Глава 1 Я не буду открывать глаза. В конце концов, нет ничего такого вокруг, что стоит видеть. Я и без того отчетливо представляю где нахожусь: серые из грубого камня стены, ржавые крюки разных размеров вбиты слева в шершавую поверхность, куча гнилых от влаги и старости тряпок где-то в углу, там же – рваный мох и склизкая от сырости плесень. Столько раз я обводила взглядом это место – запомнила не хуже, чем «Историю Хогвартса». Не знаю только, чего ждать дальше.
Из подземелий глухо доносятся чьи-то надрывные крики, а совсем рядом откуда-то сверху капает вода, создавая болезненно стабильный, ритмичный стук. Кап. Кап. Кап.
Кап.
Противно.
Воздух сырой, и я едва могу вдохнуть. Хотя нет, это все сломанное ребро - ужасно болит. Я боюсь даже пошевелиться – мадам Помфри во всех красках и эпитетах рассказывала, что если ребро прокалывает легкое, смерть наступает долго и мучительно. Невольно всплывают слова с привкусом лекарств – повреждение плевры... разрывы трахеобронхиального дерева регис¬трируют в 90% случаев... трахеостомическая пункция... вводится сверху вниз... Нет. Нет! Я не хочу захлебываться кровью следующие несколько часов! Это что ли и есть хваленый план Малфоя!?
В довольно относительной тишине камеры мне не остается ничего кроме как думать. Как я докатилась до такой жизни? Я, Гермиона Грейнджер, подруга Гарри Поттера, староста факультета, прилежная ученица и энциклопедистка, лежу на земляном полу камеры в подземелье особняка Малфоя. По собственному желанию. Сумасшедшая.
Я не открываю глаза, но под веками скачут какие-то яркие вспышки. От потери крови? От потери рассудка? Как же больно...
Ужасно затекло плечо, но я не двинусь. Меня сковывает страх, и на секунду я задумываюсь, не имеет ли он ничего общего с предсмертной судорогой. Как малодушно, ведь я так далеко зашла. Я не хочу умирать...пока. До тех пор, пока дышит смысл моей жизни, а после все равно.
Я знаю, я должна заснуть. Спасительный сон, хотя что это я, сны мои беспокойны и полны кошмаров прошедших недель. Сон для меня – роскошь, и сейчас я прошу лишь о недолгом забвении до того момента, как домовые эскортируют меня в темную залу. Малфой дал мне слово, и я верю ему, а больше мне некому верить.
Эти мерлиновы вспышки так и скачут перед глазами не переставая. Раньше я всегда мечтала перед сном, и сны мне снились яркие, четкие. Потом они пропали. Теперь - не вернутся. Я знаю.
Я не стану открывать глаза. Я буду мечтать, вполне возможно, что в последний раз. Хотя останусь я в живых или нет, эти мысли, эти желания - только мои. Думаю об этом - и мурашки по коже. Странно, что я их чувствую.
Сердце стучит глухо. Гоняет кровь по едва не мертвому телу. Эх, сердце, из-за кого я влезла в эту переделку? Могла же остаться с Гарри и Роном, но нет, в омут с головой. А теперь уже поздно. Теперь я знаю, что Гарри может и спасет весь магический мир, но ему не под силу спасти меня. Сама не дамся.
Я не стану открывать глаза. Потому что здесь, под опухшими от слез и боли веками - мой мир. Здесь, в этой личной темноте я в безопасности. Здесь я могу думать о чем угодно. Здесь и только здесь я могу говорить откровенно. Рядом - только один собеседник. Пусть это только в моей голове - я знаю, он слышит. Он - на самом деле.
«Мерлин помоги», обычно шептала я в самые тяжелые минуты, почему-то упрямый разум всегда шепчет голосом Гарри. Но сегодня меня пытал сам Малфой. Когда не знаю какое по счету Круцио пронзило меня я осознала, что Мерлин мне не помощник. Гарри тоже. И Дамблдор, особенно Дамблдор.
Если я открою глаза, ты исчезнешь. А под мокрыми от кровавых слез ресницами - ты всегда рядом, Северус.
Каждый день я вспоминаю момент, с которого все началось. Это была секунда или даже меньше. Когда я вспоминаю ту судьбоносную отработку в твоих подземельях, я всегда покрываюсь мурашками. Это - сильное воспоминание. Это - на сотню дементоров.
