Глава 111 августа 2011 года
Эти туфли она обувала только по праздникам. По самым большим праздникам. Первый раз – в день рождения перед седьмым курсом, когда Гарри и преподнес их ей в подарок. Второй раз – на их свадьбу с Гарри. Тогда, помнится, все говорили, будто они идеально подходят к ее кремовому платью. Третий раз – то ли на пятую, то ли седьмую, годовщину их свадьбы. Сегодня она решила обуть их четвертый раз в тридцатый день рождения. Тридцать лет - не возраст для волшебницы. И все же…
Взмахнув палочкой, она открыла старый платяной шкаф. Пожелтевшая коробка стояла на месте. Она аккуратно сняла крышку и улыбнулась. Эти туфли всегда казались ей самыми мягкими и удобными. Сначала они были великоваты, но мама взмахом палочки подровняла их. С тех пор они идеально облегали ее ноги. Это были ее любимые туфли. Ведь это была не просто шкура змеи. Это была шкура Нагайны – той самой Нагайны, что была последним крестражем Темного Лорда.
Гермиона никогда не понимала, как можно носить такие туфли. Не понимала тогда, не понимает и сейчас. Не понимала и Луна. Она, в отличие от Гермионы, не говорила, что это странно и отвратительно. И все же в ее голубых глазах читалось недоумение. Ее поняла бы только Ромильда, но они давно перестали быть подругами. Она наверняка выпросила бы такие же туфли у Гарри и победно демонстрировала бы их всем в Большом зале. Пустое. Ромильда никогда не умела просчитать на пару ходов вперед.
Старый буфет казался совсем рассохшимся. Облокотившись на деревянную крышку, она рассеянно посмотрела на почти завядший цветок розы. Ни Гермиона, ни Луна не любили трофеи. Не любили видеть что-то, напоминающее о победе. О трудности борьбе. О поверженном враге. О том сладостном коме у сердца, когда борьба окончена. О тех восторженных взглядах, которые направлены на тебя. О том волшебном миге, когда ты, счастливая и чуть усталая, даришь победную улыбку. Ее понимала только Ромильда. Возможно поэтому она всегда была ей неприятна...
Она оторвала засохший лепесток и стала теребить его. Ей чудилось далекое, невозвратное. Она училась на третьем курсе, когда ее – странную рыжую девочку - пригласил на бал Невилл. Она надела белое платье с оранжевым поясом. Вальс отбивал ритмы, и она, погрузившись в упоение музыки, видела, как, ускоряя ход, кружила фигура Почти Безголового Ника. Потолок изображал мокрую метель, и ей хотелось чего-то нового, особенного. Чтобы этот мир дрожащих огней и музыки смотрел только на нее и видел только ее. Чтобы все вокруг восхищались ее платьем, ее движениями, ей самой. Невилл так неуверенно кружился в вальсе, что она пыталась ускорить его движения. Она знала, что нравится ему. Бедняга Невилл… Он никогда не понимал и не понимает сейчас, что на любовь имеют право лишь герои!
В тот вечер она тихонько убежала с бала и помчалась вниз к подземельям. Она никогда прежде не была в этой части Хогвартса: помещения Слизерина – не лучшее место для прогулки девочки из Гриффиндора. До школы слизеринцы казались ей даже не вполне людьми, а загадочными существами в зеленых мантиях, которые живут в подземелья и занимаются черной магией в полутемной салатовой гостиной. Какие глупости… За два с половиной года в школе она привыкла видеть слизеринцев почти каждый день, и они стали для нее чем-то совсем обычным. И все-таки посмотреть подземелья было интересно. Она достала палочку (кто знает, чего ждать от любителей салатового света?) и вприпрыжку помчалась по серой базальтовой лестнице. В подземельях сквозило, и она дрожала, пытаясь укутаться в легкое бальное платье.
Больше всего ее поразила пыль. Смесь серой пыли и желтого песка. Этой странной смесью были усыпаны подземные коридоры. Пыль перепачкала ее бальные туфли, и она досадливо фыркнула. От этих подземелий не стоило ждать чего-то хорошего. Она остановилась возле портика и, кутаясь от холода, посмотрела на нагромождение гипсовых шаров. Неужели слизеринцы каждый день дрожат от сквозняков и смотрят на эти зловещие каменные изображения?
Все это было ей знакомо. Два года назад она упросила дневник Тома показать ей Слизерин. Он перенес ее в Хогвартс полувековой давности. Том ночью шел по школе, рассматривая бесконечные каменные колонны. Потом они пошли по мраморной лестнице библиотеку. У Тома еще не было квадратного фонаря, как у Гарри – только зажженная желтая свеча. Должно быть, в те времена не было фонарей. Вдалеке слышались раскаты грозы, и капли дождя гулко барабанили по крыше. Темноволосый мальчик осмотрелся, наложил заклинание на замок и осторожно открыл дверь. Свеча полетела к середине прохода и загорелась ещё ярче, освещая сотни книг и резной потолок из кедра…
Пасхальная ночь тридцать девятого года… Частица далекого, почти нереального времени, которую ей посчастливилось увидеть … Она осторожно подошла к окну и закурила – в последнее время, это вошло у нее в привычку. Хорошо, хоть это не видят Гарри и дети. В детстве Хогвартс полувековой давности казался ей наредкость сумрачным и холодным. Но в тот вечер Святочного бала она, глядя на каменные своды подземелий, поняла, как мало здесь изменилось с тех стародавних времен. А почему, собственно, что-то должно измениться? Реальность не меняется - меняемся мы.
