Глава 1Главной загадкой «Смеющейся крысы» было не название. С названием-то все просто, как дров нарубить: хозяин, Корпул Винний, охотно и с драматическими паузами в голосе рассказывал о ручном злокрысе, который был его любимцем и умел улыбаться.
А вот почему в единственной столичной таверне за самую обычную медовуху требовали цену «черного вереска» — наилучшего, притом, «черного вереска» — Эйрик так и не выяснил. Короткий разговор с нахальным имперцем убедил того скинуть аж целых пять медяков. «Четверть фунта хлеба», — прикидывал Эйрик, недовольно ощупывая скучный тощий мешочек.
Он вздохнул, прихлебывая горько-сладкое варево. Если сегодня-завтра не подыщет работенки, придется затягивать пояс потуже и перебираться из столицы куда-нибудь в деревню. Или охотиться — хотя какая охота, дороги размыло, третью неделю дождь льет, будто сам Талос Всемогущий собственный ночной горшок на Скайрим опрокинул…
Эйрик закашлялся, прогоняя богохульные сравнения. Строго говоря, в лояльном Империи Солитюде Талоса лучше вовсе не поминать: желтоухих здесь больше, чем пресловутой грязи.
По темным деревянным стенам карабкался смоляной дым светильников на козьем жиру. Он смешивался с чадными запахами тушеной козлятины, мокрого меха, перегара и лука. От духоты клонило в сон, Эйрику приходилось трясти головой, чтобы не задремать.
Заснешь — пропустишь нанимателя. Вон еще пять наемников по разным углам зыркают: кто двемерский меч, в древних руинах добытый, выставит, кто — зачарованную палицу, а кто и магический посох.
Соперники. Конкуренты даже.
Хотя кому они все нужны?
Из щели неплотно сдвинутых ставней полз промозглый уличный холод, порой хлестало мокрой плетью ливня. Серой и унылой была погода снаружи, все серее и унылей становилось настроение Эйрика.
И глиняная кружка уж дно показывает.
Он допил медовуху одним глотком, собираясь уйти — все равно ловить нечего, когда скрипнула дверь.
Первым подскочил Винний, — ему что наемник, что наниматель — все клиенты, — и заулыбался не хуже своей знаменитой крысы. А Эйрик инстинктивно напрягся при виде характерной, почти семи футов ростом, но узкой и тонкой, фигуры, замотанной в плащ с капюшоном.
«Талморец?» — подумал норд и сам же отмахнулся. Талморцы иначе, как в форме, не ходят, им черно-золотые шмотки вроде второй кожи. А этот кутался в самый обычный плащ, мохнатый, с подбоем волчьей шерсти. Мокрой волчьей шерсти.
— Добро пожаловать в «Смеющуюся крысу» — лучший трактир во всем Пределе! К вашим услугам красное вино, изысканные яства… — привычно тараторил Винний, пока визитер аккуратно вытирал ноги. Он снял капюшон, демонстрируя острые уши и светлые, какого-то цыплячьего оттенка, волосы. Тусклые светильники вычертили из сумрака узкое лицо.
— Мне нужен помощник, — перебил трактирщика альтмер.
Эйрик опоздал.
Эйрику всегда везло, как драугру в затопленной гробнице. Из передряг вот живым уходил — на том спасибо, а если в кости ставил, так больше пятерки не выкидывал. И в собачьих боях проигрывал. Потому и не связывался.
Сейчас его отпихнул могучий Хьерин, выставил пузо и подкинул стофунтовый молот, словно тот весил не больше кинжала:
— Голыми руками гномскую штуковину на куски разорвал! — отрекомендовался он, и что хуже всего, это было чистой правдой.
Альтмер попятился.
— Вот как? И что ты потом сделал?
— Я… ну это… — потерялся Хьерин. — Разломал. На куски. И орду слепорылых чудищ тоже.
Альтмер молчал. Остальные наемники переглядывались, но связываться с Хьерином не торопились.
В тот момент у Эйрика за спиной завелись даэдра. Даэдра заставили зафыркать, зажимая рукавом рот и нос.
— И что, ты собираешься при виде каждого анимункула рвать его на запчасти? — невозмутимо продолжил альтмер.
— Ну… да.
Эйрик зафыркал громче. Его услышали: Хьерин развернулся всем необъятным туловищем, вены на бычьей шее набухли. Самое бы время замолкнуть и уползти в угол, а лучше — в деревню, как и собирался.
Поздно. Желто-зеленый, как мед на траве, взгляд уже приклеился к нему. Эльф даже не моргал. Эйрик зачем-то отметил смазливую, какую-то совсем девчачью, не бабью даже, физиономию и капризно вздернутую верхнюю губу. Он отличался от талморцев, хотя все желтоухие — что яйца в корзине.
— А ты что скажешь?
— Я… — запнулся Эйрик. Хьерин шумно сопел, и он решил: лучше уж на альтмера пялиться. — Ну, в общем, мимо фалмерских гнезд лучше пробираться тихонько, главное чтоб не учуяли и не услышали. И бить стрелой в сердечники анимункулов.
— Анимункулов, — повторил альтмер.
Эйрик обиделся. Воображаемые даэдра гнусно хихикали и тянули его за язык:
— Думаешь, если я норд, так и читать не умею? Я из Винтерхолда, меня там твои сородичи много чему научили…
Пауза повисла почти осязаемая. Паузой стали пыхтение Хьерина, козий жир в подсвечниках, пара мокрых следов от сапог альтмера, высунувшийся из-за стойки Винний и мед в чужих кружках.
А потом эльф кивнул:
— Исследовательская экспедиция. Пещера милях в двадцати отсюда. Пятьсот золотых задатка, и еще столько же, когда вернемся. Идет?
Эйрик чуть не пошатнулся. Тысяча золотых! Все равно, что живым в Совнгард попасть.
Альтмер истолковал его выражение лица по-своему:
— Вот и хорошо. Выходим немедленно. Я должен опередить этого выскочку Гаскара. Ах да, меня зовут Иллинаро из Сиродильского Синода Магов.
Порывом ветра взметнуло черно-бурое месиво, стыдливо прикрытое робкими снежинками, неуместными, как жрицы Кинарет в портовом борделе. Эйрик успел прикрыть лицо, а Иллинаро замешкался, и его окатило с головы до ног.
— Проклятый край, — маг отплевывался и размазывал грязь по лицу. — Как вы только здесь живете?
Эйрик пожал плечами.
— Привыкли, — буркнул он, вспоминая родной Винтерхолд. Здесь, в окрестностях Айварстеда, по крайней мере, тепло.
Относительно тепло. Эльф кутался в свой мокрый плащ и заметно дрожал.