Я чистила котлы, а ты сидел за столом, кажется, проверяя работы первокурсников. Или это были СОВы? Сейчас я и не помню уже. Украдкой я поглядывала на тебя: я не могла удержаться. Ты был полностью погружен в работу, и перо с красными чернилами порхало над пергаментом. Ты не использовал заклинание, как я всегда думала, ты проверял работы вручную. Иногда ты прикладывал кончик пера к губам, на секунду, но после третьего раза я делала ставки в уме - прикусишь ли ты его. У меня такая привычка: играть с самой собой. Я продолжала чистить котлы, а ты все не прикусывал чертово перо. В подземельях было тихо, и мысленно я отнеслась в гостинную Гриффиндора, где весь факультет праздновал очередную квиддичную победу над твоими же змеенышами, а я была вынуждена быть здесь.
Тогда я была уверена, что знала, за что ты меня ненавидишь. Не как Гарри, нет. Ты ненавидел меня за то, что я считала себя равной тебе. Я была заносчивой наглой всезнайкой, и я всегда стремилась доказать тебе, что чего-то достойна. Удивительно, я никогда не знала, чего такого я должна была быть достойна в твоих глазах. Но упрямо стремилась к этому иллюзорному достижению. Потому что так считала, и в это было удобно верить... Сегодня это уже и не важно. Единственное, что имеет значение здесь - продам ли я свою жизнь за твою. Знаешь, ведь отдаю - не задумываюсь. Возьмут ли...
В тот вечер я наблюдала за тобой практически неотрывно. Тогда мне еще было интересно, сколько же черных сюртуков с сорока тремя обтянутыми кожей пуговицами прячешь ты в шкафу. Только тогда я отметила, что рукава прикрывали большую часть твоей ладони, до самых пальцев - удивительно, как именно такой рукав подходит твоей скрытной натуре. Мгновенно мне стало интересно, какие же у тебя руки: худые, бледные или мускулистые? Последнее - есть ли у тебя метка. Знаешь, как шутил Невилл: «У Снейпа на левом предплечье череп и змея, а на правом – скрещенные лимонные дольки». Тогда мне казалось это очень смешным.
Знаешь, я отчетливо помню тот вечер. Помню свое замешательство, когда, резко вскочив и даже не удостоив меня взглядом, ты буквально вылетел из кабинета. А я осталась, не ушла, даже дочистив котлы. Не потому, что ты не отпустил, но потому, что уже тогда я боялась за тебя. Я словно кожей чувствовала куда именно ты отправился – к Нему, - и искала себе оправдания чтобы дождаться тебя: то ли чтобы помочь если ты будешь ранен, то ли чтобы что-то выведать для Гарри. Тебе не было полтора часа или чуть более, и все это время я боялась за тебя так сильно, искренне, до дрожи в скулах. Сегодня я не боюсь; сегодня я знаю – или оба в живых, или оба умрем. Я спокойна, Северус.
Я слегка повожу затекшим плечом, и острая боль пронзает изнутри. Твою мать, Малфой! Конечно, у тебя руки чесались избить зазнайку-Грейнджер, но у нас же был уговор! Как же больно...не думать, не думать... Откуда-то прошелестел легкий поток воздуха по голым ногам. Холодно, опять бросает в дрожь. Ноги слегка соприкасаются, и я чувствую, что кожа липкая, то ли от пота, то ли от крови. Вчера меня рвало от одного этого ощущения, долго, до болезненных спазмов в желудке...
Ты вернулся только часы пробили одиннадцать. Я сидела за своей обычной партой, опустив лицо в ладони, не смея шелохнуться. Помню, как ты спросил меня, что я здесь делаю, а я не могла и слова промямлить. А все потому, что твое лицо, руки, мантия – все было в крови, и я вдруг четко осознала, что совсем не знаю человека, который стоит передо мной. Один на один не с профессором, но с Пожирателем, - я ужасно боялась, что ты убьешь меня прямо там, в безопасных стенах Хогвартса.
Я видела, ты был на грани бешенства. Подошел ко мне совсем близко и прошипел «Убирайтесь вон!». Знаешь, Северус, даже сейчас у меня в ушах словно звучит твой голос. Низкий, бархатный, завораживающий, но такой властный – сейчас, как и тогда, он будто околдовывает меня. Я не шелохнулась, и тогда ты прорычал «Грейнджер, вон!», махнув рукой в сторону двери.
