Глава 1Посмотришь на него — человек как человек, а внутри — город, дымящийся в руинах.
(Кодекс законов Хаммурали)
Я любил немногих. Однако — сильно.
(Бродский)
(1968-1970)
Аберфорт целыми днями протирал своей мантией табурет в «Кабаньей голове» и молча следил за окнами. Иногда там был снег, и это было лучшее, что можно было увидеть. Яркое солнце, как задиристый мальчишка, высмеивало его немытые окна. Косые дожди отбивали ритмы некрасивых, но запоминающихся мелодий.
Несколько коз на заднем дворе, бывало, становились единственными его собеседниками в течение долгих недель. Люди, заглядывающие в его бар, вызывали в нем отвращение.
Глупый рыжий мальчишка, которого Аберфорт вытащил из неприятной переделки в переулке за «Кабаньей головой» пару лет назад, неожиданно стал его другом. Или кем-то вроде – Аберфорт не взялся бы утверждать, будто знает, что вообще это значит.
* * *
За десятилетия, проведенные в этом неуютном, заброшенном давно и не им месте, Аберфорт привык к сквознякам в основном зале, скрипу лестницы и постоянному молчанию. Эта
почти-тишина ходила за ним по пятам, стоило входной двери с глухим звуком захлопнуться за последним посетителем. Редко кто оставался в меблированных комнатах на втором этаже, редко кто хотя бы интересовался ими, и они обрастали пылью, ненужные никому. Аберфорту казалось, у них с ним это общее.
Но так было раньше. Не теперь. Не тогда, когда Артур – так звали того мальчишку – лишился отца.
Давно забытое, горькое подступило к горлу, и Аберфорт отвернулся к окну. В мыслях вспыхнуло и тут же бесследно растворилось воспоминание, как уводили прочь его отца: поникшие плечи, заплетающиеся в длинной мантии ноги, но на лице – отец посмотрел на него прежде, чем в последний раз шагнуть за порог дома – непоколебимая решимость молчать о случившемся с Арианой. Аберфорт кивнул ему тогда, но отец уже успел отвернуться. А после… после они никогда и не виделись.
Отец Артура умер спокойно, окруженный заботой близких людей. Смерть уводила его прочь в полумраке спящего дома, так, чтобы никто не наблюдал его последних шагов. Так было правильней. И хотя Аберфорт, конечно же, в действительности не видел смерти своего отца, ему казалось, будто бы смерть пришла за ним вместе с работниками Министерства, забиравшими его в Азкабан за убийство магглов. В понимании Аберфорта, ему пришлось видеть, как умирает отец, и он был рад, что Артур не видел.
— Мне нужна твоя помощь, — раздался за спиной голос Артура, и Аберфорт развернулся к нему лицом. – Нам пришлось продать дом из-за долгов отца.
— Живите у меня, — мгновенно откликнулся Аберфорт.
— Только я. Мама отправилась к Биллиусу, там ей будет лучше, чем… — он осекся.
— Чем здесь. Конечно.
— Так ты не против?
Аберфорт махнул рукой – оставайся. Вытащил из кармана дырявую тряпку, сложил пополам и отправился разбираться с пылью в угловой комнате. Самой лучшей из тех, что у него были.
* * *
Артур был первым человеком после Арианы, о котором Аберфорт заботился. Он был ему как сын, и Аберфорт надеялся, что сможет заменить ему отца. Он не хотел признаваться в этом себе, но теперь, на старости лет, его жизнь, прошедшая как будто бы мимо него, мимо всего вообще, пугала его и угнетала. Годы в полумраке отвратительной ему «Кабаньей головы», годы тишины, разговоров со стенами и козлами. Годы печальных взглядов, бросаемых им на портрет Арианы над камином. Годы кошмаров, будивших его ночами. Кошмаров, в которых из его палочки вырывался смертоносный для Арианы луч.
Аберфорт, засыпая, боялся, что, уснув, попадет в очередной кошмар, но этого не случалось. Уже чуть больше двух лет Ариана в его снах улыбалась.
Аберфорт засыпал быстро. Тонкое одеяло, старое, как он сам, практически не грело. Он клал руки поверх него и закрывал глаза. Теплая ладошка сестры оказывалась в его руке, мокрая трава щекотала босые ноги. Ветер, которого не было, свистел в ушах, а удивительный воздух – морозный, но прогретый солнцем – увлекал дальше и дальше в сон, и вскоре Аберфорт мог не только ощущать, но и видеть.
Они брели, держась за руки, куда-то на юг – и их юг всегда был в разных местах. Они молчали или болтали, смотрели в небо или под ноги, это было неважно, не имело абсолютно никакого значения. Им было хорошо.