— Можно вернуться и переночевать в деревне, — сказал Эйрик, зная: упрямый маг откажется. Они почти насмерть загнали пару отличных чалых кобыл, продираясь по бездорожью сквозь снежно-дождевую слякоть. В Айварстеде лошадей оставили, теперь шли пешком. Иллинаро все поминал какого-то Гаскара, а Эйрик решил — плевать. Ему платят не за глупые вопросы.
— Нет, — отрезал Иллинаро.
— Смотри, мое дело предложить. Места здесь глухие, полным-полно волков, медведей… говорят, и фалмеры пошаливают.
Тон получился достаточно равнодушным. Так, предупреждал столичного франта, мол, Скайрим — это не ваш Имперский Город, а лес — не Эльфийские Сады.
— Но ты ведь способен их прогнать? — альтмер брезгливо оттер с щеки комок размякшей глины и заторопился дальше.
Длинноногий и легкий, он опережал норда. Эйрику приходилось почти бежать, тяжело хлюпая коваными сапогами по лужам, утопая по колено в недоразвитых сугробах, скрипя зубами, одновременно поминая Талоса Всемогущего и желая остроухому провалиться в… ладно, не Обливион. Просто в болото.
Впрочем, нет. За ним еще пятьсот золотых.
Иллинаро быстро выбился из сил. Шаги стали короче, дыхание — чаще и резче; порой он останавливался, пригибаясь от ветра, прижимая к груди узел с книгами и склянками, трясясь и беззвучно шепча то ли заклинания, то ли ругательства. Эйрик вежливо ждал.
Интересно, думал он, желтоухий ругается по-нашему? Или по-особенному?
Эйрик помог нанимателю перебраться через суковатый бурелом, обогнуть предательскую лужу зыбучего ила. Подхватил под руку, когда Иллинаро оскользнулся на ворохе подмерзшей листвы.
— Уже скоро, — пообещал Иллинаро, успокаивая скорее себя, чем Эйрика. — Ярдов двести или даже… Ох, скамп побери!
Альтмер указывал длинным пальцем прямо перед собой. Эйрик проследил: из-за завесы ливня проступали очертания кривоватой, но крепкой халупы, должно быть, некогда построенной отшельником-алхимиком, ведьмой или вовсе Изгоями. Домик по-стариковски кренился на правый бок, но бодро дымил трубой, и сквозь щели ставен мелькал веселый желтый свет.
Эйрик обрадовано гикнул, но тут же откусил собственной улыбке голову: Иллинаро шипел.
— Что такое?
— Он все-таки опередил меня, — Иллинаро рванулся вперед, высунув язык и блестя своими желто-зелеными глазами, злющими, точно у мокрого кхаджита. «Мокрые эльфы, мокрые кхаджиты… невелика разница», — Эйрик торопился за ним.
Иллинаро пнул ветхую дверь.
Она скрипнула, и на пороге появился человек. Эйрик уже заскочил на щербатые ступени, так что разглядел — бретонец. Блондин лет тридцати, он чем-то напоминал Иллинаро. Словно одну и ту же внешность упорно подгоняли под эльфа и человека.
— Гаскар! — Иллинаро сжал кулаки. Эйрик попятился: почудились молнии. В глубине домика мелькнула крупная фигура.
— Добро пожаловать, старший братец, — ухмыльнулся человек. — Ты опять опоздал, но мы с Рагхар, пожалуй, впустим тебя и твоего приятеля.
Травяное варево согревало на ура. Особенно приятную ноту ему придавал коловианский бренди — то есть, что это именно коловианский и именно бренди, уточнил Гаскар, а Эйрик молча хлебал жгучее пойло.
Иллинаро сидел на колченогом табурете, взъерошенный и несчастный. Он напоминал какую-то ощипанную птицу, несуразно долгоногую, с костяным остовом тонких рук вместо крыльев. Плащ эльф повесил сушиться к очагу, но сине-черное одеяние мага вымокло не меньше.
Эйрик перехватил его рассерженный взгляд, уткнулся в миску с похлебкой из оленины. Благодарно кивнул орчанке Рагхар. Рагхар была широка в кости, с крупными узлами мускулов под илисто-зеленой кожей, но неожиданно миловидна по сравнению с большинством сородичей. В носу она носила железное кольцо. Клыки выступали к верхней губе только когда улыбалась.
«Она с ним… того», — отметил Эйрик, когда орчанка потеребила светлые волосы Гаскара, словно почесывая котенка за ухом. Тот восседал на единственной кровати, словно ярл на троне, вот только ярлы не окружают себя пергаментами и камнями душ.
— Можешь есть, братец. Травить я никого не собираюсь, — ухмыльнулся он. Иллинаро фыркнул, но погрузил ложку в дымящееся варево. А Эйрик приканчивал уже вторую порцию, чего стесняться, если кормят?
— Итак, я пожалуй, перейду к нашим планам. Хотя, — Гаскар покосился на Эйрика, — сомневаюсь, что он поймет. Но ты можешь пока наточить топор Рагхар, или…
Эйрик открыл рот, чтобы возмутиться. Иллинаро опередил:
— Его зовут Эйрик Крепкий Щит. Он останется здесь, — проговорил тем тянущим талморским выговором, что закрадывается липкой лапой то ли за пазуху, выискивая амулет Талоса, то ли прямиком в душу.
Эйрику пришлось напоминать себе: альтмер не талморец. Точно не талморец, раз его брат — человек. Интересно, кто у них…
— Продолжай, Гаскар.
— Очень хорошо.
Бретонец соскочил с кровати, прихватив пергамент с какими-то непонятными Эйрику рисунками, и стал объяснять. Ничего нового — Иллинаро еще по дороге выложил, куда и зачем они едут. Древняя крипта с таинственной магией, заинтересовался аж Синод, лояльная Империи Элисиф позволила магам поковыряться в отвоеванной у Предела Рифта и Братьев Бури пещере.
«Драугров там, небось, как блох на шавке», — с неудовольствием отметил Эйрик. Он не любил мертвяков. Лучше фалмер, чем иссохшие мощи с сияющими синим глазами. Упокаивая драугров, Эйрик всегда думал: оскорбляет предков.
Интересно, а что чувствуют эльфы, когда видят своих изуродованных сородичей-фалмеров?
Он задумывался, рассматривая обоих меров — Рагхар и Иллинаро. Орчанка устроилась на крытом козьей шкурой сундуке и невозмутимо потягивала травяное пойло. Альтмер отогрелся до червонного румянца на щеках, снова став похожим на хорошенькую девчонку, и изредка вставлял комментарии.
