Глава 1Тот свет оказался странным местом. Не было здесь ни пылающих костров под чанами с кипятком, ни ледяных пустошей. Не наблюдалось и высоких пиршественных чертогов с бездонными чанами пива и мясом бессмертного вепря. Да и дам — что с мечами, что без — был явный дефицит… В общем, ничего из того, что сулили и чем пугали древние мифы в пыльных фолиантах отцовской библиотеки, Оскару фон Ройенталю, похоже, не светило. Возможно, то, что клубилось вокруг, и есть то самое Ничего; а возможно — просто серый туман. Туман заметно фосфоресцировал, так что было сумрачно, но достаточно светло, как в дождливый день.
Со временем тоже было странно. Иногда Оскару казалось, что прошло не более минуты с того момента, как боль в груди отпустила, а перо выскользнуло из немеющих пальцев. А через мгновение — или вечность — вся прошедшая жизнь отодвигалась прочь на тысячелетия.
— Да что это за место такое? — спросил адмирал.
Туман высунул белесый язык и слизнул звуки, как кот сметану.
— Даже коньяка — и того нет, — вздохнул Ройенталь и сел.
Никогда не пробовали сидеть на тумане? Странное ощущение. Потому что вроде опоры и нет, поведи рукой прямо под собой — пройдет рука насквозь; но ведь сидишь, не падаешь.
Делать было нечего. Думать — не о чем. Всё возможное он передумал в последние свои десять хайнессенских дней. Миг или вечность назад — а новых мыслей с той поры не накопилось. Оставалось только опрокинуться навзничь, так, чтобы туман колыхался у висков, и лежать… А может быть, плыть?.. А может, течь?.. Куда?..
И вдруг налететь, будто на скалу, на… человека. Светловолосого человека в алом плаще.
Сердце рейхсадмирала пропустило удар. …Какое еще сердце у бесплотного мертвого? Неважно. Важно — и безумно страшно — было сделать несчастные несколько шагов, дотронуться до алой ткани на широком, всегда таком надежном плече — и перевернуть на спину лежащее вниз лицом тело.
«Не может быть. Не может быть!» — билось в висках несуществующей кровью, оставшейся там, на мостике «Тристана» и на полу хайнессенского кабинета. Оскар с трудом подавил желание отдернуть руку — и всё же потянул на себя оказавшееся более легким, чем он помнил со времен совместных попоек, тело. Гораздо больших усилий стоило посмотреть на лицо друга…
— Локи меня побери! — изумленно выдохнул Ройенталь.
Человек, лежащий перед ним, был похож на Миттермайера, как брат. Младший брат, пожалуй. Но Вольфом он определенно не был. И эта странная форма… А еще человек был жив. Адмирал невесело усмехнулся: «Что за чушь я несу? Мы же на том свете…».
Человек пошевелился, застонал и сел, потирая здоровенную шишку чуть-чуть повыше левого виска. А потом он поднял всё еще слегка мутный взгляд голубых глаз на Оскара:
— Вот уж не думал, что ты способен ударить другу в спину.
Подобного тона в исполнении Ураганного адмирал себе представить не мог, и наваждение схлынуло окончательно.
— Вы меня с кем-то путаете, — в тоне Ройенталя так и слышалась приставка «фон».
— Что? — переспросил незнакомец, проводя ладонью по лицу, словно силясь скинуть дурноту: приложили его, похоже, от души.
— Вы. Меня. С кем-то. Путаете, — раздельно произнес Оскар.
— Ох, — пришелец окончательно пришел в себя. — Да вы на одно лицо с моим… — он запнулся и помрачнел. — С одним человеком. Разве что помоложе малость. А так — вылитый Орлан.
— Орел. Грозовой. Да, — невнятно сказал адмирал, обращаясь больше к себе, чем к собеседнику. — Вы тоже мне кое-кого… ураганного напомнили.
— Скоростной, — протянул ладонь светловолосый. — Так меня прозывают. А вообще я Соруш.
— Оскар, — ответил на рукопожатие Ройенталь.
Вообще-то этот Соруш рейхсадмирала порядком раздражал. То ли похожей непохожестью на Миттермайера, то ли самим фактом попадания на его, Оскара, персональный Тот Свет. Но после мгновенно-бесконечного дрейфа в тумане та часть Ройенталя, которая еще помнила жизнь, жаждала общения. Хотя бы и с непонятным типом в одеянии, напоминающем юбку.