Том, Том… Несмотря ни на что, он был настоящим другом. Пожалуй, единственным другом за всю жизнь. Куда большим, чем Луна и, тем более, Гермиона. Вот с кем бы ей хотелось поболтать сейчас. Она с улыбкой показала бы ему туфли из шкуры его змеи. Он был бы в ярости, но таково право победительницы. Иногда она думала о том, могла ли у них быть любовь. Конечно, нет. Тот высокий темноволосый мальчишка в библиотеке казался ей слишком слабым и хрупким. А она никогда не понимала бездарных в спорте. Как можно не любить это волшебное ощущение ветра, полеты и победы? И она знала его последний секрет: он стал темным волшебником не от силы - от слабости. Хотел поквитаться со всеми за боль и обиды, обрести силу и бессмертие. И проиграл. Не мудрено. Слабые и обиженные могут выиграть сражение, но им не дано выиграть войну.
В тот давний вечер она дрожала от холода, но упрямо дернула подбородком: она не сдается никогда. Она отошла от портика и пошла вперед. Впереди были базальтовый коридор и чуть приоткрытая дверь. Видимо, это был заброшенный класс. Помещение освещали тусклые свечи и она, не думая ни о чем, помчалась туда. «Оторва», - как звал ее Дин Томас.
Дин… Она сбросила пепел в старую пепельницу в виде коричневого сапога. Он так горько плакал, когда они расстались. Он умолял ее сказать, в чем он виноват. Он становился перед ней на колени. Она злилась, прогоняя его. А что, в самом деле, она могла ему сказать? Не говорить же, что он не был лучшим. Не был героем. Не был парнем ее мечты. Проигравшие всегда плачут - таков их удел. Дин, как и Невилл, не понял, что можно любить только героев.
Она вошла в полузаброшенный класс. В центре стояло громадное зеркало в тяжелой оправе, на котром позолоченными буквами была выведена надпись:
«У джедан юун йата оцилен юаж артоя». Странная фраза. Она несколько раз перечитала ее, но так и не поняла значения. Впрочем, какая разница. Зеркало было куда интереснее. Она никогда не понимала любовь Гарри и Тома к загадкам. Зачем мучиться над головоломками, когда кругом такая интересная жизнь?
Она посмотрела в стеклянную гладь и вскрикнула от изумления. Рядом с опушкой леса стоял олень с огромными рогами. Испуганно озираясь, он ожидал кого-то. И этим кем-то была она. Зеркальная Джинни с улыбкой подошла к нему и, не говоря ни слова, надела на него узду. Стоявшая у зеркала девочка вздрогнула: она никогда не одевала ни на кого уздечки, да и вообще не умела ездить верхом. Как можно делать то, что не умеешь?
Впрочем, это было еще не все. Вслед за уздечкой ее двойник надела на оленя седло. Джинни в зеркале легко запрыгнула в него, быстро поставив в стремя красный замшевый сапог. Зеркало словно знало, что красный цвет был ее любимым. Рыжая девочка в зеркале пришпорила оленя острыми колесиками шпор и заставила мчаться прочь от Запретного леса. Куда? Она не знала. Но она как завороженная смотрела в зеркало – настолько счастливым был ее зазеркальный образ. Олень бежал и бежал вперед, а она, смеясь, то гладила его, то погоняла шпорами. Иногда та девочка для забавы натягивала поводья и легким уколом шпор напоминала оленю о своей победе.
Много позже она поняла: это было знаменитое зеркало Еиналеж. Зеркало, желаний. Зеркало грез. Гарри не раз спрашивал ее, что она видела в нем. Она никогда не говорила правду. Разве можно признаться, что она укротила шпорами его патронус? Она всегда отвечала: видела нас вместе. Гарри ей верил. Как глупо... Она ни за что не поверила бы просто так.
Она подошла к бюро и достала черную вьетнамскую шкатулку. На ее полированном фоне была изображена картинка реки и деревянной лодки в далекой стране. Наверное, в Китае или Вьетнаме. Скорее последнее, судя по тропическим растениям. Она быстро открыла крышку и, отбрасывая бумаги, достала со дна пожелтевшую от времени валентику. Ту самую, что написала Гарри на первом курсе. «О, божество, хочу, что бы сердце мне отдал, герой, что с Темным Лордом совладал». Она улыбнулась: разве не так все и получится через пять лет?
Кода-то Рон учил ее играть в шахматы. Она не научилась играть хорошо. Но одну фразу она запомнила навсегда: "Белые начинают и выигрывают". Тогда она казалась ей глупой. Теперь она хорошо понимала ее значение. В мире нет и не может быть шахматных задач, в которых побеждают черные. Белые начинают и побеждают - таков закон мира. И как бы черные не пытались играть, как бы не просили любви, как бы не искали книги по темной магии в ночной библиотеке, им не дано победить. "Белые начинают и выигрывют". Таково вечное правило.
Сегодня Гарри сделает ей подарок. Он всегда был хорошим мужем. У него были другие женщины. У него были другие увлечения. У него были сигареты и спиртное с друзьями. Но она прощала ему все. Ведь он всегда возвращался в семью. А она – она ее сохраняла. И втайне (пора было признаться себе) она всегда хотела остаться миссис Поттер. И, несмотря ни на что, он любит ее. У нее трое детей. Ее семья прочна - куда прочнее, чем у могих других. Его патронус надежно укрощен. "Белые начинают и выигрывают"...
Остатки пепла погасли. От сигареты осталась только белая труха. Она посмотрела сначала на валентинку, затем на пестрые туфли и, откинув рыжую гриву, вдруг грустно прошептала:
- Джиннерва Молли Уизли, почему ты всегда должна побеждать?