— …Таким образом, всем нам необходимо проявлять осторожность вкупе с аккуратным обращением с уникальными артефактами, — Гаскар петухом вышагивал по щербатому полу хижины.
— Ясно все, — буркнул Эйрик. — Нечисть убивать, без спросу ничего не трогать.
Гаскар сощурился. Глаза у него были зеленоватые с желтизной, но до эльфийской яркости — как лунам в луже до настоящих лун.
— От тебя точно больше не требуется.
Эйрик пожал плечами.
— Ну и ладно. Пойду я… меч наточу.
Приземистый курган спрятался в гуще кустов снежноягодника, буйного чертополоха и разнотравья-горноцвета, по-лягушачьи прижался брюхом и недобро зыркал прорезями бойниц. Единственный вход оказался запечатан имперской магической печатью.
Эйрик вспомнил — а ведь слыхал об этом месте. То ли легионеры сюда забрались, ободрались о колючки и поспешили удрать, то ли еще местные по грибы отправились и сами оказались в чьей-то «корзине».
У входа выбитым зубом белела лучевая кость. Человеческая и довольно свежая — не тысячелетний прах. Несмотря на подаренный осенью и богами погожий денек, крипта выглядела мрачной и опасной.
— Ну-с, — Гаскар снял капюшон, пригладил волосы. — Приступим.
— Ломать печать будешь ты? — Иллинаро стоял поодаль с выражением брезгливой скуки на лице. Из-под выражения злокрысом выглядывало любопытство.
— У меня лучше защита от магии, — сказал Гаскар. Рагхар одним прыжком опередила его, зеленовато блеснул на солнце орочий топор:
— Там могут быть не только чары.
Эйрик спохватился: обнажил меч, загородил собой Иллинаро.
Гаскар прошептал заклинание и толкнул покрытую резьбой железную дверь. Печать засветилась бледно-розовым, вспыхнула, прежде чем рассыпаться сотней искр. Дверь утробно заскрипела.
Эйрик напрягся, снова думая о драуграх и прочей древней нежити.
Но ничего не рванулось наружу, кроме темноты и гадостной вони, заставившей скривиться даже орчанку. Рагхар шмыгнула носом:
— Дерьмом несет. И тухлятиной.
Эйрик кивнул. Тухлятиной — не печальной затхлостью древних крипт. Гаскар закрылся рукавом, а Иллинаро воспользовался моментом и шагнул в темноту; над его макушкой заголубел магический огонек.
— Никто ведь не рассчитывал обнаружить убранство Башни Белого Золота, верно? — и он углубился в прореженный блеклым светом мрак. Эйрик кинулся следом, по пути мило улыбнулся Гаскару. Ссориться с «братцем» нанимателя не хотелось. Ему за это не платили.
Изнутри крипта была еще хуже, чем снаружи. Скользкие от наростов мха и гнили Намиры стены сжимались, будто норовя схлопнуться окончательно и раздавить непрошеных гостей. Низкие потолки заставляли пригибаться не только альтмера, но и Рагхар, и Эйрика, только невысокий бретонец шел спокойно. Относительно спокойно: у его запястий поблескивали искры магии.
В одном углу Эйрик приметил чью-то черную гнилую голову, в другом — погрызенное бедро.
Драугры не показывались.
— Что-то здесь не так, — прошептал Эйрик себе под нос.
— Что? — вскинулась Рагхар.
— Понятия не имею. Просто — не так, — на самом деле, Эйрик не мог подобрать слов. Дернул плечом, отчего меч глухо звякнул о покрытую плесневыми наростами стену.
Он шел последним, пятясь, словно грязекраб, и высматривая драугров в загнивших ранах-трещинах крипты. Маги молчали. Шлепанье сапог по влажноватому полу оглушало.
«Просто пустая крипта», — Эйрик шмыгнул носом. — «И чего сюда полезли…»
Дорога вильнула в очередной раз, когда он сообразил.
— Иллинаро, — Эйрик обернулся. Тот аж подпрыгнул, ударился лбом о каменный выступ, но ответил сдержанно:
— Что?
— Это не нордская крипта. Здесь ни символов, ни орнамента, ни…
«Драугров», — не договорил Эйрик. Он успел отпихнуть Иллинаро, и черная, скверно сбалансированная стрела отскочила с треском, похожим на звук, с каким лопается туго натянутая бычья жила.
— Фалмеры! — заорала Рагхар. Магический огонек выплыл за поворот, обозначая согбенные фигуры. Гаскар попятился, сбивчиво сплетая заклинание, от которого задрожал воздух и вспух черно-синий пузырь Обливиона. Эйрик с боевым кличем кинулся в гущу тварей.
— Молодец, — сказал Иллинаро, прежде чем ударить фалмеров огнем.
Их было немного — пять или семь, но шуму на сотню. Когда огонек Иллинаро выхватил из темноты первую уродливую морду с розоватыми шрамами заросших глазниц, вывернутыми наизнанку ноздрями и вереницей игольчатых зубов, Эйрик аж отшатнулся. Фалмер заверещал, Эйрик рубанул наотмашь — и гадкая голова покатилась вниз по каменному коридору, а его окатило липкой, какой-то жабье-прохладной, кровью.
Дальше стало легче.
Гаскар призвал ледяного атронаха. Десятифутовая глыбища застряла в проходе, но исправно колошматила колунами-ручищами, заодно и принимала стрелы. Иллинаро, наоборот, бил огненными заклинаниями, подпалил Рагхар волосы.
— Эй! — выкрикнула она, вгоняя топор в тощую грудную клетку очередного фалмера. — Осторожней, желтоухий!
Битва закончилась быстро. Последнюю тварь размозжил атронах Гаскара, снова зарябил сизо-черным и провалился в родной Обливион.
— Ты испортил Рагхар прическу, — прокомментировал Гаскар. — Очень неаккуратно с твоей стороны, братец.
Орчанка демонстративно сплюнула, поясняя, что именно думает об «испорченной прическе». Иллинаро отчищал фалмерскую кровь с голенища сапога.
— Извини, — сказал, обращаясь только к ней. Эйрик закатил глаза. Эти родственнички успели его достать за недолгие полтора дня знакомства.
— Зато понятно, чего драугров здесь не было, — добавил он.
Иллинаро и Гаскар переглянулись.
— Гм… а нам, кажется, туда. Откуда они и явились, — альтмер встал на четвереньки, снова пачкаясь в гнили Намиры и стынущей крови. Он погасил свой огонек, чтобы все заметили глубокий провал, дыру в стене, откуда струился холод и неяркое лазуритовое свечение.
— Там могут быть еще фалмеры, — заметила Рагхар.
Иллинаро пожал плечами:
— Верно. Но там то, зачем мы здесь.
