Глава 1И мне дороже боль и тлен,
И редкий горький миг блаженства...
В огромных стрекозиных глазах плещется, вытекая наружу медовыми капельками, обида - сегодня морщерогий кизляк глядит как-то особенно печально. Он лениво поводит носом – влажным, тёплым; уши уныло свисают по бокам, и кажется, будто рога покрыты сетью мелких трещин, а рыжая шёрстка выцветает буквально на глазах. Солнечные блики скачут водомерками по янтарным озёрам-слезинкам, сталкиваются, смешиваются, разлетаются на тысячи маленьких радуг. Их сияние теряется на фоне осени – кирпичного, рыжевато-коричневого неба и красной, как спелая брусника, земли.
Луна улыбается и, отрешённо глядя перед собой, расчёсывает свалявшиеся колтуном волосы. В светлых прядях запутались крошечные кленовые листья, похожие на капли застывшей смолы. Луна осторожно освобождает их и привязывает к небу невидимыми паутинками.
Кизляк подползает ближе, неловко перебирая слабыми лапками. Луна приседает на корточки, протягивает руку, и горячая слезинка прилипает к её ладони. Луна смеётся и, бережно перекатывая пальцами, приклеивает сверкающую капельку к тонкой линии горизонта. Потом сажает кизляка на колени и разглаживает сморщенные рога. Трещины-складочки разбегаются, съёживаются и перебираются на её кисти, превращаясь в почти незаметные белые шрамы.
– Ты ведь всё понимаешь, да? – шёпотом спрашивает она. – Потому и осень.
Слова слетают с губ и раненой птицей мечутся по подземелью, отзываясь едва слышным эхом. Луна открывает глаза и оказывается в кромешной тьме. Мерный звон падающей где-то капли отсчитывает время. Луна снова смыкает веки, но назойливый звук долго не даёт сосредоточиться, и яркие образы, появляясь, сразу же тают, скрытые серой пеленой...
Впервые Луна попала сюда весной. Точнее,
там за окном стоял январь, но здесь было самое начало весны. Ещё кружили в воздухе серебряные снежинки, но небо уже окрашивалось в нежно-салатовый. Среди пригорков, начавших покрываться зелёным пушком, петляла дорога из жёлтого песка. Луна зарылась в него носками туфель и, сначала неуверенно и медленно, а после всё быстрее и быстрее побежала к озеру вдалеке. Вода там была бирюзовая, и плававшие на глубине золотистые карпы тихонько звенели монетками чешуи. Луна, смеясь, ударила рукой по синей глади, и ледяные брызги разлетелись во все стороны.
- Вода ещё холодна, ты можешь простудиться.
Луна испуганно обернулась, на секунду изумлённо застыла и со всех ног бросилась к женщине, сидевшей на берегу и перебиравшей гальку.
- Мама, но ты же...
Так и не произнесённое «мертва» застывает в воздухе. Луна выныривает из воспоминания и сразу же, будто в омут, погружается в темноту. «Здесь, в твоём воображении, никто не найдет тебя, - вспоминается ей, и шёпот срывается с потрескавшихся губ: – Я знаю, мама, я знаю. Но так нельзя. Невозможно жить в двух мирах сразу...»
Летом здесь было особенно хорошо. Ярко-синее небо с облаками из ваты никогда не хмурилось, а только задорно подмигивало, прикрывая один глаз-солнце и распахивая другой - луну. В воздухе висела золотистая дымка, и кружили разноцветные жуки. На холме тянул руки-башни ввысь сказочный замок. Он был похож на Хогвартс – к тому времени Луна уже узнала Хогвартс – но казался куда ярче, загадочней и... добрее. В этом не-Хогвартсе можно было прятаться от любопытных взглядов, презрительных смешков и шёпота, выносящего обвинительный приговор: «Чокнутая!» Здесь никогда не пропадали вещи, и жил самый настоящий морщерогий кизляк. Он походил на кролика, но умный и понимающий взгляд выпученных глаз выдавал человеческую душу. Кизляк был другом, утешителем и игрушкой. Спасением от одиночества и всего лишь выдумкой.
Звук шагов на лестнице выдёргивает Луну из грёз. На этот раз она так и сидит с закрытыми глазами, отчаянно желая ещё хотя бы на секунду очутиться в своих фантазиях.
Кирпичное небо постепенно теряет краски. Луна ссаживает кизляка с колен и поднимается. Окидывает взглядом осенний мир и идёт по дороге из жёлтого песка. Не оглядываясь, доходит до лестницы из серых плит, на миг останавливается и ловит снежинку, кружащую в воздухе. Размазывает её по ладони и начинает спуск в темноту. За её спиной землю окутывает белое одеяло. Морщерогий кизляк в последний раз дёргается и навеки закрывает глаза.
Пожиратель накладывает Круциатус, и Луна впервые отвечает ему жёстким и решительным взглядом, в котором нет и следа от былой мечтательности.