Аберфорту было хорошо.
Возвращаясь в свою влажную комнату, он еще долго смотрел на тени на потолке, прежде чем проснуться окончательно. Смех Арианы звенел в ушах.
Но однажды его сны изменились: Ариана увела его на север. И хотя не было там никакого севера, и не могло быть, Аберфорт почувствовал, что идет
не на юг. Они вышли на грунтовую дорогу, показавшуюся Аберфорту смутно знакомой, и двинулись по ней в сторону виднеющихся впереди домов.
Ариана молчала. Это было не странно, но неприятно – лучше бы сестра говорила без умолку, Аберфорту было бы проще принять то, что произошло дальше. Они остановились у одного из домов, и это был не какой-то дом, а именно тот, в котором они жили в Годриковой Впадине. Именно тот дом, в котором умерла Ариана. На крыльце, прикладывая к разбитому носу окровавленный платок, сидел Альбус.
Ему было восемнадцать лет или около того. Аберфорт помнил его именно таким – тощим, щурящимся на солнце подростком, с поднятым вверх подбородком. Конечно, Альбус просто пытался остановить кровь, но Аберфорт был уверен, что если бы брат хотел, то воспользовался бы магией, а не задирал свой подбородок так высоко.
— Альбус сегодня погуляет с нами, — сказала Ариана, выискивая в своих кармашках чистый платочек.
«Вот уж нет» хотел сказать Аберфорт, но Арианы уже не было рядом. Она стояла на ступеньке возле Альбуса и протягивала ему свой платок. Аберфорту ничего не оставалось, кроме как промолчать. Он не хотел гулять с Альбусом, тем более во сне. Он смотрел на свои босые ноги, и грязь под отросшими ногтями была ему роднее, чем брат, и видеть ее он был рад куда больше.
Тот сон так и не закончился: Аберфорт проснулся от хлопка входной двери внизу.
Когда он вышел из комнаты, держа в руках огарок свечи на старом почерневшем блюдце, то заметил поднимающего по лестнице Артура. За ним, словно тень, поднимался кто-то еще.
— Мы тебя разбудили? Извини, — пробормотал Артур, проходя мимо. Аберфорт заметил в его руке объемистый чемодан. – Извини, — повторил Артур, — мы не хотели.
И он отправился в сторону своей комнаты.
Тень, шедшая за ним, оказалось рыженькой девочкой. Она поднялась на площадку второго этажа, остановилась и принялась разглядывать Аберфорта.
— Ты Молли, — сказал он, и девчонка кивнула. – Аберфорт.
— Я знаю.
Аберфорт отвернулся, чтобы Молли не увидела его полуулыбки. Затем он позвал ее в гостиную, разжег огонь в камине. Подошедший Артур устало опустился в свое кресло и закрыл руками лицо.
— Ты еще не сказала? – спросил он у Молли, не убирая рук от лица.
Вместо ответа Молли чуть одернула рукав мантии и протянула вперед руку. Что-то блеснуло в свете камина. Кольцо. Но она не улыбалась, и Аберфорт ответил вопросительным взглядом.
— Родители оказались против. И я… я сбежала из дома.
— Полагаю, теперь у меня два постояльца, — пробормотал Аберфорт раздраженно и отправился за медовухой.
Позади себя он услышал шепот Артура:
— Нет, Молли, на самом деле, он рад.
Улыбка снова тронула его сухие губы.
* * *
Никогда прежде «Кабанья голова» не была местом, столь же приятным. Избавленный Молли от грязи и пыли трактир снова стал привлекать постояльцев, в старой кассе зазвенели монеты. Молли варила свой потрясающий луковый суп, и Аберфорт, бывало, засыпал, наевшись его. Ариана, как всегда, ждала его с протянутой вперед рукой на пороге сна.
По вечерам Молли вязала, Артур рассказывал о том, как продвигалось обустройство купленного им осенью сарая недалеко от деревни Оттери-Сент-Кэчпоул (в нем не умирала надежда превратить ту лачугу в дом для своей семьи).
Сквозь окна можно было увидеть звезды на небе, а связанный Молли плед дарил Аберфорту тепло.
И только Альбус на крыльце в его снах все портил.
* * *
До Хогвартса было рукой подать, но мало кто из учеников бывал в его заведении, да и преподаватели заглядывали нечасто. Единственным постоянным посетителем из Хогвартса был Хагрид, и Аберфорт замечал за собой, что старается держаться от него подальше. Произносимое Хагридом «Дамблдор» выводило Аберфорта из себя.