«А что именно?» — в очередной раз прикусил язык Эйрик.
Худощавые Иллинаро и Гаскар без труда протиснулись в фалмерскую «дыру», а вот Рагхар и Эйрику пришлось повозиться. В конце концов Рагхар просто раскрошила особенно выпяченный кусок камня. Эйрик невольно поежился — ну и силища у бабы.
Лазуритовое сияние наливалось и вспыхивало все чаще, будто виляла хвостом собака, наконец-то дождавшаяся хозяина.
Фалмерский лаз вел в комнату, выложенную шестиугольной лазуритовой плиткой, испещренной причудливыми письменами. В центре был источник этого невыносимо-живого синего света: круглый резервуар, до краев полный студнеобразной массой. Эйрик подумал о дохлых медузах и куриных потрохах.
— Вот оно, — выдохнул Иллинаро. Эйрик не видел в тот момент его лица, но легко представил: слюнки текут.
— Чистая магия, — отозвался Гаскар. Рагхар хмыкнула, и он пояснил:
— Артефакт снежных эльфов. Тех самых, которые потом стали фалмерами.
«Полевую лабораторию» развернули прямо в лазуритовой комнате. Гаскар откуда-то достал реторту и перегонный куб, Иллинаро — тонкие витые приспособления, похожие на сушеные стебли со стеклянными венчиками-цветами, назначения которых Эйрик не знал.
Они с Рагхар примостились на расписной ступеньке, жуя вяленую оленину и черствый хлеб. Эйрик поделился медом из припасенной бутылки, а Рагхар протянула флягу пахнущего хвоей пойла, от которого Эйрика словно до ушей наполнили огненной солью.
— Надо им тоже предложить, — выговорил он, откашлявшись. — Держу пари, обоих с пол-глотка уложит. Возятся, возятся… зачем?
Иллинаро зачерпнул студень длинной «ложкой». Густая капля задела предплечье Гаскара, отчего тот взвился и обозвал брата «неуклюжей дылдой». Эльф зашипел, как гадюка в капусте.
В колбах и ретортах шевелилась, колыхалась синяя масса.
— Спустя определенное время происходит агглютинация, — Иллинаро склонился над самой пузатой колбой.
— Нужно попробовать экстрагировать или коагулировать, — добавил Гаскар.
Эйрик не понимал ни слова.
— Гаскар гений, — неожиданно горячо отозвалась Рагхар. — Он самый талантливый маг Сиродила, а может быть, и всего Тамриэля.
— Вот как?
— Именно так. Знаешь, он сумел стать заместителем архимага Синода, обогнать своего брата-альтмера. Вообрази сам, альтмера — в магии! Все равно, что ты меня бы в бою победил!
Эйрик хмыкнул, но проверять-драться не предложил. Рагхар была сильнее, он убедился по фалмерам и стертому в порошок сталагмиту.
— А ты не просто наемница, — заметил он.
Мшисто-зеленая кожа орчанки вспыхнула глубоким багрянцем.
— Не твое дело, норд.
И она уставилась перед собой, выдвинув нижнюю челюсть. Выглянули желтовато-сизые в синем полумраке кончики клыков. Желваки на костистом лице дергались, словно Рагхар проговаривала, не размыкая губ, какие-нибудь орочьи боевые кличи.
Она смотрела в одну точку, на Гаскара.
— Слушай… а они правда братья? — неуклюже сменил тему Эйрик.
— Да. Их отец торговал зачарованными изделиями. Его жену убили сородичи из талморцев, еще в Великую Войну. Он стал легионером и второй раз женился на человеческой женщине. Они вместе до сих пор. Гаскар порой навещает родителей. А вот сам так далеко зайти опасается.
Рагхар до крови прихватила мякоть губы своими клыками.
— А… ясно, — глупо сказал Эйрик.
— Иллинаро принял мачеху, но сводного брата недолюбливает. Я думаю, он завидует, потому что Гаскар — великий маг, а Иллинаро — просто альтмер.
Клыки превратили ее улыбку в гримасу маски, вроде тех, что надевают для празднества сожжения чучела Олафа в Солитюде. Расширенные лазуритовой темнотой зрачки отражали Гаскара — и только его.
Небо свесилось к облезлым макушкам елей, сочилось сгустками белесой мокроты — уже не дождем, и еще не снегом. Землистое месиво с вкраплениями лепестков горноцвета, сухих иголок и листьев облизывало крипту, не втекая внутрь, но сотня футов до хижины превратилась в испытание, вроде купания в прибрежных водах Винтерхолда.
Иллинаро прятал светлячки-склянки под одеждой и наверняка был сейчас самым грязным альтмером в Скайриме. Едва добрались до домика, он предложил согреть воды и вымыться, и даже Гаскар только благодарно кивнул.
Рагхар и Гаскар мылись вместе. Эйрик вспоминал ее слова «далеко зайти опасается», сидя под кособоким навесом и дожидаясь своей очереди.
«Смотря что считать «далеко»…
Иллинаро раскладывал прямо на ступеньках свои колбы. От его прикосновений индиговая субстанция трепетала, словно птенец под материнскими крыльями.
— Что ты собираешься делать с этой штукой?
— Исследовать, — Иллинаро ответил не сразу. — Если мой брат скажет, что это его идея, не верь: я читал об Эликсире снежных эльфов еще сорок лет назад. До рождения Гаскара.
«Начинается».
— Для чего он, Эликсир? — спросил Эйрик, чтобы не слушать о сложных эльфийско-человеческих (и орочьих заодно) отношениях.
— Может быть, открывает все двери, словно скелетный ключ Ноктюрнал. Может быть, меняет облик предметов, подобно дару безумного бога. Или что-то еще.
Он гладил колбы; пальцы скользили по тонкому стеклу, ласкали почти непристойно.
— Я не знаю.
В углу, выделенном под лабораторию, Иллинаро тщательно отделил свои склянки от склянок Гаскара и накрыл чистой тряпкой.
Ужинали молча.
Эйрик просыпался от мелкой щекочущей вибрации, словно под кожу забралась стая мошек. «Мошки» не кусались, зато нудно карабкались туда-сюда, перебирали мелкими лапками, раскладывали и складывали крылышки. Чтобы взлететь, им надо было надорвать тонкие стенки темницы.
Эйрик подскочил.
— Тьфу ты… — он почесался, кляня постель — козью шкуру, однако вибрация усиливалась, наступала извне. Прикрытые тряпьем, колотились склянки, точно вырванные сердца. Эйрику представились драугры со светящимися глазами и синими, тоже сияющими, сердцами.
Фалмеры и драугры. Из фалмеров получаются драугры?