* * *
...Чем бесконечный рабский плен
Дарованного совершенства.
Королева взмахивает мечом и сносит пешке голову. Та пытается уклониться, съёживается в углу своей клетки, но удар настигает фигуру, и она разваливается на куски.
- Шах и мат, Фрэнк, - Алиса вздыхает и смахивает с доски оставшиеся фигуры. – Шах. И мат.
На самом деле Алиса не любит шахматы. Ей претит жестокость фигур, а от чёрно-белых клеток рябит в глазах. Против воли Алиса сравнивает шахматное поле со своей жизнью: белое, чёрное, строгие правила и так же проносится, мельтешит перед глазами. Алисе не нравится это сравнение, и она быстро отводит взгляд от доски.
- Я посмотрю, проснулся ли Невилл, - говорит Фрэнк.
Алиса кивает, ей, кажется, всё равно. Она устала: сначала от войны, потом от бесконечного празднования победы. Алиса не видит жизни, не успевает ухватить её за хвост, пока та прыгает по ровным клеткам Алисиного существования. Всегда на одну впереди. Всегда - близко, и никогда – бок о бок.
«То ли дело там
», - думает Алиса, невидящим взглядом уставившись в пустоту...
Там всегда царит волшебный полумрак. Звезды сияют с неба ярче круглых жёлтых фонарей вдоль дорог. Огромные золотые мотыльки раскачивают чашечки гигантских цветков, сияющих в сумерках голубоватым светом. Через чёрную реку перекинут каменный мост, на воде плавают две половинки кокоса, словно отражения молочно-белой луны. В воздухе разлит запах карамели, и от его приторной сладости кружится голова.
Алиса идёт по мосту к своей волшебной стране. Позади неё пляшут тени, стирая тонкую грань между мирами. Тени множатся, расползаются, прячут всё вокруг под мягкой серой вуалью. Алиса задумчиво улыбается и ловит пролетающих мимо светлячков.
- Мама велела пока его не будить, - Фрэнк подходит неслышно, и Алиса, очнувшись, оказывается в тупике и натыкается взглядом на стену.
На обоях, распластавшись маленькой серой кляксой, спит бабочка. Алисе кажется, что это неправильно - бабочки должны быть яркими, радужными, большими. Как там.
Бабочки должны порхать, ловить порывы ветра. За бабочками надо лететь вслед. И Алиса не желает думать, что полёт может закончиться так.
- Пойдем, прогуляемся? – Фрэнк с беспокойством заглядывает жене в глаза.
Алиса кивает, и они, закутавшись в мантии, шагают через порог навстречу слякотному вечеру. Сумерки убаюкивают, успокаивают, укутывают тишиной...
Алиса не может вспомнить времени, когда не знала этого места. Ей кажется, оно было всегда – такое загадочное, волшебное и неизменно прекрасное. Сразу за мостом пылала огненными фруктами тёмно-зелёная листва – в этой апельсиновой роще, где Алиса не раз блуждала, в переплетении трав и жавшегося к корням мха всегда можно было найти что-то новое и удивительное. Иногда среди гладких стволов мелькали прогалины. Залитые звёздным светом, увенчанные россыпью кровавой клюквы, что застыла напротив линии горизонта. Небо там порой казались отражением земли, а земля – опрокинутым небом. С дороги же, сиявшей светом фонарей, видно было, как разрезали облака фиолетовые скалы, похожие то на выдранные, щербатые зубы дракона, то на магические кристаллы. Да и сама волшебная страна походила то на сон, то на реальность.
Воздух густеет, будто рисуя несколько фигур в чёрных плащах, но Алиса этого не замечает, как не слышит и взволнованного оклика Фрэнка. Лишь когда её обезоруживают и грубо хватают за руки, она испуганно оглядывается, пытаясь вернуться в мир, свернувшийся клубком от аппарации. Новый вид – деревянный, тёплый – перекрывает серую пелену мороси. Испуганное и напряжённое лицо Фрэнка сливается с бесчувственными белыми масками. Кажется, кто-то что-то говорит, спрашивает, но Алиса различает только всё нарастающий шум. Ей дают сильную пощёчину, и мир наконец выравнивается, перестаёт кружиться.
- Где Лорд, отвечай! Отвечай, предательница крови! Круцио!
Кажется, Алиса слышит собственный крик, но потом всё растворяется, исчезает вместе с болью...
Мотылёк, размером напоминающий маленького пони, подлетает к Алисе и осыпает её с крыльев золотым конфетти. Она смеётся, подходит ближе и запрыгивает ему на спину. Мотылёк раскрывает крылья и устремляется к звёздам – выше, выше, выше... Резко поворачивает, у Алисы захватывает дух, и она кричит – радостно, громко, без страха. Прямо под ними рушится каменный мост, отрезая дорогу обратно...
Утром в больницу святого Мунго поступает ещё одна сумасшедшая.
P.S. Четверостишие взято из книги С. Лукьяненко "Чистовик".
Автор - Анатоль Ларс
