад.

Помнишь, в начале года я рассказывал тебе про аконитовое зелье? Про то, что когда впервые смог выпить его перед трансформацией, то, потом, превратившись в человека, по-настоящему плакал от счастья… В тот раз я варил его сам – денег у меня в обрез хватило на самые дешевые ингредиенты, но никак не на готовый состав, – получилась страшная бурда со всеми мыслимыми и немыслимыми побочными эффектами. Меня тошнило, даже когда я был волком, а потом еще два дня кружилась и раскалывалась голова. Но я был самим собой. Мерлин великий, Бродяга, ты не представляешь, какое это счастье – просто быть самим собой, независимо от фазы луны.

Я думал тогда, что у меня начнется новая жизнь. Теперь я уже не так в этом уверен. Работодателям-волшебникам плевать на аконитовое зелье – они видят в документах, что я оборотень, и просто перестают что-либо слышать; а работодателям-магглам и вовсе ничего об этом не известно, месяца через три они решают, что я болен какой-то ужасной маггловской болезнью, и увольняют меня от греха подальше. На ингредиенты я выскребаю последние гроши – в позапрошлом месяце отдал все за квартиру, откуда меня угрожали выселить, и пришлось обойтись без зелья… Трансформация, от которой я уже успел отвыкнуть, была еще мучительней, чем раньше.

Я думал о том, чтобы написать Эммелин – предложить ей… ужин? Совместную прогулку на кладбище? Жить вместе долго и счастливо? Я и сам толком не знаю. Но, в общем, потом я посмотрел на свою потрепанную мантию, на стены дешевой квартирки с пятнами на обоях, которые не вывести никакими заклинаниями... вспомнил о том, что не знаю, хватит ли мне на аконитовое зелье в этом месяце – и если хватит, то без скольких ужинов придется ради этого обойтись… За чем бы она ни ездила в Салем, она это нашла. А я остался с тем, что было, когда она уезжала.

Я не хочу делать больно ей, но еще меньше хочу делать больно себе. Я вспомнил, что чувствовал тогда, три с половиной года назад, когда она уехала, – вспомнил, как до этого потерял Джеймса, и тебя, и Пита, – а еще раньше терял товарищей из Ордена – а еще раньше родителей… Положа руку на сердце, я не уверен, что выдержу это снова. По-моему, в моей жизни уже больше чем достаточно потерь.

И если иногда мне кажется, что меня накрыли стеклянным колпаком, под которым остановилось время… я не уверен, что хочу это менять.

12 сентября 1986 г., Сириус – Ремусу
Я здесь много думаю, Лунатик. Пожалуй, столько, сколько никогда раньше не думал. В общем-то, здесь кроме этого и заняться особо нечем. Я читал, что в старые времена заключенные приручали крыс, но, во-первых, крысы мою камеру избегают – видимо, чувствуют, что пахнет собакой; а во-вторых – они вызывают у меня нехорошие ассоциации.

Сначала я винил во всем себя. Я и сейчас знаю, что виноват. Не в том, в чем меня обвиняют, – может, только мысль о том, что в этом я не виновен, и не дает мне окончательно свихнуться.

Потом я ненавидел Петтигрю. Я и сейчас его ненавижу. Правда, он мертв, так что моя ненависть вряд ли что-то меняет.

Потом я мечтал поскорее сдохнуть. Не то чтобы эта мысль сейчас вызывала у меня отторжение, но своими руками я приближать смерть не собираюсь.

Потом… знаешь, однажды я осознал, что, наверное, мог бы отсюда сбежать, превратившись в собаку. Помнишь, нам на ЗОТИ все время говорили, что сбежать из Азкабана невозможно? Я не уверен на сто процентов, но, по-моему, это не так. То есть человеку невозможно, вероятно. Но не животному. Я ведь, кажется, говорил, что на собаку дементоры не обращают внимания.

Некоторое время я вертел в голове эту идею.
А потом мне стало все равно.

Я не знаю – может, это все дементоры. Только… я так и не смог придумать ни одной причины, чтобы вернуться.

Сохатый мертв. С семьей я порвал – впрочем, те, кто хоть имел хоть какое-то право называться семьей, мертвы тоже. Война закончена. Гарри, насколько я понимаю, живет с родственниками.

Я, конечно, хотел бы снова увидеть тебя, Лунатик. Но сомневаюсь, что нужен тебе настолько, чтобы имело смысл что-то менять.

Как ни забавно, я думаю, что в своей жизни сделал уже достаточно – и хорошего, и плохого. В общем-то, можно было даже обойтись меньшим количеством.

Что касается тебя – если подумать, то без меня… без нас… тебе в каком-то смысле, может, и лучше. Может, теперь ты наконец начнешь жить своей жизнью вместо того, чтобы наблюдать за мной и Сохатым.