Он огляделся. Иллинаро вытянулся на сундуке и двух табуретках, явно страдая от неудобства — пальцы ног свешивались. Он спал тихо и во сне напоминал мученика. Гаскар свернулся клубком; кровать хранила и отпечаток тяжелого тела Рагхар, но ее самой нигде не было видно.
«По нужде пошла», — Эйрик зевнул, поворошил шкуру, чтобы устроиться поудобнее.
И соскочил.
Вибрация вползала в каждую щель ветхой хижины, точно стая невидимых змей. Эйрик подхватил меч и кинулся на улицу.
Первое, что он увидел, была Рагхар.
Или не она.
Стоя на коленях посреди поляны, Рагхар напоминала грешницу, что царапает голые ноги колючками, морозит снегом-грязью, умоляя богов простить. Но покорности и смирения в ее позе было не больше, чем у талморского патруля. Рагхар ждала.
Она плела паутину.
В прямом смысле — из живота орчанки тянулись сияющие нити, эта ветвистая пуповина тянулась до кромки леса, и каждая нить заканчивалась циановыми фигурами — неоформленными, размытыми. Эйрик сравнил их с новорожденными щенками в околоплодных пузырях.
— Талос всемогущий, — выдохнул Эйрик. — Что за…
«Щенки» зашевелились. Ближний пополз по ступеням, сокращаясь всем слизнеподобным телом. У него было человеческое лицо, в котором угадывались черты Гаскара и Рагхар.
И острые клыки.
Эйрик ударил мечом за мгновение до того, как ярко-синяя тварь вцепилась ему в горло. Пузырь плюхнулся в заросли репейника, окатив брызгами кусты, сапоги Эйрика и даже стену хижины. Потянуло гнилой рыбой.
— Не смей! — взвизгнула Рагхар, на смену убитому устремилось сразу пять собратьев, натягивая поводки-пуповины. Сгустки синевы вытягивались в каких-то горбатых гоблинов, два прыгнули на Эйрика, и ему пришлось отступить.
— Убейте его! — провозгласила Рагхар.
Меч входил в неплотные тела «гоблинов» отвратительно-легко, будто в сплетения бородатого мха. Троих Эйрик отправил в Обливион, а четвертый и пятый облепили его многоногой и многорукой липкой массой. Твари верещали, пытаясь прокусить доспех. Эйрик выронил меч, отбивался кулаками, и ему чудилось — барахтается в болоте, никогда не выплыть из синей трясины.
Он оскользнулся, деревянной болванкой покатился по ступенькам, отдирая от шеи, лица, плеч противно-мягкие лапы и вытянутые рты, похожие на носики комаров.
Они выпьют меня досуха, понимал Эйрик.
Где-то вдалеке скрипнули рассохшиеся половицы, хлопнула дверь.
— Лорханово проклятье, — Эйрик узнал голос Иллинаро.
— Рагхар! — вторил Гаскар. — Что происходит?!
«Гоблины» притихли. Рты-хоботки вытянулись к ночному небу, словно синие твари собирались выть на спрятанные тучами луны. Эйрик отодвигался на локтях, меч одиноко поблескивал в паре шагов — слишком далеко, чтобы дотянуться.
Рагхар плыла через поляну, едва касаясь ступнями сухой травы, грязи и снега. Крупная и массивная, сейчас она двигалась легко, словно босмер на охоте. Нити покачивались, недооформленные твари покорно семенили за «матерью».
— Ты примешь их, любимый? — спросила Рагхар. Гаскар попятился, чуть не запнулся. — Это твои дети.
— Отец, — вторило сияние. Гаскар схватил под руку брата, и Эйрику померещилось: Иллинаро отпихнул его прямо в объятия «детям».
Они все твои.
Это справедливо.
На самом деле, Иллинаро окатил синих тварей ярко-рыжим пламенем.
Он бил с обеих рук, храня невозмутимое и какое-то чуть скорбное, словно у статуи Аркея в Зале Мертвых, выражение лица. Гоблины бросились врассыпную, Рагхар утробно завыла. Дальше Эйрик не стал любоваться — подполз к мечу, прижимаясь к мерзлой слякотной земле; пламя стлалось поверх макушки. Он выдохнул, только сжав рукоять.
— На тебе! — и рассек сразу два или три витка пуповины.
— Не смей! Не трогай ее! — Гаскар метался вспугнутой курицей. — Не трогай…
Он заставил Иллинаро замешкаться и поплатиться за это: Рагхар выплюнула свежую паутину, опутала долговязого альтмера с головы до ног и подняла футов на пятнадцать, словно забросила удочку в небо и надеялась поймать Секунду.
— Зачем ты позволил ему? — с укоризной проговорила она, пока Иллинаро бился в своем коконе. «Дети» подбирались к Гаскару, а Эйрику ничего не оставалось, как вновь тупо пялиться вверх-вправо-вперед.
Гаскар бестолково переминался с ноги на ногу, наверное, он надеялся, что это все кошмар, поветрие Вермины, и мечтал проснуться. В его расширенных зрачках отражались нити.
Рагхар скалилась, блестя мокрыми от слюны-паутины клыками.
— Прими меня, как не принимал прежде. Меня и всех твоих детей.
И она откинула Иллинаро, словно самую долговязую куклу на свете.
«Эй, я должен…»
Эйрик услышал гадкий треск ломающихся костей.
«…охранять его», — метнулся в самую гущу «гоблинов», в «объятия» чудовищу-Рагхар. По лезвию стекала сапфировая жижа.
— Нет… нет, — всхлипывал Гаскар, дрожа и плетя чары. Скатилась до подбородка и упала в грязь слеза.
Эйрик вонзил меч под ребра Рагхар в тот самый момент, когда ледяной атронах размозжил ей череп.
Гаскар вернулся под утро. Эйрику все представлялось, как он обмывал Рагхар в колком от льдинок ручье, очищал от «паутины», сжигал мерзкие коконы — одним словом, возвращал ей прежний облик. Наёмник предложил было помощь, но Гаскар словно бы не слышал, и Эйрик счел за лучшее заняться Иллинаро.
Альтмер еще дышал. Он оказался легким, только неудобно-длинным, все же Эйрик самостоятельно дотащил эльфа до кровати, раздел и осмотрел раны. Желтоватая кожа превратилась в сплошной синяк, будто Иллинаро перепачкался в соке черных волчьих ягод.
В меру своих познаний Эйрик определил — кости переломаны, скорее всего, хребет тоже. Вряд ли будет ходить.
Норд помрачнел. Иллинаро был его нанимателем, а Эйрик, выходит, не справился.
Позорище.
