Глава 1
Багровые облака плывут рваными клочьями по кровавому небу, высокому, далекому, боже, не дотянешься ни за что, и не дотянулся бы никогда, даже если б остался жив, если б вернулся из боя - бессмысленно, бесцельно, чтобы погибнуть в следующем сражении. Не генеральном, нет, много чести, судьба приготовила иную смерть, глупую, жалкую, какой и положено ей быть. Нелепый итог. Дурацкий финал. Все так, как надо.
Темная кромка горизонта жадно пожирает пылающее солнце. Всего лишь закат. Просто последний закат, последнее, что позволено увидеть, прежде чем устало закрыть глаза - готовясь уснуть и прекрасно понимая, что проснуться уже не выйдет.
Собственная рука, простертая вверх в бессильной попытке достать до темнеющего свода, залита алыми лучами, как кровью, а настоящая кровь кажется черной в тревожном гаснущем свете. Осталось немного.
Боль от ран милосердно отступила, разрешая забыть о себе и в последний раз вспомнить лицо Той, что ушла раньше, унеся с собой смысл враз посеревшей жизни - что ж, умирать теперь не жаль. Его встретят на той стороне - Она обещала ждать. Вечно...
Вдалеке туманным миражом проступают белоснежные вершины гор, забравших Ее, не по праву присвоивших себе и ставших исполинскими надгробиями над Ее ненайденной могилой.
Мерзко смеются акумы, обнаружившие, наконец, истерзанного экзорциста, лежащего на смятой окровавленной траве.
***
Липкие от пота простыни холодят мелко дрожащее тело. Он снова выдрался из ледяных лап сна. Снова умер там - и воскрес здесь, в "сейчас", с колотящимся сердцем, разрывающемся от тоски по Ней. Непереносимо хочется Ее увидеть - хотя бы посмотреть в лицо, восстанавливая в памяти забытые дорогие черты. Жжется кольцом наручников браслет из семян лотоса на левой руке, напоминая о данном обете - искать всю жизнь, искать - и надеяться когда-нибудь взглянуть в глаза, цвет которых он так и не сумел вспомнить.
Это обычная ночь, время, когда можно позволить себе крошечную слабость, можно зажмуриться, сжав кулаки и пережидая приступ внезапной боли, которую не ощутишь скудными пятью чувствами тела, но у души их больше.
Ночь - время памяти. Ее чернота - траур. Луна, бледно-желтая, как лицо покойника, с тупым отвращением смотрит на человеческую фигуру, скорчившуюся на кровати.
Он медленно садится, откидывая с лица спутанные волосы. Лотос слабо светится, бросая тошнотворно-розоватый отблеск на все, до чего только может дотянуться. Лепестки подрагивают - цветок дышит, цветок живет, цветок караулит момент, когда можно будет уронить очередной нежный клочок жизни на стеклянное дно часов.
В темноте так много чудовищ. Их создатель сидит неподвижно, у него пустые усталые глаза. Тени протянули бы к нему руки, если бы не боялись коснуться бледной кожи.
До рассвета три часа.
***
Он сидит один в огромном зале, где спят, назло ученым не просыпаясь, его братья и сестры - не по крови, не по духу. По чужому желанию, которому они способны противиться.
Что же заставило его отринуть безмолвное родство, открыть глаза, еще затуманенные мутными, сладковатыми, как запах ладана, грезами?
Клятва. Он обещал... что? Кому?
Иногда хрупкое детское тело кажется ему чужим, совершенно неподходящим, отнятым у кого-то другого. Вероятно, так и есть, ему отдали чью-то оболочку, чтобы донашивал. Как гадко.
Спящие искусственные апостолы похожи на гусениц в коконах, из которых если что и вылупится, то уж точно не бабочка, а какая-нибудь уродливая дрянь.
Он ждет. Тихонько сидит у стены, обняв коленки, и вглядывается в полутьму зала. Однажды тут появилась женщина-призрак, нужно понять, кто она и почему показалась именно ему...
Но ее нет. Тишину топчут легкие шаги, ломая порядок мыслей, руша созерцательное уныние. Момент убит - сюда пришел кто-то слишком живой.
- Юу, ты здесь?
Он ненавидит Алму. Тот посмел спугнуть рвущиеся наружу воспоминания о чем-то страшном и, как водится, прекрасном одновременно. Обрывки забытых снов мечутся в воздухе, но их уже не поймать.
- Уйди от меня!
Чертов маленький сталкер. Слишком живой для такого места. Что, скучно стало бултыхаться в этих чудных резервуарах, вот и выполз на сушу, как когда-то рыбы из океана? Добро пожаловать в сказку. Только после такой сказочки на ночь дети не спят, а укрываются с головой и дрожат под одеялом. Но им хорошо, их страх сожгут лучи утреннего солнца.