Когда он только оказался в Хогсмиде, Хогвартс и не слышал о «профессоре Дамблдоре». Аберфорт не думал, что им с братом предстояло встретиться еще хоть раз, и тем более он не думал, что Альбус может сам пожаловать к нему в трактир.
— Вот, профессор, сюда, ага… — услышал Аберфорт голос Хагрида, после чего входная дверь распахнулась и лесничий, пригнувшись, ввалился внутрь.
За ним следовал высокий старик с длинной бородой. Аберфорт задержал на нем взгляд.
— Рейнвик! – пробасил Хагрид. – От-ты где! – он отправился к сидящему за одним из столиков маленькому одноглазому человечку. – Профессор, берите выпить, — обратился он к старику через весь зал, — и идите к нам, Рейнвик покажет вам своих малюток. Покажешь же, да? Рейнвик?
Рейнвик закивал и указал на огромный шевелящийся мешок у его ног. Хагрид заулыбался и уселся к Рейнвику за столик.
Старик подошел к Аберфорту. Голубые глаза смотрели прямо на него, и Аберфорт, хоть и противился, уже знал, кто перед ним.
— Сливочного пива? – рявкнул он.
— Да, прошу вас, — мягко ответил Альбус. – Для меня и моего друга.
«Да подавись ты» подумал Аберфорт, вытаскивая две бутылки и громко ставя их на стойку, но вслух сказал только:
— Четыре сикля.
Он вздохнул спокойно, только когда за Альбусом закрылась дверь. Брат ничем не показал, что понял, кто он, но Аберфорт ни секунды не сомневался, что Альбус его узнал. Раздраженный, он поднялся наверх и нашел Молли за перебором содержимого небольшой синей шкатулки.
— Думаю продать это, — сказала она, не отрываясь от своего занятия. – Зачем мне сейчас украшения, верно? А на деньги, вырученные за них, мы сможем жить еще долго.
Аберфорт не ответил. Некоторое время он молча рассматривал витиеватые и почти незаметные белые линии на синем фоне и перебираемые пальцами девушки украшения. Молли делила содержимое шкатулки на две части, отделяя ценные предметы от важных. Ожерелье, сделанное из мятых, выцветших, вырезанных из фантиков звезд, переплелось с другими, и Молли пришлось долго распутывать этот клубок. На цепочке, зацепившейся за замочек шкатулки, Аберфорт заметил почерневшего дракона с оторванной лапой. Среди брошек и серег были безделушки на обычных нитках и кольца со светящимися кристаллами – такие, кажется, несколько лет назад прилагались к коробкам волшебных драже. После того, как цепочка с драконом была распутана, девушка повесила ее себе на шею, пояснив для наблюдавшего за ней Аберфорта, что это подарок Артура.
— Здорово, — отозвался Аберфорт. – Слушай, побудь внизу немного. Я хочу вздремнуть.
Молли неохотно кивнула: ей не особенно нравилось находиться в главном зале «Кабаньей головы». Аберфорт ушел к себе в комнату.
Сон пришел к нему тут же. Вслед за сном пришла Ариана.
— Я видел Альбуса, — сказал он ей сразу же. – Настоящего.
— Погуляли? – отозвалась сестра.
Аберфорт покачал головой.
— Зря, — пожала плечами Ариана.
Она запустила пальцы в его бороду и стала перебирать седые волосы. Аберфорт смотрел на нее и не понимал, сколько ей лет. Он никогда не мог понять. Словно бы у нее не было возраста, или было их несколько и каждый раз разные. Ариана из его снов не была похожа на Ариану с портрета или Ариану из его воспоминаний. Она была другой, в чем-то неправильной, но Аберфорт точно знал, что она – настоящая.
Если бы он мог увидеть, что творилось внутри нее, когда сестра была маленькой и
живой, он бы обязательно увидел то, что теперь было миром его снов.
Они бродили по снегу, и Аберфорт не чувствовал холода. Он рассказывал сестре про Артура и Молли. Он и раньше о них говорил, но сейчас ему нужно было поделиться тем, что мучило его последние дни все сильнее. Приближалась весна, и сарай в холмистой местности где-то на юге, далеко на юге от Хогсмида, по словам Артура уже был вполне пригоден для жизни. Это могло означать лишь одно – скоро «Кабанья голова» опустеет.
— Не переживай, Аб, — сказала Ариана, останавливаясь. – Я-то останусь.
Они уже вышли на грунтовую дорогу, и Аберфорт знал, что там, впереди, на крыльце дома, Альбус ждал их. Ариана выпустила его руку, махнула на прощание и побежала, сверкая пятками. Аберфорт искренне не понимал желание сестры видеть Альбуса.