Иллинаро трудно дышал полуоткрытым ртом, от него волнами накатывала сухая горячка. Веки подрагивали. Эйрик набрал чистой воды и промокнул его губы, дожидаясь мага: вдруг сумеет подлечить?
Гаскар прикрыл дверь. Его пошатывало. Руки у него были грязнее, чем у мясника и шахтера вместе взятых, он источал запах сырой земли, холода и призраков. Присел на табуретку, куда прежде складывал ноги Иллинаро, невидяще уставился в стену.
Как будто связки морозной мириам и чеснока объяснят и исправят.
Эйрик кашлянул. Гаскар среагировал не сразу:
— Чего тебе?
— Слушай… он совсем плох. Ты б поколдовал, а? Я только самые простецкие лечилки знаю, ими не обойдешься.
Норд словно заговорил на двемерском языке или наречии древних нордов — столько понимания отразилось на лице Гаскара. Он вытирал грязные ладони о не менее грязные штаны. Ни ладони, ни штаны не менялись.
— Давай воды принесу, — растерянно добавил Эйрик.
Гаскар размазал коричнево-зеленую полоску глины по щеке:
— Неси.
Вода и обрывок чистой тряпки вернули ему человеческий облик. Когда занялся братом, почти напоминал себя прежнего, только осунулся, в одну ночь потеряв фунтов десять; Эйрик некстати сравнил его с драугром. Обозлился на себя — драугры, драугы. Нет их здесь. Зато есть какая-то непонятная…
— Что это было? — спросил он после того, как Гаскар окутал Иллинаро бело-золотым сиянием.
— Исцеляющие чары. Впрочем, будь они всемогущи, нас всех ждало бы бессмертие. Увы.
Иллинаро сомкнул губы, утратив жуткое сходство с иссохшим мертвецом, дыхание стало глубже и спокойней, но и только.
— Я имею в виду… — замялся Эйрик. — Пузыри. Нити.
«Рагхар».
— Не знаю, Эйрик, — Гаскар пожал плечами. — Проклятие? Чудовища Скайрима? Я не заглядывал в эти края прежде, даже Брума казалась слишком холодным и недружелюбным местом. Все, что я знаю: Рагхар не заслужила такого.
Молчали долго. Гаскар поднялся, задев одеяло. Из складок шерстяной ткани выкатился пузатый флакон не крупнее головки чеснока, на дне его синели остатки студенистой массы.
Гаскар согнулся пополам, словно от удара в солнечное сплетение. Он раздавил стеклянный резервуар в кулаке.
— Рагхар, — сказал он.
Эйрик следил, трогая рукоять меча. Еще не хватало, чтобы маг перекинулся в монстра.
— Вот ответ на твой вопрос, — выпрямился Гаскар. С ладони стекала кровь и сыпались осколки. — Она выпила Эликсир.
Третья. Седьмая.
Гаскар швырял колбы в огонь мерными движениями. Однажды Эйрик видел, как работает двемерская сфера-страж, сейчас Гаскару для полного сходства не хватало только темно-желтого металлического блеска и клацанья суставов.
Синяя субстанция горела плохо, очаг изрыгал клубы черного дыма, и в хижине повис выскребающий кишки смрад тухлой рыбы. Горелой тухлой рыбы. Эйрик несколько раз открывал дверь — глотнуть свежего воздуха, он отчаянно надеялся не сблевать прямо на пол.
Десятая.
— Я думал, вы собирались исследовать эту дрянь.
Одиннадцатая. Гаскар давно пересек тряпичный «водораздел» своих-Иллинаро колб, уничтожал чужое, будто пользуясь, что сам Иллинаро валяется раскаленной от лихорадки переломанной куклой.
Гаскар рассмеялся с истеричным привизгом:
— Ты прежде работал на магов? Они все такие: неважно, сколько людей погибнет, древние знания стоят того. В конце концов, именно мы придумали камни душ — и черные камни душ тоже, и сам Маннимарко сначала был просто исследователем, — Гаскар заставил огонь изменить форму, клацнуть челюстями рыже-белого с черной каймой, черепа. — Жаль тебя разочаровывать, но мы прожили с Рагхар десять лет, а этот долговязый зануда научил меня читать и писать…
Он сбился и тяжело сглотнул. Эйрик отстранился — поил Иллинаро из чистой тряпки, открыл-закрыл дверь, проветривая тесную хижину.
«Мне все равно. Я не маг и не жрец в храме. Я просто наемник», — промолчал он.
Пусть Гаскар выговорится.
— Рагхар предлагала бросить магию и остаться с ней. Наверное, она хотела семью… — он уронил голову на руки, ероша светлые волосы, что за ночь выцвели до седины. И поднял, медленно, словно заглядывая в пещеру. — Детей. О боги. Детей. Эликсир все еще…
Гаскар сорвался, на ходу накидывая потертую куртку. Подхватил короткий двемерский кинжал — Рагхар им оленину на суп резала.
— Оставайся здесь, — приказал он.
Эйрик возмутился:
— Ты куда еще?
— В крипту. Я должен уничтожить Эликсир до капли, — взгляд Гаскара дернулся от кровати к Эйрику, потом через очаг — к перевернутой супнице крипты. — Жди здесь.
— Неа. Иллинаро меня нанял, но ты вроде как брат…
— Вот именно. Он тебя нанял, с ним и сиди, — Гаскар погрозил кулаком в венце нерожденной шаровой молнии. — Понял?
Эйрик хмыкнул.
— Как скажешь, — самым безучастным тоном протянул он, и потом следил за тем, как маг скачет через лужи и кусты. Эйрик оглянулся на Иллинаро.
— Прости. Я сбегаю и вернусь. Ну, постараюсь. В общем, так надо. Клянусь секирой Исграмора, твой братец задумал жуткую блажь, сколь бы ни умничал про магов. Попробую его приструнить.
Эйрик вляпался в разбухшую, как мочалка от воды, поросль гнили Намиры. Раздавленная погань воняла протухшим конским навозом. В дерьмо, наверное, фалмерское, он наступил тоже, а еще больно ободрался о каменный скол.
Откуда-то из недр земли, из самой душной утробы крипты, поднималось сдавленное бурчание. Эйрик вообразил сотни и тысячи слепых тварей — розовая кожица поверх глазниц сродни плесени, сизо-блеклые от вечного бессветия тела копошатся самыми огромными личинками в мире.
Они охраняли Эликсир сотни лет. Может быть, они охраняют до сих пор.
Гаскару никто не обещал, что он благополучно доберется до лазуритового святилища.
Чуть поодаль отыскались трупы убитых в первый раз. Обугленные чарами Иллинаро, обмороженные до черноты ударами атронаха, они лежали в тех же позах, и это успокаивало Эйрика: по крайней мере, их друзья не наведались.