Щеку словно обожгло ярым пламенем. Ты не нарочно махнул рукой так резко, так близко ко мне - но из моих глаз уже катились слезы. Это и был тот самый момент. Ты нависал надо мной, грозно, властно, а я плакала, прижав ладонь к щеке, но с вызовом глядя на тебя снизу вверх. Я тогда всю смелость вложила в этот взгляд.
Помнишь, Северус, как ты говорил, что это был твой личный катарсис? Что такое ты увидел в те секунды в моих глазах – я не знаю по сей день. Но ты клянешься, что влюбился в этой вызывающий взгляд. А я... знаешь же, я люблю тебя так сильно, что мне уже и не важно, за что... просто так. Ты налил мне огневиски и извинился. Твое состояние или искреннее извинение, что-то одно покорило меня тогда. Знала, как знаю сегодня, что никогда больше не оставлю тебя.
Приоткрываю губы, пытаясь вдохнуть ртом. Мгновенно землистый вкус на языке. Какая-то шальная мысль – может, кто-то уже умирал здесь, на этом месте? В земле много минералов... и черви. В местах смерти живут черви, белые такие, склизкие, блестящие...толстенькие, мясистые... читала я о них. Трупная муха откладывает личинки непосредственно на остывшее тело в период первичного разложения... Значит, они живут только на трупах, а я еще живая. Живая, правда? Правда, Северус? Если я дышу, я живу.
Нет, не так, если только ты дышишь... без тебя меня нет.
Северус, видишь, что мне в голову лезет? Это какой-то кошмар. Но он скоро закончится. Я верю, совсем скоро я буду с тобой. Живая или мертвая. Так или иначе. Сейчас нужно заснуть... или вспомнить этот самый сладкий из снов.
Я не сразу заметила кровоточащую рану на твоем плече. Ты устал, а от огневиски куда-то пропала язвительность. Вопреки твоим протестам я заставила тебя снять сюртук, и, помнишь, я была крайне удивлена тогда увидев тебя в простой белой рубашке. Удивлена и напугана, потому что кровавые пятна продолжали растекаться по белоснежной ткани. Ты наотрез отказывался раздеться в моем присутствии, но крепкие алкогольные напитки всегда придавали мне фунтов с тридцать решительности. Тем более, что ты был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Тем более, тогда как никогда мне хотелось увидеть тебя без этой дурацкой рубашки, и не в страхе за жизнь твою было дело.
Я знала что делаю, мог и не лезть под руку. Хоть иначе это был бы не ты. На полках я нашла нужные зелья, и добавила в воду обезболивающее со снотворным. Сейчас я знаю наверняка, ты не просто заметил мои нехитрые манипуляции, ты их учуял. Но выпил покорно, а я просто хотела увидеть тебя спокойным, спящим. Когда дыхание твое стало ровным и ресницы перестали дрожать я знала – ты спишь. Тогда я смогла рассмотреть тебя: бледная кожа, тонкие шрамы и, к какой-то неясной тогда радости, мускулистые руки. Метка на левом предплечье, а на правом – естественно! – никаких лимонных долек. Мною правили смешанные чувства и чистый огневиски – и я поцеловала тебя в висок, навсегда запоминая, что волосы твои пахнут полынью и медом...
Северус, ты здесь? Северус, я чувствую этот самый запах! Я чувствую, милый, я вдыхаю тебя. Терпкая, горькая полынь и тягучий мед - сладко... Я знаю, ты со мной даже здесь. Уже не страшно и совсем спокойно. Скоро, мой любимый Северус, скоро я буду с тобой навсегда.
Не помня себя от потрясения и собственной наглости, я молча вернулась в башню, чудом не попавшись никому на глаза. Как заснула – не помню, но клянусь, Северус, мне снился ты. А утром за завтраком серая школьная сова принесла мне алую розу, и этот глубокий цвет напомнил мне твою кровь на моих руках. В записке всего два слова «с благодарностью». Весь зал смотрел на меня, и я не посмела глянуть в твою сторону. А ты? Ты смотрел? Северус, я уже тогда была твоей до кончиков волос и приятной дрожи во всем теле от одной только мысли...
Я не чувствую ног от холода. Это хорошо, потому что так я не чувствую боли. Хотя самая большая моя боль – это невозможность прикоснуться к тебе сейчас. Но ты со мной, ты здесь, я чувствую – полынь и мед. А еще кровь – металлом по губам. Но ты рядом... только не уходи.