— А где это мы? — поинтересовался Соруш, вертя головой по сторонам.
— На Том Свете, очевидно, — все еще холодно ответил Ройенталь.
— Мда, — хмыкнул Соруш. — Никогда б не подумал, что сюда меня загонит...
— Друг? — неожиданно для самого себя спросил Оскар.
Собеседник зло глянул на него из-под светлой челки. На мгновенье адмиралу показалось, будто он заглянул в зеркало. В кривое зеркало, какие устанавливают на воскресных ярмарках — и оттуда на него смотрело лицо Вольфганга Миттермайера. Холодными и пустыми глазами Оскара фон Ройенталя. Глаза, впрочем, были одинакового цвета — голубые. Наваждение пропало.
— Не знаю, — медленно проговорил Соруш, и Оскар понял, что молчал он довольно долго. — Он меня так называл. И, наверное, другом и считал. А я ему просто завидовал.
«Наверное, это такой специальный Тот Свет. Для тех, кто завидовал и погиб от рук… друзей», — подумал Оскар и поморщился от дурацкого пафоса идеи. В конце концов, он-то в своей смерти был виноват только сам.
— Наверное, кое в чем и я виновен, — эхом откликнулся мыслям Оскара Соруш, и тот вздрогнул. — Мне всегда было плевать, за кого сражаться, лишь бы были сражение, победа и награда.
— Я могу понять, что значит жить войной, — кивнул Ройенталь. — А вот представить, как жить миром, не мог никогда.
— Никогда о таком даже не думал, — Соруш поморщился и потер висок. — Я ведь ввязался во всё это не потому даже, что так хотел, а просто из зависти. Глупо звучит — жизнь, прожитая из зависти…
«Кому-то назло — еще глупее», — мысль промелькнула и исчезла, будто ее и не было.
— …Звания, женщины, деньги. Выше, лучше, больше. Просто потому, что рядом есть кто-то заведомо лучший, обладающий недоступной мне идеальностью. Такой бесполезной…
«Завидовал ли я Вольфу? А Его Величеству? Или всё это называется как-то иначе?..».
— И теперь мне не о чем жалеть, потому что ничего и не было, — почти беззаботно пожал плечами Соруш; только смотрелось это слегка наигранно.
— А я всё время старался, чтобы хоть что-то было… — неожиданно для самого себя проговорил Ройенталь.
— Ну, стараться-то можно сколько угодно, — ехидно заметил блондин. — Да и то поздно уже. Раз мы тут.
— А если бы не поздно?
«Ха, я-то что вдруг рассуждаю сослагательными наклонениями?».
Соруш долго молчал и тер злополучный висок, прежде чем ответить:
— Не знаю. Откуда пустышке знать о таком?
— Неужели ты ничего не любил сам по себе? На самом деле?
«А ты-то сам? Что в тебе было настоящего? Ты… кого-то любил?».
На сей раз молчание длилось еще дольше прежнего. Туман плескался у их ног, слизывая черточку за черточкой эмоции и память. «Странно, что я заметил это только теперь», — лениво шевельнулась адмиральская мысль.
— Небо, — вдруг тихо и совсем не так энергично, как прежде, произнес Соруш.
Языки тумана расступились, выпуская свои жертвы из вечного Не-сейчас.
— Что?
— Небо. Всегда, сколько себя помню, любил небо. Но… — голубые глаза широко распахнулись, как будто от боли. — Но это ведь так просто…
— А может, в этом и дело? — Ройенталь посмотрел на собеседника, и на сей раз ему показалось, что это Соруш — не настоящий, отраженный все в том же кривом зеркале.
И совсем уж отстраненно заметил:
— У тебя кровь идет, Соруш…
— У вас кровь, адмирал! — лицо склонившегося над ним адъютанта поминутно заволакивало красноватым туманом, совсем не похожим на тот, привидевшийся в бреду.
— Нашел о чем беспокоиться, — усмехнулся Соруш и тут же скривился: любое движение головой и даже просто попытка говорить отзывались сильнейшей болью чуть выше левого виска. — Что с кораблем? С флотом? Где противник?
— Повреждения корабля — семьдесят шесть процентов. Связи с остальным флотом нет. Дислокация флота противника неизвестна.
— Начать ремонт. Восстановить связь. Провести разведку… без боя. Вернемся-ка в небо. Пока так.