«Или просто у фалмеров не принято заботиться о своих мертвецах», — подсказал противный внутренний голос. Эйрик прогнал его шипением.
Он отмечал следы мага: здесь Гаскар тоже вляпался в гнилостные грибы, вон там — оскользнулся на отрубленной фалмерской ноге, оставив клок подбитого шерстью плаща. Гаскар торопился и совсем не боялся подземных тварей.
— Чокнутый, — проворчал Эйрик и пнул горелую тушку.
Лаз истекал синевой, словно мокрая рана — кровью. Эйрик оттер пот со лба, шепотом выругался — в прошлый раз еле полез и надеялся: не придется повторять сомнительный подвиг. Расскажи богам свои надежды…
— Даэдровы маги, — заключил он, прежде чем просунуть в шкуродер лохматую голову.
Больно ушибся плечом о соляную «сосульку» и вспомнил Рагхар, способную превратить окаменелую породу в безобидный ворох крошек. Эйрик старался теперь не шуметь, ползти тихо, как уж мимо гадючьего логова.
В каком-то смысле, так и было.
Он — маленький безобидный ужик по сравнению с…
Эйрик не додумал. Хватило самообладания не высунуться, на заорать, не помянуть всемогущего Талоса. Не выругаться — тоже удалось. Эйрик закусил губу до солено-металлического привкуса.
«Обливион тебя подери», — подумал он, таращась на Гаскара. А затем: «Вот тебе и драугры».
В детстве Эйрик слушал страшные истории про драконьих жрецов — изъеденных смертью и проклятием тварей, костелицых и безжалостных. Позже, из книг Коллегии, нет-нет оставляемых колдунами в местной таверне, узнал: они существовали не только в пугающих сказках.
А теперь — увидел одного из них. В одежде Гаскара. Одежда казалась очень новой и почти чистой по сравнению с оголенными костями.
Лич, вспомнил Эйрик. Эти штуковины называются — «личи».
Сумасшедшие некроманты порой превращают себя в такое, чтобы обрести вечность: мертвым смерть уже не страшна.
На желтоватом черепе Гаскара осталось несколько волос. С ровных зубов капало синим. Гаскар шевелился: сжимал и разжимал скелетные руки, будто пытаясь сообразить, как двигается ладонь без мышц и связок.
Огромным жидким сердцем пульсировал резервуар.
«Наврал, гад».
Дырявый взгляд остановился на Эйрике. Ему оставалось только выбраться и демонстративно сплюнуть, игнорируя мерзкий спазм в горле и колотун под коленками:
— А сказал — уничтожишь Эликсир.
Лич клацнул челюстями на манер злобной дворовой псины:
— Я собирался, — он говорил приглушенно, сипел: «соппиралссся». Эйрик передернулся от воображаемых личинок за шиворотом. — Но это… неразумно. Эликсир спасет ее.
— Кого?
Лич попытался сменить застывшую ухмылку на нечто иное, печаль или нежность, череп затрясся на тонких позвонках.
— Рагхар. Я верну ее.
Эйрик не успел обозвать его психом. Циановые светлячки вспорхнули из резервуара к той твари, в которую превратился Гаскар, и между костяных фаланг ядовитыми колокольчиками расцвела магия.
— Ты можешь присоединиться, — сказал лич голосом Эликсира. Эйрик выставил меч перед собой, по-бычьи нагнул вперед голову.
— Нет.
С костей-плеч сползла рубашка Гаскара:
— Тогда ты просто умрешь.
Ледяной шип врезался в лезвие и рассыпался хрусткой крошкой. От второго Эйрик увернулся, плюхнулся задом на пол, и острая сосулька расколотила древнюю плитку в паре дюймов от виска.
Гаскар бил с обеих рук, особенно не целясь, но и не останавливаясь, казалось, лич вовсе не замечал Эйрика, но поставил своей целью усеять брызгами льда лазуритовую комнату от пола до потолка, похоронить под вечной мерзлотой, чтобы никто не добрался до Эликсира.
«Обливион подери», — долго-долго думал Эйрик, подкатываясь по скользкой глади к ногам лича. Гаскар скинул сапоги, балансировал на голых костях неуверенно, точно едва научившийся ходить ребенок.
Хрупкие тонкие ноги.
Эйрик попытался достать до них. Меч замер на полдороге: застрял в огромной сосульке, похожей на слезу неведомого великана. Эйрик потянул рукоять — безуспешно.
— Я все еще предлагаю присоединиться, — сказал Гаскар. Потеки Эликсира на зубах напоминали вспугнутых опарышей. Полуоткрытый рот зиял пустотой.
«Как он говорит без языка?» — мелькнула мысль. Эйрик лежал на спине, глупо держась за свой меч.
Маг собирал тускло-серое, цвета грязного дождя, сияние. Эйрик должен был встретить смерть лицом к лицу, как полагается норду, без страха в сердце, предвкушая славные пиры и битвы в Совнгарде. Он не выдержал.
Зажмурился.
И среди грохота понял, что Совнгард по-прежнему где-то в небесах, за пологом северного сияния, и уж точно повыше сводов крипты; а он, Эйрик, — здесь…
Грохот катился из недр земли, из самого Обливиона; Эйрик попытался открыть глаза, удалось не сразу: под ресницы набилась едкая каменная крошка.
Лазуритовые плиты осыпались невыносимо тяжко — грузными тварями, что обрели псевдо-жизнь вместе с Гаскаром и теперь ломали каменные когти, выкарабкиваясь из пазов. Лич бестолково крутился рядом с резервуаром, шептал заклинания. «Толку от них, как от бабкиных сказок», — злорадно отметил Эйрик.
— Эй! Пойдем отсюда! — крикнул он.
Гаскар провернул голову вокруг оси:
— Эликсир!
— Даэдра с ним, пойдем!
«Я зову с собой нежить. Почти драугра. Если выберусь, поищу святилище Шеогората и оставлю ему… кусок сыра», — Эйрик почти развеселился. Он перепрыгнул через массивную (бум!) груду камней, дернул Гаскара за руку.
— Нет, — оттолкнул тот и, влекомый отдачей, нырнул в объятия синей медузы-Эликсира.
Эйрик захлебнулся криком.
«Сейчас тут все…»
От синевы он ослеп, от грома камней — оглох. Он беспорядочно метался; рассекло лоб и болью протянуло ногу. Он ни за что не сумел бы выбраться.
Во второй раз смириться с Совнгардом Эйрик не успел.
Его впихнули в фалмерский лаз, поволокли за шиворот, как упрямую козу на аркане. Эйрик трепыхался, пытаясь нащупать меч, проморгаться от синевы или хотя бы закричать.