Помнишь, я специально испортила зелье, чтобы снова оказаться на отработке с тобой? Знаешь, это быстро вошло у меня в привычку. А ты? Ты терпел мои выходки. Мне хочется думать, что ты нуждался во мне. Когда я вытащу тебя из этого кошмара, я обязательно спрошу тебя, Северус, почему мне сходило с рук абсолютно все? Потому что ты, холодный мой, был влюблен?
Мне по сей день не верится, что я зашла так далеко. Я оставила всех друзей и семью, я оставила Хогвартс, я оставила все свои идеалы и принципы – только ради лишней минуты с тобой. От этой мысли я начинаю дрожать, и горькая слеза стекает по виску, путаясь в волосах. Нет, Северус, я умираю за нашу с тобой вечность. Даже если ты меня никогда не простишь, я буду знать, что это был единственный приемлемый для меня выход.
Ты помнишь, Северус, как впервые поцеловал меня? Кто из нас сорвался первым, а? Посреди урока, я зашла в кладовку с ингредиентами, такую узкую, освещенную лишь догорающим свечным огарком. Ты вошел вслед за мной, потянулся рукой за Веллиаловой эссенцией, и я оказалась прижатой спиной к деревянным полкам. Позже ты сказал, что я смотрела на тебя с тем же вызовом, что и в первый раз, а у меня, знаешь ли, колени подгибались от твоей близости.
...Нагнулся совсем близко, коснувшись моей щеки кончиком носа. Я помню каждую долю секунды. Одной рукой приобнял меня за талию, пальцами другой провел по шее. Ты задал мне какой-то вопрос, но я и не слышала за гулким стуком сердца.
Это был первый из сотен наших идеальных поцелуев, Северус. Твои губы, твой запах, руки – мне казалось, что в этой кладовой сейчас происходит нечто похлеще всего волшебства Хогвартса. Приоткрыв глаза, я увидела твои дрожащие ресницы, и это было прекрасное, такое хрупкое и искреннее чувство беззащитности, которым ты делился со мной.
Я была поймана в твой взгляд, словно в сети. Я уже никогда не выберусь на свободу... Северус, знаешь, я никогда не захочу той свободы.
Сейчас я вздохну глубоко и задержу дыхание. Потом найду в себе силы и перевернусь на спину. Как же больно! Вдохнула и повернулась, слишком резко.
Как!
Мне!
Больно!
Выдыхаю, резко, из последних сил, а вдохнуть не могу. Задерживаю дыхание и чувствую, как кружится голова. Считаю до тридцати, снова пытаюсь вдохнуть – и, Северус, от боли я распахиваю глаза и вижу, вижу, вижу! Серые стены, красные пятна, плесень и желтые вспышки, кажется, в моей голове эльфы грохочут металлическими ложками по крышкам чугунных котлов... Сердце колотится, словно норовя выпрыгнуть из груди, слезы текут, не преставая, и одна особо назойливая слезинка сбегает по виску за ухо – я чувствую, мне щекотно. Северус! Слышишь, щекотно!
Я буду жить, Северус, для нас обоих.
Сейчас, лежа на холодном земляном полу мне вдруг вспомнилось, как я так же лежала под тобой в твоей постели, а ты, остановив наш ритм неожиданно, хрипло спросил, доверяю ли я тебе. Когда я бессильно кивнула, ты выхватил из-под подушки мою палочку и прерывисто шепнул «Круцио!».
Северус, ты не представляешь, что я испытала в тот момент. Это было неожиданно, но не было страшно. Боль от твоей руки – моя сладкая пытка, и чувство, которое ты вложил в это заклинание – отнюдь не ненависть. А в голове моей пульсировала мысль, что на моей палочке теперь твое «круцио» - как тогда, когда я вышла из кладовки ощущая тебя на губах, так я впоследствии ощущала тебя в каждом взмахе этой палочкой.
Думала про себя: «волшебная палочка Геримоны Грейнджер - виноградная лоза, десять и три четверти дюйма в длину, сердцевина – из сердечных струн Северуса Снейпа». Мне нравилось думать так, мне льстила эта мысль, что я – тебе, для тебя. Вот и сейчас я лежу в подземелье Малфоя, совсем без сил, истекаю кровью, и все равно сладкое возбуждение от одной мысли о тебе согревает меня изнутри...
