Глава 1- Подозреваю, что все это кончится разводом, - мрачно изрекает Склепова, любуясь на люстру сквозь бокал с очередной порцией мартини. Катька строит на лице нечто возмущенно-сочувственное, придвигается поближе к Таньке, приобнимает ее за плечи:
- Они и пожениться-то не успели, а ты!
- Такими темпами и не успеют. Гроттерша, тебе оно вообще надо, а? Он же псих! Ты вообще спрашивала, он хоть знает, что с девушками делают, а? Или будет ориентироваться на брачные танцы единорогов?
У Лотковой глаза делаются размером с драконбольный мяч, дыхание сбивается, но, прежде чем она успевает что-то сказать, Танька неожиданно весело фыркает и высвобождается из объятий:
- Склеп, а ты ведь переживаешь!
Так уж она устроена, Татьяна - мать ее - Гроттер: утешения Катьки пролетают мимо ушей, зато от гробыниного сарказма тотчас легчает.
Подруга хмыкает:
- Много чести для невесты какого-то маечника. Я не переживаю, я злюсь.
Она и правда злится. Со вкусом и самозабвенно, на всех вокруг, никого не пропуская. На Валялкина, который - идиотище безнадежное - опаздывает на собственную свадьбу, на Гроттершу, которая выходит за этого придурка, а не за Бейкотикова, который уж точно явился бы вовремя. На самого Катайтележкина, который не сумел Гроттершу удержать, а еще на бестолкового Баб-Ягуна, не догадавшегося проследить, чтобы Валялкин никуда не слился в последний момент, и на Лоткову, не догадавшуюся помочь ему об этом догадаться. На Ритку Шито-Крыто, из-за которой свадьба оказалась назначенной именно на этот день. На Танькиного магрука, из-за которого нельзя перенести церемонию на завтра. На себя - за то, что Таньке сейчас хреново, а она не может даже побить Валялкина веником, потому что не знает, где его искать.
Никто не знает.
И никто не знает, как узнать.
Танька, после минутного просветления, снова мрачнеет и впадает в депрессию. Катька тыкает в бок Ягуна, тот морщится, беззвучно мотает головой. В которой, как назло, не осталось ни одной мало-мальски приличной шутки. Весь запас он вывалил за предыдущие три часа.
Лоткова прибавляет силу удара так, что парень почти подскакивает на месте, едва не опрокинув графин с вином.
- Да хватит уже! - раздраженно бросает Гроттер, даже не обернувшись. - Не маленькая, не расплачусь.
На самом деле, слезы уже давно подступают к горлу, но пока она, глядя на кипящую праведной злостью Гробыню, сдерживается.
- Когда он явится, я ему врежу.
Танька резко оборачивается и успевает поймать на лице у Ягуна какое-то жутко серьезное выражение. Из тех, что случаются с ним не чаще раза в год.
Тот мгновенно натягивает ухмылку:
- Ну не подстава - кинуть меня здесь с тремя разъяренными колдуньями?!
И тут же понимает, что никого не обманул. Лоткова небрежно напоминает:
- Он твой лучший друг, вообще-то.
- А Танька - нет, что ли? - огрызается Ягун.
- И вы сто лет как не дрались, - уточняет Гроттерша.
- А ему как раз полезно. Не реже, чем раз в сто лет.
Судя по лицу, Склепова тоже жаждет вставить свои пять копеек, но ее прерывает возмущенный треск распахиваемой двери и...
- Я его вылечил!
Гробыня давится непроизнесенными словами. Кашляет. Потом холодно цедит сквозь зубы:
- Гроттерша, ты первая. Имеешь право.
Ванька окидывает их озадаченным взглядом, и, вдруг что-то сообразив, пятится за дверь.
О косяк разбивается Танькин хрустальный фужер.
...
- Между прочим, как я буду объяснять в репортаже, что твой жених явился на бракосочетание с подбитым глазом, а? С меня же начальство шкуру сдерет, если не будет подробностей!
Гроттер смеется, положив голову Ваньке на плечо и крепко сжимая его руку под столом.