Крипта проседала внутрь, перемалывая лича, Эликсир, фалмерские трупы и лазурит. Кто-то упорно тащил Эйрика прочь, и когда он вдохнул ледяной воздух и зажмурился от солнца, то не смог даже возблагодарить богов.
Впрочем, спасли его не боги. Эйрик поднялся на локтях, стирая кровь со лба, пытаясь вправить вывихнутый плечевой сустав — все, что угодно, лишь бы не таращиться на спасителя.
«Даэдровы безумные маги», — солоновато-горько, вкусом крови. Эйрик сплюнул.
— Это ты все задумал?
Спаситель знакомо пожал плечами:
— Не вполне… но если хочешь, расскажу.
Эйрик не выдержал — все-таки посмотрел на существо, в которое превратился Иллинаро.
По крайней мере, обошлось без нитей из живота и обглоданного черепа.
Иллинаро изменился, но требовалось некоторое время, чтобы отметить побелевшую, будто выцветшую старой тканью кожу и волосы оттенка серебристого винтерхолдского льда. По-настоящему пугали только глаза.
Ярко-индиговые. Вместо меда на траве — северное сияние.
«До конца жизни буду ненавидеть синий цвет», — подумал Эйрик. Не исключено, что очень недолго, но пока Иллинаро вытащил его.
Эйрик смотрел, как рушилась крипта. Столп серой пыли поднялся выше елей, каменной крошкой накрыло снежноягодник и горноцвет.
— Так ты не был ранен, а? Прикидывался? — фыркнул Эйрик.
— Был, — ответил вылинявший зимним зайцем Иллинаро. — Но сломанный позвоночник не синоним глухоты.
Эйрик забыл, что такое «синоним». Промолчал. Иллинаро сел рядом, прикасаясь жутко-белыми пальцами: закрывал края ран и стирал следы кровоподтеков.
— У меня не было особенного выбора, согласись, — добавил он. — Эльфы живут долго. Триста-четыреста лет беспомощным калекой? Лучше попробовать…
— Эликсир, — закончил Эйрик. — Гаскар сжег его.
— Не весь, — Иллинаро понял, что попался, и снова вздохнул. — Хорошо, я спрятал свою порцию заранее. Я же говорил, что изучал этот артефакт сорок лет. Эликсир… меняет того, кто пьет в соответствии с его желанием, но в большей мере — с предназначением. Правда, он… скверно сбалансирован, — мимолетная улыбка коснулась бескровных губ и перетекла в болезненную гримасу. Иллинаро сжал кулаки, царапая внутреннюю мякоть ладоней.
— Ты надоумил Рагхар попробовать, — сказал Эйрик.
— Я рассказал свою теорию Гаскару. Она просто… сделала выводы.
Иллинаро не торопился перекинуться в мерзкую тварь. Его белое лицо с синим сиянием радужек пугало, но Эйрик решил, что способен вытерпеть белоухого вместо желтоухого.
«Не стану спрашивать. Он просто… хм, пожелал вылечиться. Вполне нормальное желание, я б тоже попросил».
Эйрик тоскливо поджимал ноги в драных сапогах.
— Чем ты стал, Иллинаро? — спросил он.
— Не догадался? Странно. Ты умнее большинства людей… ну, кроме моего покойного брата, однако тот все-таки полукровка.
Иллинаро отодвинулся, чтобы выпрямиться во весь рост — пожалуй, он стал даже выше, чем прежде.
— Мою мать убили талморцы, а отец был вынужден стать легионером Империи, потому что для этих саммерсетских ублюдков мы недостаточно чистокровны. А сводный брат в десять лет колдовал лучше, чем я в семьдесят. Я искал Эликсир, чтобы отречься и от альтмеров, и от людей.
Он вытянул перед собой руки. Из-под кипенно-белой кожи проглядывали резко очерченные чернильные полосы вен.
— У снежных эльфов был Эликсир, чтобы исцелять изуродованное и искаженное. Какая ирония, что они сами превратились в омерзительных фалмеров, правда? Я собираюсь исцелить их. Мне всегда нравилась легенда о Снежном Принце, Эйрик.
Эйрик сдержал и нервный смешок, и желание покрутить у виска. Пожалел о потерянном в сосульке Гаскара мече, сжался, готовясь отразить нападение. После таких признаний, понимал Эйрик, убивают.
Иллинаро не торопился.
— Что теперь? — вопрос был сродни густой траве, где спрятана тысяча медвежьих капканов. Наверное, не стоило задавать его — одухотворенное выражение лица Иллинаро оставляло надежду: слишком занят, не погонится, можно убраться подобру-поздорову. Эйрика сгубило любопытство, наверное.
Что ж, он потому и пошел в наемники, а не на оленей охотился.
Вместо молнии Иллинаро протянул заботливо запечатанную сургучом колбу со старым-добрым сапфирно вздрагивающим студнем.
— Прости, — сказал он. — У меня нет пятисот монет. Я заплачу тебе этим.
Эйрик не выдержал. Рассмеялся, аж захлебнулся, слюна попала в нос, он чихнул:
— Мне-то оно зачем? Я ни драугром, ни мамашей медуз не собираюсь становиться. И цвет кожи вполне устраивает.
Иллинаро развел руками:
— Эликсир уничтожен только в одном из хранилищ. Их много… и фалмеров тоже. Теперь у снежных эльфов есть принц и шанс стать прежними. А ты? Я ведь выбрал достойного, правда? Я знал, что ты не поддашься раньше времени, слишком умен. Ты сильнее Эликсира. Тебе решать, станешь ли ты верховным королем Скайрима, или… новым Исграмором.
«Даже не попытаешься прикончить меня?»
Иллинаро отвернулся. Возвращался к хижине, а может, собирался найти логова слепых чудовищ.
Эйрик чувствовал себя обманутым, только не мог понять, где именно его облапошили.
— Что, если правда стану Исграмором? — крикнул вслед эльфу. Он собирался закинуть колбу подальше, расколотить о камни, раздавить сапогом, но все держал на ладони. На ощупь стекло было нехарактерно теплым, только что не ластилось. — Эй! Погоди!
Подернутый коркой льда лес проглатывал Иллинаро. В тишине постукивали заиндевелые ветви, вся ночная грязь сияла снегом и пронзительной белизной. Эльф растворялся на ее фоне.
Он остановился.
— Тогда история повторится, — тягучий голос оборвался, словно Иллинаро сглатывал комок в горле:
— Или нет. Эликсир чувствует истинные желания. Я выбрал тебя, и почему-то надеюсь, что ты станешь одним из нас.