Я помню отчетливо, как ты впервые сказал мне это. Самое важное слово. Мы ссорились, я вспылила, когда ты снова оставлял меня часами ждать тебя у тлеющего в камине огня, молясь, чтобы ты только был жив. Я знаю, Северус, знаю, это было нечестно с моей стороны. Но я не могла остановиться, не могла успокоить рвущуюся наружу истерику, не могла перестать кричать хриплым от слез голосом. Кричала, что хочу уйти, умоляла, желая остаться.
Ты схватил меня за плечи, крепко, и встряхнул как куклу. Северус, тогда ты сказал только: «Гермиона, пожалуйста», пристально глядя мне в глаза. Ты часто говорил мне, как полюбил мои глаза, как я нужна тебе. Знаешь, в ту ссору я чувствовала себя настолько твоей, что не различала границ между нами, да и не было их. Ты никогда не говорил мне, любишь ли ты меня, несмотря на мои бесконечные признания. Но я знаю, я в твоих венах, я вплетаюсь в твой пульс как ты – в мой. Под кожу и в самое сердце. Это нельзя описать словами. Это больше, чем земная любовь, и я сама знаю, как опошляют ее простые признания.
С того дня все изменилось. Мы чувствовали друг друга, отражая, как зеркало. Пусть большую часть времени нам нельзя было даже стать рядом, не то что коснуться друг друга, я все равно чувствовала тебя каждым квадратным дюймом кожи. Рядом, близко, глубоко внутри. Сильно. А когда в тишине наших комнат ты, наконец, брал меня за руку, я страшилась потерять это хрупкое чувство. Каюсь, когда мы сидели рядом на диване или же на ковре у камина, я боялась, что это я вцепилась в тебя, а ты, такой спокойный и холодный не смотрел дальше своей книги. Тогда я немного расслабляла пальцы, словно отпуская тебя, и чувствовала это сладкое, такое нужное – ты крепко сжимал мою ладонь.
Иногда ты смотрел на меня, слегка изгибая бровь, улыбаясь так, как улыбался только мне, только за закрытыми дверями. Я была счастлива целовать эту улыбку. Я скучаю по тебе, Северус. Я нуждаюсь в тебе. Чувствуешь? Слышишь?
Я знаю, что ты слышишь меня. Я знаю, ощущать эту боль ты вынужден вместе со мной. Северус, прости меня. Прости, прости, прости мне эту выходку, я не могла иначе. Когда Гарри вошел в факультетскую гостиную три дня назад, я почувствовала сразу, что что-то не так. Он рассказал, что мы потеряли тебя, что авроры схватили тебя в одну из очередных нападок Лорда и держат теперь в Азкабане. Бессилен Дамблдор, ибо никто не знает, на что способен обезумевший от происходящего Фадж...
Я не позволила ему закончить. Сломя голову я бежала к Дамблдору, ведь если не он, то кто сможет спасти тебя? Но директор, неожиданно раздраженный, сказал, что желая спасти тебя, я лишь погублю себя. Тихим голосом он предложил мне пробраться в Азкабан, потому что ты предпочел бы погибнуть от руки друга... Бред! Я ли не знаю, Северус, как сильно ты хочешь жить!
Дамблдор отказался от тебя, Северус, Дамблдор отказался от нас.
Скажешь, у меня был выбор? Не было! Только один человек мог помочь мне теперь, и от его проклятий я третий день мучаюсь в этих подземельях. Но, Северус, я не знаю цены выше, больше дать ему не смогу даже я.
Слышны шаги. Я медленно поворачиваю голову в сторону двери, чувствую, как ноет каждая мышца в шее. Опять больно, но слез уже нет – кажется, закончились. Кто-то приоткрывает тяжелую дверь, и прищемленная ею полоска света режет мне глаза. Звучат несколько заклинаний, шепотом, но я не успеваю их разобрать. Ледяными пальцами кто-то приподнимает мою голову, вливая в горло зелье. Яд? Нет, обезболивающее. С чего бы это?
Наконец глаза привыкли полумраку, и я вижу лицо вошедшего. Хоть оно и скрыто под серебряной маской, эти узоры я запомнила хорошо. Люциус Малфой. Но с чего такая честь? Не иначе как все готово.
Я иду за ним по узким коридорам темницы. Едва переставляю ноги, но и Малфой не спешит. Странно, но я испытываю к нему чувство благодарности. Я все-таки в нем не ошиблась. Сердце едва бьется, глухо, слабо. Холодеют руки, да и ног я почти не чувствую, иду словно зачарованная. Точно. Зачарованная, я не смогла бы идти самостоятельно. Северус, чувствуешь, я практически благодарю моего мучителя.