Он прикрыл глаза и побрел прочь. Вскоре темнота стала рассеиваться, и он обнаружил себя лежащим в своей комнате. Он повернулся на бок, посмотрел в окно. Солнце светило ярко. Аберфорт подскочил в кровати, задев лежащую на тумбе книгу. Та с грохотом упала на пол и раскрылась, и Аберфорту пришлось наклоняться, чтобы положить ее на место.
Изображенный на обложке юноша недовольно покачал головой.
— Ну, извини, — буркнул Аберфорт, аккуратно кладя книгу обратно на тумбу.
Полдень уже прошел, была суббота, и в «Кабаньей голове» сидело несколько угрюмых личностей. Самой угрюмой из них была Молли, которой пришлось просидеть на его месте гораздо дольше, чем ей хотелось бы. Но увидев Аберфорта, она отправила его на кухню за завтраком, не сказав ни слова о затянувшемся дежурстве.
Перекусив, он вышел во двор проверить своих коз.
Ему вспомнилось, что уже на следующей неделе Молли с Артуром покинут его, и Аберфорт, прислонившись к деревянному столбу в центре двора, некоторое время стоял неподвижно, подставив лицо солнцу. Когда он был маленьким, отец сказал ему как-то, что снег всегда тает, и об этом не стоит переживать.
Артур и Молли были для него снегом. А солнце светило ярко.
— Сколько ты за нее хочешь? – раздался неподалеку голос.
Аберфорт открыл глаза и огляделся.
— Назови цену, — повторил все тот же человек.
Аберфорт подошел к забору, ограждавшему его задний дворик, и выглянул в переулок. Двое мужчин, один поменьше, с рыжими спутавшимися волосами, другой крупный и лысый, стояли в нескольких шагах от него, в тени соседнего с «Кабаньей головой» дома. Предмет их разговора был у рыжего в руках, но из-за тени было не разглядеть. Аберфорт не расслышал ни цены, ни того, о чем жулики говорили дальше: они перешли на шепот. Он пытался рассмотреть вещь в руках у одного из них – ему казалось, предмет выглядел знакомо. Когда продавец сделал шаг вперед, Аберфорт наконец-то увидел, что именно тот держал в руках. Это было шкатулка Молли, виденная им накануне.
Аберфорт разозлился. Украшения из шкатулки должны были кормить молодую семью, в которой, возможно, скоро появился бы еще и ребенок, на протяжении долгого времени. Все-таки среди разного рода дешевых безделушек находились и старые семейные украшения Пруэттов, которые Молли забрала с собой из дома. А кроме того, несмотря на то, что в «Кабаньей голове» постоянно ошивались неприятные личности, никто из них ни разу до этого не забирался в его комнаты и комнаты его гостей и не крал ничего.
Вытащив палочку из внутреннего кармана, Аберфорт наслал на обоих «Конфундус» — то заклинание, что на людях у него всегда выходило отлично. Воспользовавшись их временным замешательством, он затащил мужчину, держащего шкатулку Молли, во двор.
— Наземникус? – раздался голос в переулке. – Эй, Наземникус, куда ты пропал?
Глаза воришки сфокусировались на Аберфорте, но прежде, чем он успел что-либо сказать или сделать, Аберфорт выхватил шкатулку у него из рук и произнес заклинание.
Секунду спустя перед Аберфортом топтался козел.
* * *
После отъезда Артура и Молли, Аберфорт стал спать дольше. Тишина в «Кабаньей голове» была словно вытащена обратно на свет из пыльного ящика, валявшегося на чердаке все то время, что ребята гостили у него. Вместе с ней вернулись пыль повсюду и песок на полу, непрозрачность стекол, затхлый запах. Они возвращались постепенно, с наслаждением наблюдая, как морщится Аберфорт, замечая их присутствие, как достает тряпку – дырявую, темно-серую – и вновь запихивает обратно.
Плед из желтоватой шерсти отсырел и больше не грел Аберфорта. И только в мире, сотканном из обрывков воспоминаний, заполненном теплом от ладоней сестры, ему было все так же комфортно. И Альбус, к которому они с Арианой приходили под утро, не раздражал как прежде.
Сидя за барной стойкой, Аберфорт пытался читать книгу, принадлежавшую когда-то Ариане. На черной обложке, прислонившись к нарисованным воротам, стоял кудрявый молодой человек. Иногда он уходил в тень, иногда ложился там, где должна была быть земля. Аберфорту нравилось наблюдать за ним и за другими живыми рисунками на страницах книги, а сосредоточиться на словах никогда не получалось.