Тебе же здесь жить. Ты понимаешь это, почему тогда улыбаешься?! Почему приходишь ко мне, упорно называешь другом, хотя я тебе не друг...
Боишься одиночества, да? А я не боюсь, катись к дьяволу.
Но Алма не отстает.
Когда их, полумертвых, приносят с очередной попытки синхронизации, он всегда просит положить его рядом с Юу, а у того обычно нет сил протестовать. Когда Юу забивается в уголок потемнее, Алма находит его необъяснимым чутьем. Упорно не оставляет в покое, раздражая болтливостью и нелогичным дружелюбием к миру вокруг - и Юу чувствует, что не все так просто, и, возможно, демоны, прячущиеся в глубине души Алмы, пострашнее его собственных.
Алма срывается по мелочам - а кто бы не срывался, если б в ответ на все попытки наладить отношения получал ругань и злые взгляды? И в том, чтобы бить друг другу морды, Юу находит особое удовольствие.
Но капля точит камень, капля сливается с себе подобными, становясь волной, и как-то незаметно лютая неприязнь сменяется сперва терпимостью, а потом и вовсе привязанностью.
Все заканчивается через сто девяноста три дня с момента их знакомства и, по совместительству, "рождения" Юу. Бесы прорываются наружу. Невозможно всегда быть добрым - именно добрых и сносит с катушек так, что кровь хлещет водопадами.
Юу его совсем не жаль - он твердит себе это, пока сам не начинает верить.
Все заканчивается?.. Как бы не так.
***
Это унизительно - когда в твоей голове копается кто-то чужой, с радостным смехом выволакивая из глубины то, что ты давно похоронил, запечатал - и охотно никогда бы не вспоминал. Ною весело, конечно. Канде - нет.
Хуже всего, что эта падла залезла в мозги не только к нему, но и к Алме, который такой спокойный, швы по всему телу, татуировки непонятные - и ведь уже девять лет так лежит. Это Канда его обрек на растительное существование и участие в проекте "Третьих экзорцистов", но чувства вины нет.
Алма просыпается акумой. Канда стискивает рукоять Мугена, глядя на болезненно-злую усмешку, в которой кривится рот бывшего друга. Одновременно с тупой болью в висках появляются странные мысли.
Я люблю тебя. Я убью тебя. Знаешь, нам никуда не деться - это проклятие, мы встречаемся, чтобы снова разойтись в смерть. Но кто-то должен шагнуть в пустоту первым. Помоги мне, убей - и иди следом, это ведь не навсегда, только до следующего раза.
Они бросаются друг на друга, ненавидя всей силой досадно бессмертных душ. Ненависть Алмы - Темная материя. Ненависть Канды - слепая нечеловеческая ярость. И уже неважно, кто кем был - слишком много воды утекло, слишком много лепестков опало.
Им пытаются мешать, но разве возможно остановить эту боль, перерождающуюся в гнев?
Нам нет места здесь! Умри! Сдохни, исчезни, не заставляй вспоминать...
И как-то внезапно все заканчивается - теперь по-настоящему. Нет сил даже шевельнуться, но Канда знает, что победил, и сознание этого обволакивает безысходным ужасом разум - издерганный, вывернутый наизнанку, выпотрошенный проклятым Ноем.
Он видит душу, прикованную к чужому сломанному, как ненужная игрушка, телу. И это уже не пугает, не удивляет - разве могло быть иначе? Да и какая разница, кто такой Алма? Без пяти минут мертвец - вот самый верный ответ. Времени даже толком попрощаться не хватит.
Сидя на холодной земле среди развалин Матила, сжимая в объятиях самое дорогое существо, Канда замечает, что плачет, только по тому, как расплывается перед глазами лицо Алмы. А тот все пытается что-то сказать, извиниться - да за что ему извиняться, дураку...
Молчи. Я люблю тебя.
Уткнувшись носом в короткие волосы друга, Канда повторяет это снова и снова, не понимая, вслух или про себя - да неважно, все равно оба знают.
Момент, в который тело Алмы обмякает в его руках, Канда ощущает сразу. И наваливается сверху вся исполинская толща воздуха, чей вес он никогда не замечал раньше, и вжимает в землю, пытаясь расплющить, растереть тонким незаметным слоем, а изнутри давят отчаяние и бессилие.
Ночь заканчивается. Над осыпавшимися крышами домов восходит солнце - нелепый желтый шар, неуместный в развернувшейся драме. Светлый луч падает на спокойное мертвое лицо, от которого Канда не может оторвать взгляда.
И что же теперь?
Еще одна издевка фатума - я снова ухожу позже тебя.