Входим в гостиную Малфоев, такую уютную, но такую холодную. Я не вижу никого вокруг, да и не поднимаю глаз. Кожей чувствую взгляд узкого круга присутствующих – ненавидящий Беллы, безразличный оборотня Фенрира, и, конечно, оценивающий Лорда Волдеморта. Непроизвольно пытаюсь свести лопатки, но тупая боль в груди не дает мне расправить плечи. Малфой все еще стоит спиной ко мне. Все готово.
- Ты хорошо потрудился над ней, Люциус.
- Мой Лорд, - смиренно произносит Малфой елейным голосом. Странно, я не чувствую отвращения, впрочем, я не чувствую ничего.
- Что ж, грязнокровка, я знаю, с чем ты пришла ко мне, - шипит Темный Лорд. – Но вопреки твоим желаниям, я не возьму твою жизнь.
В душе что-то оборвалось. Как будто надежда оставляет меня. Нет, не оставляет! Северус, я добьюсь своего. Любой ценой!
- Нечто иное нужно мне, грязнокровка. Подойди.
Покорно подхожу. Это не игра, это я искренне. Это теперь моя единственная надежда.
Беллатриса едва слышно вскрикнула «нет!», но Люциус сдержал ее жестким взглядом. Темный Лорд схватил меня за руку, выворачивая запястье, и от боли я падаю на колени. Беззвучно. Он произносит сложную формулу прямо над ухом – и невыносимая боль пронзает меня. Кажется, я теряю сознание. Северус, Северус, ты слышишь меня, Северус?
... В комнате полно людей, но все молчат, и только камин трещит в тишине. Сегодня мы взяли Азкабан. Дамблдор сам подал мне идею, сам сказал, в какой камере искать тебя, Северус. Я искала, и я нашла.
Ты не выказал своего удивления, когда человек в черной мантии и серебряной маске вывел тебя из каменной темницы Фаджа. Ничего удивительного, мы давно знали, что со временем Лорд приберет к рукам Азкабан. Ты выглядел уставшим, но взгляд твой был жесток и непроницаем, как и всегда. Мне так хотелось поцеловать тебя... Но ты был холоден и спокоен. Будь здесь армия Дамблдора или Орден – улыбнулся бы ты? Расслабился бы на йоту больше? Я уверена, что нет, и все же мне хочется, чтобы твои лопатки не были сведены в таком напряжении.
Вот и все, Северус, все кончено. Я с тобой, и война закончилась для меня. Где-то наверху авроры бьются с нашими, где-то далеко Гарри и Дамблдор планируют спасать мир. Но мне, для меня все кончено. Ведь кроме тебя - мира нет.
С тобой на руках я немедленно аппарировала в особняк Малфоя, где наш Лорд уже ждал нас. Мы поклонились ему тогда, и он спросил, не хочешь ли ты видеть лицо спасителя.
Я боялась этого момента.
Я боялась твоей реакции, твоего пронзительного взгляда. Возненавидишь ли ты меня? Ты, который столько лет служил Свету, связался со мной, и я предала твои идеалы. Но, Северус, разве мы, наши чувства не важнее всего? Ты сам мне это говорил...или мне слышалось...
Лорд приказал мне смотреть тебе в глаза.
Я не могу ослушаться Лорда...нашего Лорда...
Теперь же мы все в той же гостиной Малфоя, узкий круг пожирателей, ждем новых приказов своего Повелителя. Белла не смотрит в мою сторону, нарочно отвернувшись к окну, Фенрир разливает огневиски, Люциус нервно крутит на пальце перстень. Мы стоим у камина, словно единое целое, и это идеальное – сильнее нас. Твое глубокое дыхание щекочет мне ухо, твои руки сильно прижимают меня спиной к тебе – совсем близко, я чувствую кожей напряжение в твоей груди. Если сейчас я даже слегка поведу плечом, разминая затекшую спину, ты немедленно подстроишься под меня.
Я все без остатка отдала, Северус, и ты принял мою жертву. Теперь мы – по одну сторону, и больше никаких метаний. Теперь ты - рядом. Когда мы закончим эту войну, ты тоже будешь рядом.
Навсегда.
А больше мне ничего не нужно.