Постарайся быть счастливым, а, Рем? Было бы здорово, если бы хоть у кого-то из нас троих это получилось.

26 июня 1993 г., несколько лет и много писем спустя, Сириус – Ремусу
лунатик газета газета видел его знаю это он помнишь говорил могу сбежать когда пес я иду иду найти и убить предатель найти и убить защитить гарри я иду лунатик я иду умру но найду увидимся лунатик сделаю что надо приду к тебе хочу видеть скучаю я иду иду

27 июня 1993 г., Ремус – Сириусу
Я знаю, что ты идешь.
Я знаю, что ты ищешь Гарри. Возможно, и меня тоже.
Я буду в Хогвартсе. Встречусь с тобой, когда ты придешь, лицом к лицу. Может быть, убью.
Но сначала задам тебе все вопросы, которые хотел задать уже двенадцать лет.

P.S. Я не говорил Дамблдору, что ты анимаг. И не скажу.
Это – наше и только наше. Никто не знал тогда, пусть никто не знает и сейчас. Может быть, я совершаю ошибку, но если анимагия, которой ты научился, чтобы бегать со мной в полнолуние, поможет тебе пробраться в Хогвартс, встретить тебя должен я и никто другой.

Я жду тебя.

Эпилог
25 апреля 1998 г., Ремус – Сириусу
Здравствуй, Бродяга.

Помнишь, когда ты был в Азкабане, я писал тебе письма?

То есть я, конечно, ни одного из них не отправил, но я тебе о них рассказывал.
Теперь тебя снова нет рядом, и мне по-прежнему порой хочется тебе написать. Но чаще всего я слишком занят.
Я живу, Бродяга.

Твой внучатый племянник (о Мерлин! пусть он будет просто «племянник», ладно?) Теодор Ремус Люпин родился неделю назад, 18 апреля. Ты не поверишь – метаморф, как Дора. Когда она прикладывает его к груди, цвет волос у них начинает меняться синхронно – ничего красивее я в жизни не видел.
Я попросил Гарри стать его крестным.

Мы снова воюем, и, если честно, все еще хуже, чем тогда. Сейчас я действительно остался чуть ли не единственным из нашей старой гвардии.

Я ведь говорил, что Эммелин не стало вскоре после тебя? Погибла геройски, на посту – в последний момент успела подать сигнал Кингсли, и он увел из-под удара маггловского премьер-министра. Она всегда была молодцом. Девочки бы ею гордились.

Диггл на континенте, охраняет родственников Гарри. Не то чтобы они это заслужили, но и погибнуть в этой войне они не заслужили тоже.

Дамблдор и Аластор… впрочем, там, где ты сейчас, ты наверняка про всех знаешь.

Мы делаем, что можем. Ведем «Поттер-дозор», защищаем магглов, потихоньку переправляем магглорожденных и «неблагонадежных» во Францию, где их встречает мадам Максим. У нас целая агентурная сеть. Андромеда после гибели Теда-старшего взялась за подпольную работу и своими идеями приводит в восхищение даже близнецов Уизли.

Тем не менее – говоря откровенно, Бродяга, я не уверен, что в этот раз доживу до победы. Но знаешь, как ни странно, я счастлив. Прямо сейчас, посреди всего этого безумия. У меня есть Дора, у меня есть Тедди. У меня есть собственная жизнь, которую я живу – не за тебя и Сохатого, а за себя самого. И это стоит тысячи Волдемортов. Я знаю, ты бы понял – может, единственный на свете, кто понял бы, потому что знаешь меня лучше всех и видел, кем я был и кем стал.

Где бы ты ни был, Бродяга, я верю, что ты меня слышишь. Я скучаю по тебе и надеюсь рано или поздно увидеть тебя снова. Лучше бы, конечно, поздно, но это уж как повезет.
Прощай, дружище.

P.S. Я забыл главное.
Петтигрю мертв. На этот раз точно – Гарри все видел.
Похоже, его убила серебряная рука, которую ему подарил нынешний хозяин, – убила за то, что в нашем старом друге под конец проснулись какие-то остатки человеческого, и он помог Гарри бежать от Малфоев. Во всяком случае, не стал мешать.

Знаешь, Бродяга, когда я услышал о его смерти… я ничего не почувствовал. Было время, когда я оплакивал его как друга. Было время, когда я мечтал задушить его своими руками. Сейчас… наверное, я в какой-то момент отпустил его – еще до того, как он на самом деле умер. Так же, как в конце концов отпустил тебя и Джеймса.

Впрочем, я не сомневаюсь – там, куда он отправился, вы с Сохатым с ним разберетесь. Воздайте ему… по заслугам. Думаю, ему этого будет более чем достаточно.

Когда-то позже, в вечности, от созвездия Большого Пса – к созвездию Волка
…Эй, Лунатик! Слышишь меня?..