Глава 1Пиратские рейды тем хороши, что не только приобретаешь золото и драгоценности, но еще и все те милые побрякушки для обустройства дома, что никогда не купил бы себе сам. Подумать только, цена половины моего корабля только за какой-нибудь канделябр! Так вот, такого я себе позволить не мог, зато торговые (и не очень) суда, перевозящие всякую дребедень – вполне могли такое мне позволить. Но только после того, как их капитаны становились отличным обедом для акул.
Около года назад мы нарвались на торговый корабль, перевозивший всякие ценности во Францию – там всегда любили разные безделушки. Тогда я приукрасил свою каюту прекрасной люстрой на триста свеч, плохо смотрящейся вместе с деревянными стенами, одним небольшим трюмо и странной полой трубкой метром длиной, из которой после долгих мытарств смог извлечь свернутый холст.
Я долго не мог оправиться от этой картины, сам не знаю, почему. Ничего необычного на ней не было: писанный акварелью домик в глухом лесу и сидящий на ступеньках миловидный юноша, на чьих коленях свернулся небольшой кролик с повисшими ушами. Я вертел холст и так, и эдак, и на колене разглаживал, и никак не мог понять, чем же он меня так сильно зацепил. Дошло до абсурда: каждое утро, просыпаясь, я разворачивал картину, здоровался с юношей и кроликом, и только после этого выходил на палубу. Как только мы прибыли в ближайший порт – стремглав бросился к знакомым. Знакомые, пораженные тем, что я пришел покупать, а не продавать, со скидкой продали мне раму.
Теперь картина стояла, прислоненная к стене и я, сидя напротив, никак не мог насмотреться, с жадностью впитывая каждую черточку, каждый мазок, обозначавший переход цвета от зелени, куда ложился луч света, к более темной.
Так прошло два месяца.
Через еще три, когда я изучил каждую трещинку в стене дома и, кажется, мог повторить их, не глядя, мы вышли в воды, подвластные испанцам. Конечно, сразу же натолкнулись на них. Мы поговорили с ними о своем – к несчастью, я понес куда большие потери и должен был отпустить в вечный отгул двух прекрасных моряков, ходивших со мной с самого первого моего рейса в капитанской должности.
В тот день на душе было хмуро, как будто я, оказавшись на берегу, попал под дождь и брел, спотыкаясь, по серой мостовой, загребая носками сапог глубокие лужи.
С самого утра шел дождь. Я старался не высовывать носа даже из окна, закрытого хлипкими ставнями, потому что опасался, что они не выдержат шквального ветра и вылетят, а как починить их и чем – я не знал. Сидя у разведенного огня и держа на коленях теплого тяжелого Тони, гладя его по длинным ушам, я успокаивался, хоть порывы ветра и заставляли меня порой вздрагивать. Такое здесь случалось впервые. Обычно, если дождь и проходил, то он был ласковым, теплым, и всегда светило солнце.
Я не мог оторваться от картины. Смотрел на мальчишку, которого – я знал точно – никогда не смогу увидеть нигде, кроме своего воображения и этого произведения искусства, и осознавал, что каждый день может для меня оказаться последним. Раньше я думал, что получил в этой жизни все (какой самонадеянный капитан пиратского корабля, верно?), так что теперь и помирать не жаль, а вдруг понял: не все. Я обрел цель в жизни, которую, видимо, никогда не достигнул бы. Так тянулись дни, а я почти не выходил из комнаты, зная только, что корабль уверенно идет на юго-восток и что скоро мы достигнем земли. Какой земли, зачем достигнем – меня не волновало.
Я чувствовал, как что-то мучительно ломается внутри меня. С каждым разом все труднее становилось выходить на палубу. Я только обедал и тут же возвращался назад, за что мой первый помощник обрел сломанный нос, предположив, что я умудрился протащить на борт девку. Наверное, лучше б, если бы так оно и случилось, чем я терзал себя, зная, что никогда не смогу увидеть человека, рожденного фантазией какого-то безумца. Я был уверен – это лучшее его творение. Это лучшая картина из всех, что когда-либо видел мир. Нет, не видел, и слава богу – я не смог бы делить свою мечту ни с кем!
Всего и оставалось, что топить обиду и нехватку чего-то очень важного в роме. Когда взгляд больше не мог смотреть прямо, я сидел у стены, болтая остатками выпивки на дне бутыли. Пол ходил ходуном, но не потому что на море была болтанка. Не-а. Полный штиль. Штиль был и в голове.
Пока вдруг не налетела буря.
Если завтра – стычка. Если убьют. Картину увидят другие. Другие. Мой мальчик. Моя мечта.
Я пришел в себя, только когда понял, что рама врезается мне в руку, а по картине наискось ползет уродливый разрыв.
Здесь довольно часто бывали землетрясения, но такие сильные – впервые. Дом трясло, как будто он был сделан из коры, а не из добротной сосны. Я, в ужасе, прижимая к себе кролика, стоял на улице и смотрел, как мой дом складывается, ухает с натугой и снова встает. Я готов был ненавидеть того Всевышнего, по чьей воле рушилась вся моя жизнь.
- Капитан, остров.
Я дрожащими руками отложил разорванную на две части картину в сторону, и поднялся на ноги. Нетвердой походкой выбрался на палубу, огляделся. Правда, остров. Обычный клочок земли.
Меня окружали мои ребята. Обычные моряки.
Я стоял перед ними, пьяный и с руками в занозах. Просто я.
- Сходим. Всех, кто живет здесь – порезать, добро собрать и приволочь сюда. Времени даю до утра.
И сам первым побрел по скрипучему трапу вниз. Как обычно, разделились на две группы. Только первую повел не я.
Я скользнул в чащу леса, с трудом огибая толстенные деревья в два обхвата. Иногда слышал пересвист своих пиратов, но не обращал на них внимания. Шел, наблюдая, как неспешно меняются ноги, втаптывая в сырую землю веточки и пожухлую листву.
Трещина начиналась так внезапно, что я по началу ее не заметил, пока она не стала достаточно широкой, чтобы помешать мне идти. Я пошел по ней, чувствуя, как бьется о ребра сердце.
Где кончалась трещина, я не знал. Меня это не волновало. Я, чувствуя, как голова разом стала ясной, шел к дому, через который она пролегала.
Домик раскололся надвое и ощерился на меня угрюмым провалом. Разошелся камин, одна его часть ухнула вниз. Груда вспузырившихся белил обрушилась мне под ноги, когда я переступил порог и замер, вдруг услышав голос:
- Ты часто мне снился.
Я обернулся. Робко дернулась в полуулыбке губа.
- А я видел тебя на картине.
Он стоял передо мной, держа на руках кролика.
Его глаза были цвета ясного неба – этого я не мог рассмотреть на холсте.