Однажды, когда он сидел и аккуратно переворачивал страницы одну за другой, в трактир вошел Альбус. Аберфорт поспешил убрать книгу, не желая, чтобы брат ее замечал.
— Чего желаете? – невежливо спросил Аберфорт подошедшего к нему Альбуса.
— Помириться с братом, — ответил тот.
Аберфорт на секунду замешкался.
— Ничем не могу вам помочь. Что могу, так это налить огненного виски или подать колбасок.
Альбус смотрел на него с минуту очень внимательно, после чего, почесав за ухом, ответил:
— Давайте колбасок.
* * *
Привязанный к столбу посреди двора козел печально смотрел в сторону переулка, и Аберфорт, каждый раз проходя мимо, говорил ему, что сам виноват. Ему не доставляло никакой радости присутствие этого животного в его жизни, но ни расколдовать, ни отпустить его Аберфорт не желал. Даже будучи животным, этот противный воришка умудрялся заниматься своим делом – то и дело Аберфорт наблюдал за тем, как тот таскал еду, положенную другим животным.
Однажды, беседуя со своими козами, Аберфорт почувствовал, как за ним наблюдают. Обернувшись, он заметил стоявшего в переулке Альбуса, как раз у калитки, ведущей во двор.
— А ведь одно из ваших животных на самом деле вовсе не животное, — произнес брат.
— Не ваше дело, — ответил Аберфорт. – Идите отсюда.
— Что этот человек натворил?
— Не ваше дело, — повторил Аберфорт.
Альбус бесцеремонно открыл калитку и приблизился к привязанному к столбу козлу. Он долго сидел напротив него на корточках, смотря животному в глаза, после чего обратился к Аберфорту:
— Обыкновенный жулик. Почему бы вам не расколдовать его и не отпустить?
— Я сказал: прочь отсюда, — огрызнулся Аберфорт. – Или хотите составить ему, — он ткнул грязным пальцем в козла, — компанию? Могу устроить!
Аберфорт отвернулся. Вскоре послышались шаги и скрип калитки. Альбуса у него во дворе больше не было.
Аберфорт не сразу заметил, что и козла – тоже.
* * *
Альбус заходил в «Кабанью голову» все чаще и чаще, и Аберфорт ловил себя на мысли, что желания еще раз разбить его и так уже однажды сломанный нос у него не возникает. Он привык к Альбусу на крыльце в своих снах, привык к нему и в обычной жизни, хотя сдерживать резкости в его адрес на языке частенько не выходило.
Аберфорт внимательно всматривался в лица тех, кто заходил к нему в бар. День за днем он ждал, что в распахнутую дверь войдет Артур. С Молли или без, или, может, только Молли, но они не заглядывали. Они присылали письма, в которых рефреном шло – все хорошо, все хорошо,
у нас все хорошо. Их письма скапливались на его тумбе у кровати, покрывались пылью и были закапаны воском.
Аберфорт все реже писал ответы. Отец говорил ему, что сохранить снег, удерживая его в ладонях, невозможно. Аберфорт и не пытался удерживать.
Он всматривался внимательно в лица всех, а потому немедленно узнал того воришку, Наземникуса. Схватив его за шиворот, Аберфорт вытолкал его прочь из «Кабаньей головы». Воспоминание о синей шкатулке, украденной Наземникусом у Молли – та, оказалось, даже не успела заметить пропажу – поднимало в нем волну злости, такую сильную, что если бы не подошедший к трактиру Альбус, Наземникусу бы не посчастливилось второй раз превратиться в козла.
Наземникус спрятался за своим спасителем, и только спутанные на макушке волосы, выпирающие над серебристым рукавом Альбуса, выдавали его присутствие в том переулке.
— Никогда не появляйся в моем баре, — Аберфорт пригрозил высунувшемуся Наземникусу кулаком, а через считанные секунды тот растворился в воздухе с громким хлопком.
Альбус тяжело вздохнул:
— А мы только договорились… И раз уж ты его выгнал, мне теперь понадобятся новые глаза и уши в твоем баре, — он выждал немного, после чего, словно эта мысль пришла ему только что, сказал: – Могу я просить тебя?
Несмотря на чувство, что произошедшее было подстроено, Аберфорт согласился. Они пожали друг другу руки.
Когда той осенью выпал первый снег, Аберфорт удивленно отметил, что в «Кабаньей голове» не осталось и следа пребывания Артура и Молли. В одном из последних писем они сообщали о рождении первенца.
«Я больше не чей-то друг, — сказал себе Аберфорт, наблюдая за падением белых хлопьев за мутным окошком.
– Я теперь всего лишь чьи-то глаза и уши».
